Размеренно, без спешки, со знанием дела, Лера нахлёстывала плетью по дёргающейся, ещё не зажившей после ночной порки Олежкиной попе. Плётка со свистом рассекала воздух, и с короткими резкими щелчками падала на его кожу. Уча подруг примером, она отводила плечо назад с полуповоротом тела, одновременно оттягивая локоть, на обратном движении заставляла плётку изогнуться "змейкой", и уже под самый конец, резко срабатывая кистью руки, выпрямляла плеть, отчего сила и резкость удара удваивались, и щёлкнув ею по попе начиная с кончика, наносящего самую сильную боль, она таким же резким движением протягивала руку назад, одновременно отдёргивая взад и правое бедро. Делала паузу, дожидаясь пока пройдут судороги по Олежкиному телу и распространится боль, чтобы боль от следующего удара не "тормозила" предыдущую, пока вздуется рубец, и вновь делала взмах, ловко и метко раскладывая ему по попе кровавые рубцы.
Положив два таких один подле другого совершенно вплотную, она следующим ударом попадала в самую середину между ними, и тогда Олежка ещё сильнее юлил и дёргал попой, насколько это было возможно под весом державших его девчонок… Или она наносила удар почти горизонтально, под небольшим углом, попадая в самый низ попы, там где ноги переходили в аппетитные холмики, что было больнее всего. В этот момент Олежка вскидывался ещё сильнее, сам того не зная, что подаётся навстречу плётке, а Лера ещё пару-тройку раз стегала по одному и тому же месту. После каждых семи-десяти ударов она обильно орошала его попу водой, и продолжала хлестать по мокрой коже.
После двадцатого удара, когда она в пятый или шестой раз стеганула его по одному и тому же месту, Олежка не выдержал, кое-как вывернул прижатое к подушке лицо, и заорал диким голосом, умоляя о послаблении. Но совершенно безразлично через пяток секунд последовал следующий удар, а до этого сосчитавшая - "Двадцать два!" Женька вдруг сказала - "Пятнадцать!".
Олежка рванулся, забился, и не столько от жуткой боли, сколько от этого пересчёта.
- Госпожа Женя, должно быть 23! Зачем! - завопил он.
Но Женька лишь снова уткнула его лицо в подушку, крепче села на голову. Следующий хлёсткий удар.
- Пять! - посчитала она.
Обезумевший от боли Олежка не сразу понял, какую непростительную вещь он сделал - начал поправлять госпожей! Теперь до него дошло, что из-за одного вскрика он получит ударов более чем на полтора десятка! И, кусая и жуя подушку, он продолжал лишь взвывыть и мычать, да после каждого удара подпрыгивать и дёргать попой…
Наконец Женька сосчитала - "Двадцать пять!". Лера прекратила истязание, придержала Олежке ноги, пока Марина освобождала место, и сама встала своими острыми коленками на его отдавленные затёкшие ступни. К слову говоря, в дальнейшем Олежка заметил, что при порке Женька сама старалась драть в последнюю очередь, после всех подруг, по уже исхлёстанной попе, когда её удары доставляли наибольшие мучения.
Марина также сбрызнула его попу водой, поиграла плёткой по Олежкиному телу, и даже дольше, щекоча его распухшие, набрякшие кровью рубцы, точечно прикасалась кончиком между ягодиц и с хихиканьем проводила сверху вниз, затем пощекотывала между ног. И вдруг резким взмахом руки щелканула с такой силой, что у Олежки захолонуло дыхание. Он затрясся, задрыгал бёдрами. Лера только сильнее вцепилась ему в икры чтобы он не вырвал ступни из-под её колен. А Олежка завывал, его било словно в падучке — сумасшедшая боль просто заполнила всё его существо.
Марина пропустила плётку через кулак, натянула её назад, и вновь стала пощекотывать Олежку по коже. И снова удар, и опять он начал трястись и корчиться…
- Во корячится! Как корамора! Эть! - приговаривала Марина, нанося следующие и следующие удары. Она тоже пару раз обрызгала водой, и не только попу, но и спину между лопаток, будто возвращая его к чувствам как бы заранее. Олежка начал было уже терять сознание, когда прозвучало "Двадцать пять!".
Пока Лера менялась с Мариной местам, а затем вместо Женьки взобралась Олежке на голову, ему дали немного передохнуть. Женька тоже смочила ему попу, затем стала сгибать и растягивать плеть. Громко и звонко щёлкнула ею в воздухе.
- Ну что мой хороший, позабавимся?! - посмеиваясь, плотоядным голосом произнесла девушка.
Безо всяких прелюдий вроде щекотания кончиком плети, только сильно хлопнув его ладонью по ягодице, она с полного маху стеганула Олежку наискось попы, от самого низу и почти до поясницы. Второй удар — сверху вниз, как бы крест-накрест. Теперь, ожидая когда Олежку прекратит корчить, она провела как с нежностью кончиком плётки ему по середине попы, и затем хлёстко щёлкнула кончиком около щели, задев немного внутри.
- Оппа! Красавица жопа! - и Женька несколько раз прошлась по низу попы, попадая концом в середину.
- Погодите-ка, - сказала Женька после счёта "Двадцать пять!", - что-то он вёл себя непослушно! Добавлю-ка я ему от себя! Ат-тата! Ат-тата! Ат-тата! — она прошлась плёткой с такой силой, что Олежке показалось, будто у него лопаются глаза. - Вот теперь - то, что надо! Сто и один кнут! - Женька хохотнула и звучно шлёпнула его попе.
Если бы Женька не делала более долгих пауз между ударами, явно наслаждаясь беззащитностью жертвы, заставляя Олежку выжидать подольше следующих ударов, он возможно бы и потерял сознание. Но он всё-таки дотерпел до конца, и когда его отпустили, полуобезумевшего, он не смог пошевелить ногами, так были отдавлены и затекли вывернутые в разные стороны ступни ног.
- Чего развалился, ещё хочется плётки? - прикрикнула Лера, выдёргивая из-под него подушку. - А ну на бок поворачивайся! - Олежка услышал шорох клеёнки.
Почти сразу же после порки он был положен под клизму. Разумеется, сопротивляться он не мог, да и не стал бы, хоть он и плакал украдкой, что ему снова делают столь постыдную и мучительную процедуру; держать его не было нужды, а клизму ему ставила Женька. Олежка лишь дёрнулся, захрипел и застонал когда она раздвинула ему его дико болевшие, раздувшиеся как шар ягодицы. Та дала ему крепкого шлепка.
- А ну цыть! Лежать спокойно! А то ещё разрумяним твою жопу! - Женька обмазала ему анальное отверстие гелем для страпона, и достаточно аккуратно вставила в Олежкину попу длинный наконечник. Пошла тёплая вода, распирая его живот.
Первую половину клизмы Олежка выносил достаточно спокойно. Но затем давление в животе начало становиться совершенно невыносимым. Он ёрзал, сучил ногами, начал стонать и подвывать.
- Смотри у меня, если уронишь хоть каплю! Это будет считаться, что не додержал клизму до конца! Мы ведь измерим, сколько там останется, и за каждые недодержанные 100 грамм ты получишь по десять ударов! И даже не этой плетью, а чем-нибудь покрепче и пострашнее!
От ужаса Олежка сразу забыл все неприятные ощущения в животе. Они просто как исчезли. Женька в свою очередь так развернула наконечник у него в дырочке, что как бы заперла выход - сноровка в этом деле была видать у девок изрядная. Она всё-таки приостановила воду, а оставшуюся стала вливать более слабой струёй. И потому он кое-как, еле-еле, но выдержал до конца эту крайне мучительную процедуру. Олежка только боялся, что ради того, чтобы был бы повод выпороть его ещё раз, его заставят некоторое время выдерживать в себе воду, пока у него из попы не прольётся хоть сколько-то. Но Женьке, как и всем остальным, уже не терпелось воткнуть в его попу страпон, и потому, вытащив наконечник клизмы у него из попы, она за цепочку рванула его с кровати.
- Швыдче в сортир! Прольёшь хоть сколько по дороге — считай, полсотни горячих уже твои!
Спотыкаясь и неуклюже подпрыгивая на скованных руках, Олежка на четвереньках поспешил в туалет, едва удерживая рвущуюся в дырочку воду. И только он успел плюхнуться на унитаз, как мощный водопад вонючей жижи хлынул у него из попы. Женька снова сидела за полузакрытой дверью, держа его за цепочку.
- Во как из него плюхает! Так что не зря мы его залили по самые гланды! - судачили девки за дверьми. - Ну, ты, там! Опростался? Долго ещё думать будешь?
Олежка поднатужился, затем привстал и потоптался. Ему снова освободили от браслета правую руку, а Женька зажала его голову промеж ляшек. Опять она вставила в его попу наконечник, и с силой прошерудила внутри, позволила сесть на стульчак. Удостоверившись, что в нём нету остатков воды, его заставили вытереться, и плёткой погнали обратно в комнату, где он вновь был пущен на круг.
На этот раз первой его имела Женька. Нисколько не церемонясь, она заставила Олежку встать на колени перед кроватью и грудью опереться на неё. Сильно и грубо раздвинула его распухшие лилово-чёрные ягодицы, и засадила страпон. Но теперь у Олежки главная боль была не от проникновения в попу этого предмета, а от всякого прикосновения к ягодицам, особенно когда она, вгоняя страпон на всю глубину, временами сильно шлёпала, и крепко прижималась ляжками к его попе. Женька же, обхватив его снизу под бёдра около живота, натягивала и натягивала Олежку на страпон. Работала она длинными фрикциями, медленно вытягивая и с силой вгоняя страпон на всю его длину. Наконец она получила оргазм, и немного отдохнув, заставила Олежку тщательно слизать выделения с её бёдер.
Вслед за нею его имела Лера. Ей снова захотелось напялить его в положении на спине, с подушками под копчиком. Но когда она грубо и сильно схватила его за исполосованные ягодицы, к которым невозможно было и прикоснуться, Олежка взвыл диким криком. И тут же получил такую оглушительную пощёчину, что на миг потерял соображение.
- Это что такое?! Всыпать ещё?! - прикрикнула Лера. Но всё-таки она взяла его немного выше болевших ягодиц, почти у самой поясницы, и не спеша, с раскачиванием, вошла в него. Но то ли воспоминания о том, как он корчился под её ударами, то ли его недавний вскрик, но что-то воздействовало на неё внутри, и очень скоро она забилась и затряслась от сумасшедшего оргазма. Отвалилась, тяжело дыша. И через пару минут отстегнула «браслеты» от Олежкиных ног и застегнула руки, схватила его за волосы, и заставила вылизать и мощно засосать свою пизду, облизать ей ляжки, а потом и анус.
