Он мигом достал из кармана ватника металлическую кружку на длинной цепочке и протянул вперёд. Рядом сидящий гость быстро встал, налил ему водку до самых краёв и держал наготове солёный огурец. Мужичок одним махом вылил водку в глотку, крякнул, откусил пол-огурца, половину положил в карман вместе с кружкой и начал крутить колёсико.
Клочки бумажек в стеклянном сосуде побежали одна за другой, и беготня их продолжалась не так уж и долго, потому что колёсико вскоре остановилось, а мужичок проворно запустил два пальца в сосуд, вытащил наугад одну из бумажек, развернул и торжественно оповестил:
- Господа! В первой очередности в баню идут: Юрий свет Семёныч и Ольга свет Володимировна!
- Друзья мои!!! - живо подхватил Миша Саенко. - Всякая попытка избежать приглашения Кузьмы Савича будет расценена этим божьим человечком как большая обида, а мной как злостное несоблюдение райских законов моих дорогих Пенатов! Вперёд, счастливчики, ура!
Николай Николаич по-дружески хлопнул отца по плечу:
- Поздравляю, свет Семёныч, иди в баню... погоди: а, где твоя Ольга свет Володимировна? Ушла и не вернулась.
Отец посмотрел на пустующее рядом место и обеспокоенно сказал:
- Действительно: ушла ведь давно...
- Я и говорю, полчаса точно прошло, так долго "пи-пи" не делают.
- Что за чёрт? . . - отец поставил стакан на землю и поднялся с бревна. - Пойду искать...
- Давай-давай, - усмехнулся Николай Николаич. - Она у тебя спортсменка, того гляди переплывёт Финский залив и тю-тю.
Мужичок-истопник уже запустил колёсико по новому кругу и готовился оповестить дальнейших счастливчиков...
Отец бежал среди голых стволов мрачного леса и кричал:
- Оля! Оля! Оля!
Он слёту зацепился рукой за тонкую берёзу, рванулся по инерции своим мощным телом чуть вперёд, остановился и огляделся, тяжело дыша.
В лесу темнело быстрей и гуще, чем на открытом месте дачного участка, и заметить что-либо живое было практически невозможно. Справа - между деревьями - виднелись серые просветы совсем близкого Финского залива.
Отец секунду подумал и помчался именно туда.
- Оля! Оля! Оля!
Миновав лесной массив и выскочив на гладкий крутой берег, он вдруг увидел женскую фигуру в шагах десяти от себя, она была плотно укутана в пальто с поднятым воротником и стояла около одинокой прибрежной сосны, глядя вперёд на залив.
- Оля! Оля! Оля!
Женская фигура не шелохнулась, будто не слышала.
Подлетев к Ольге, отец обнял её за плечи, прижал к себе, поцеловал в щёку и возбуждённо спросил:
- Ты куда пропала?! Почему не отзывалась?! Я же кричал тебе! Что с тобой?!
Она ответила очень тихо, а в глазах были растерянность и слёзы:
- Юрий Семёныч... Юра... тебе не кажется, что мы... заигрались? . . Мне что-то страшно...
Он уверенно ответил:
- Нет, это не мы заигрались, это жизнь нами играет! И в этом нет ничего страшного, ей видней!
- Ладно, пускай жизнь нами играет, но мы-то расслабились и поддались этой... сладкой жизни, совершенно не осознавая, что дальше будет одна горечь...
- Я прошу тебя - не напрягайся, тебе надо жить свободно и радостно!
- С кем? . . С Костиком или с его отцом? . .
- Душа моя, какого ответа ты хочешь? Я ничего не знаю! Я знаю только одно: мне с тобой прекрасно!
- И я... и я: не знаю... - она подняла мокрые глаза к небу. - Боже мой, ведь самое ужасное, что мне тоже прекрасно с тобой, Юра... Юрий Семёныч:
Он жадно начал целовать её брови, глаза, нос, губы, подбородок и горячо шептал:
- Это же здорово, и пусть так будет, и не надо ничего знать, потому что именно так распорядилась жизнь, она всё так устроила!
Ольга с наслаждением подставляла лицо:
- Ты весь дрожишь... у тебя дрожат руки и губы... Юра, мы расслабились в пух и прах... а мне при этом ТАК ХОРОШО... - она отстранилась от него и добавила с испугом, - и опять ТАК СТРАШНО...
- Душа моя, уже поздно страшиться, мы с тобой кинулись в омут, мы с тобой наломали дров и обратной дороги нет, потому что омут слишком глубок, а дров наломали не одну охапку, а большую гору, и теперь надо не страшиться, а принимать всё, как есть!
- А Костик...
- Что "Костик"?!
- Он же не поймёт...
- Конечно, не поймёт!
- А что же будет? . .
- Я сейчас не хочу думать о том, что будет, и тебе не советую - очень вредно, душа моя! Лучше думай о нашей скорой поездке в Эль-Фуджейру, в этот удивительный оазис спокойствия и любви, где ты забудешь все свои дурные мысли, окунаясь в прозрачную воду Индийского океана или держа в руках сказочно-причудливый кусочек коралла!
Она прикрыла глаза и блаженно прошептала:
- Юра: я уже окунаюсь в Индийский океан: и держу в руках сказочный коралл: Боже мой:
Он нежно поцеловал её в губы и одобрительно сказал:
- Вот и молодец, умница! Ты совсем скоро увидишь новую счастливую жизнь! - потом взял её за ладонь и осторожно потянул за собой. - Пошли, душа моя, нас ждут, нехорошо!
- Подожди секунду... - остановила Ольга и показала на Финский залив. - Гляди... вон там внизу у воды... недалеко от горбатой дюны валяются три перевёрнутые лодки... они очень похожи на большие мёртвые рыбы... правда? . .
Он повернулся к заливу и действительно увидел "три большие мёртвые рыбы"...
В лёгких облаках белёсого пара русской бани, натопленной Кузьмой Савичем, на широкой деревянной лавке лежал на спине распаренный и обнажённый отец, а мокрая и такая же обнажённая Ольга мерно раскачивалась над ним в сладострастных волнах любви...
Мы сидели с Майклом за детской площадкой его двора внутри страшного скелета бывшего "Москвича" , у машины не было ни крыши, ни дверей, ни окон, ни багажника - одним словом торчал один металлический остов, который освещался жёлтым фонарём уличного столба.
Поздний вечерний час погрузил окрестности в глубокую темноту, сквозь которую пробивался то яркий, то тусклый свет квартир близлежащего дома.
Я только-только закончил рассказ и теперь молчал в ужасно подавленном настроении.
Майкл приподнял свою чёрную вязаную шапку, натянутую по самые уши, почесал лоб и сказал глубокомысленно:
- Н-да-а-а... К тебе Фортуна повернулась задом, а у Фортуны сзади скверный вид, внатуре... Это она тебе такой знатный бланш под глазом шмякнула? . .
- Нет, на грабли наступил на даче, а ручка в глаз дала.
- По-моему, Костяшка, ручка была другая, а?:
- Да ладно тебе.
- Н-да-а-а:
Пока он в раздумье почёсывал лоб, его белые волосы альбиноса вылезли из-под шапки, лицо Майкла было тоже удивительно белым и чистым как молоко, с правильными строгими чертами - этакий вариант холодного прибалтийца, хотя на самом деле - коренной москвич с "блатных окраин" Таганки.
- Я помню, Костяшка, по нашей школьной юрзовке ты всегда был слаб в математике, - начал он, - ты всегда норовил юзануть от неё, а математика очень помогает шевелить рогом, собирает мозги в кучку, организует их и заставляет точно шерстить даже жизненные ходы. Вот и получается, что ты не просчитал ни одного хода, наглухо и слепо запарился на своей Ольге. А я уже потом при встрече с вами сразу зырканул на неё и тут же врубился - натуральная чува, шаболда голимая. Ну, думаю, труба твоё дело, Костяшка, век воли не видать. Разве не я тебе шептал об этом?
- Шептал-шептал... Всё, хватит, только не учи, прошу тебя:
- Да ладно, базара нет, это так - к слову. Я-то, знаешь, ждал тебя с твоими писательскими почеркушками как когда-то, помнишь? И был точно уверен, что Костяшка нарисуется опять со своим рогатиком типа вора в законе, которому надо жаргончик поправить, прикид уточнить или масть подогнать, в этом я всегда готов помочь писателю Костяшке-одноклашке.
- А в другом?
- А вот "другое" у тебя стрёмной канителью запутано, уж слишком напрягает твой жестокий рассказ мою смиренную нежную душу.
- Не принижай свои достоинства, Майкл.
- Льстишь?
- Да, потому что нужна твоя помощь.
- Чего ты хочешь?
- Наказать.
- Её?
- Обоих.
Майкл покивал несколько раз, достал сигареты и зажигалку, форма которой напоминала маленький фонарик. Он прикурил, затянулся с длинным свистящим шумом и сказал:
- Ну-ну, не молчи, давай-давай, убеждай меня в необходимости наказанья. Докажи, что тебе накрутили такую поганку, после которой у тебя в голове все рамсы попутались в этой жизни, что после такого козлиного порожняка, который тебе всё это время гнали папаша и Ольга, ты готов тут же взять их за горло. Я должен тебе поверить, что после этой подлянки ты захочешь даже судьбу сменить, понял? Вот только тогда, Костяшка, можно говорить о моей помощи.
- Тебе мало моего рассказа? Может мне зарыдать на твоей груди или расписаться кровью?
Майкл поднял руки вверх, словно сдавался, поморщился и протянул недовольно:
- О-о-о, Костяшка, только не надо бить понты, я же не фофан какой-то и абсолютно не умею фрякаться, ты же знаешь. Я же почуял всеми дырками, что ты задумал, это тебе не просто базланить со смехачём на характер, это палёным пахнет, и мне надо сюда вписаться, как я понимаю, да? А что касается твоего рассказа - он, конечно, очень цепляет, но: необходимы факты. И потом, твой папаша мог рисовать Ольгу по своей фантазии, совершенно не раздевая её, ты об этом не думал?
- И думать не хочу, потому что отец мой не обладает даром рентгеновских лучей.
- Ты о чём?
- А вот о чём, - я распахнул большой целлофановый пакет, стоявший в ногах, вынул скрученный в трубку лист ватмана с рисунком обнажённой Ольги и разложил перед Майклом.
Он покрутил в руках зажигалку, которая действительно оказалась фонариком с другого конца, включил лампочку, осветил лист ватмана, громко присвистнул, а потом сказал так смачно и красочно, что было сразу понятно, это - наивысшая оценка:
- НИШТЯК МАЙДАННАЯ БИКСА, ВНАТУРЕ ПЕТУШОК КУРОЧКУ ТОПЧЕТ! - и спросил. - Ну, а причём здесь рентгеновские лучи?
- А притом, что родинка на животе около груди нарисована по своему расположению с невероятной точностью. По-твоему отец увидел её через одежду? Или у тебя есть сомнения по поводу моих личных наблюдений за этой родинкой?
