— Подъём, подъём, кому спим! — орал за окнами Михалыч, стуча кулаком по двери терраски.
Ложась спать мы закрыли её изнутри на все кованные крючки. Место глухое, и тут даже днём приходилось держать оружие под рукой.
— Да не ори ты Толик. Сейчас откроем. И куда он в такую рань нас будить пришёл, козёл старый? — Марина вылезла из под одеяла и сбив в темноте стул стоящий возле стола.
Чертыхаясь и кроя мужа своей любовницы последними словами. Пошла открывать ему дверь. И какого хера он и вправду в такую рань припёрся? Подумал я лёжа под одеялом, прижимаясь стояком к пухлой жопке Светы. Девушка во сне перевернулась и легла ко мне спиной. Подставив под мой член свою голенькую, молоденькую попочку. Нет что не говори, жопы зрелых самок мамы Марины и тёти Оксаны, конечно хороши. Но и нежные попочки молодых женщин таких как Света, тоже безумно приятны. Эх, не ходить бы никуда, спать бы до обеда. Потом встать, поесть и засадить Свете. А как классно она сосёт, мать точно так не может, и Оксана тоже. Подумал я, прижимаясь к упругой девичьей попке, стоявшим колом членом.
— Да, не рано я Сергеевна, не рано. В самый раз, пока встанете, умоетесь, позавтракаете. Час уйдёт, а идти нам далеко и мы к обеду только к болоту подойдем. А ведь ещё по нему с километр до острова идти. Нам нужно на остров этот засветло попасть. Чтобы не угодить на мины-ловушки, оставленные бойцами " Зелёной армии". — бубнил шедший следом за моей матерью, муж тёти Оксаны.
Марина была голой, Михалыч прижал её в дверях и стал лапать. Это было слышно по сопению и шороху возле дверей в зал.
— А может не пойдём мы сегодня туда? Я у тебя и так член подниму без шоколадок. — уговаривала Марина своего пожилого ебаря, стоя с ним возле дверей и позволяя пузатому Михалычу её лапать.
— Нет Сергеевна, сегодня в край нужно на остров попасть. Иначе нам призрак житья тут не даст. Ты вспомни когда из за него ты чуть не погибла на реке. Шашки немецкиие тогда рядом с тобой взорвались. И, сейчас он может подобное устроить, если мы не пойдём на остров сегодня. — говорил моей матери Михалыч, который не столько боялся мести " Плетневского призрака".
Сколько хотел стать опять молодым и ебать мою мать. В неё он был по уши влюблен. Но для этого бывшему алкоголику нужны были " панцершоколадки". Которые наверняка хранились в жилище призрака, в старом блиндаже на острове.
— Хорошо Толик, я тебя услышала. Будет по твоему. Откладывать нечего, а если идти то с утра. — сказала Марина и высвободившись от объятий Михалыча, зажгла керосинку под потолком и заорала на весь дом.
— Рота подъём, подъём, девочки и мальчики. — свои слова Марина подтвердила делом, стащив с меня и Светы одеяло, а Витька и Оксану за печкой, пришлось поднимать пинками и холодной водой.
— Какая красивая ты дочка. А я ведь тебя только маленькой голой видел. А сейчас ты невестой стала. — восхищенно говорил Михалыч, смотря на голую племянницу.
Света стояла обнаженная перед ним и потягивалась спросонья. Выставив напоказ свой бритый по краям лобок, и тяжёлые налитые груди.
— Ну смотри, смотри хер старый. А трахать меня Костя будет. Хотя можешь подрачить разрешаю. — захохотала Света, а обиженный Михалыч, плюнул в сердцах на пол и отвернулся.
— Да, зря ты так дочка на своего дядю взъелась. У него знаешь какой хуйино после " панцершоколадок" был. Больше чем у нашего Кости. Я чуть не обосралалась когда он мне засадил. Думала хана матку вырвет.— говорила Свете моя мать.
Женщины все втроём вышли на улицу голые босиком поссать. И сидя в ряд во дворе на корточках, поливали ссаками траву. Время было четыре часа утра и уже рассвело. В сарае копошились привезённые из райцентра куры и кукарекал петух. Над рекой клубился утренний туман, и начинало всходить солнце за лесом.
— А ты что не ссышь Костя? — спросила у меня Света.
Девушка закончила мочиться и подойдя ко мне, взялась рукой за мой стояк.
— А он и не поссыт если ты будешь его за хуй держать дочка. У мужиков так устроено, что пока у них стоит, ссать они не могут. — захохотала Марина вставая с корточек.
— Возьми ведра сынок и сбегайте с Витей за водой в родник. А то, даже чая нечем заварить. Пока будете ходить, ваши члены упадут и вы сможете пописать. — сказала мне и вышедшему на крыльцо Витьку, наша с ним мать Марина.
У старшего брата тоже был отменный утренний стояк, и поссать он не мог как и я.
— А у мента этого, у Светы. Очко разработанно в сто пудов. Одно удовольствие её туда ебать. Лучше чем мать и Оксану. — говорил мне по дороге в родник Витёк.
Мы с ним по-быстрому оделись, взяли ведра и пошли к реке возле которой в овраге бил родник.
— Да Света прелесть, но и маму с Оксаной не нужно обижать Витёк. У них дырки тоже хорошо разработанны и ебутся они не хуже чем Света. — говорил я старшему брату, вспоминая сладкие и влажные отверстия наших женщин.
— Да, я что, просто у этой ментовки ништяк попец. Я её побаиваюсь, но ебу. — засмеялся Витя и осекся на полуслове.
Словно ему обухом по голове стукнули. Я посмотрел удивлённо на брата, а потом туда куда был направлен его испуганный взгляд. И прямо оцепенел от ужаса. Возле родника в овраге, стоял лось и смотрел на нас. И это был не просто сохатый, а лось которого мы застрелили тут несколько недель назад. Я его сразу узнал по белой словно седой отметине на горбу. Шкура у лося была вся изрешеченна пулями, а вместо глаз у сохатого, зияли чёрные дыры.
— Костян, пиздец. Это же тот лосяра которого мы с Мариной застрелили. — шепотом сказал мне Витёк.
Старший брат стоял белый как молоко и не сводил глаз с " призрака", в образе убитого нами сохатого. Меня тоже охватил дикий ужас. Ведь тот лось которого мы убили, был давно съеден и продан на рынке. А его шкура и требуха, утоплены в реке. Но он сейчас стоял перед нами и смотрел на нас пустыми глазницами. Причём ног призрака мы не видели. Они были скрыты туманом, внезапно окутавшим реку и овраг. Лось постоял глядя на нас, и повернувшись пошёл к лесу на болото. И от него потянуло вдруг таким жутким холодом. Что мы с братом, побросали ведра и бегом помчались к дому.
— Не поняла? А где вода и ведра? — спросила у нас Марина, выйдя на крыльцо с открытым чайником в руке. В надежде налить у нас воды и вскипятить чай.
— Там, та, там, ам. - прохрипел заикаясь от страха Витёк, показывая матери в сторону реки.
— Мы лося мам увидели возле родника. Того самого в которого ты стреляла из " маузера". — сказал я Марине, беря у неё из губ зажженную сигарету.
— Так мы же его грохнули и шашлык давно сделали. — удивленным голосом произнесла мать, и потрогала у нас с Витьком лбы, приложив к ним ладонь.
Проверяя не заболели ли её сыновья раз говорят такое. Что видели убитого нами лося возле родника.
— Да, мы нормальные мам, нечего у нас лбы щупать. Не могли же вдвоём ошибиться, да и перепугаться так, что ведра бросили и бегом бежали от реки. — ответил я Марине, и рассказал ей в подробностях, что мы с Витьком, видели возле родника.
— Это он нам знак подаёт. Так, что некогда чаи гонять. Собирайте девки рюкзаки с продуктами и одеждой. До острова доберемся там и перекусим.— сказал вышедший на терраску Михалыч, а вслед за ним его жена и Света.
Они уже оделись, но не умывались. И их лица были здорово помяты после бурной ночи проведённой накануне.
— Нет, я без глотка кофе и шага не сделаю. Костя, возьми у меня в машине термос и неси его в дом. А я пока пойду умоюсь. — приказала мне Света идя к умывальнику прибитому во дворе на старой березе.
На девушке был одет тёмно-синий спортивный костюм моей матери, из под которого выглядывала белая футболка. На голове у племянницы дяди Толи. Красовалась мамина чёрная бейсболка с надписью белыми буквами " Callifornia". Та самая которую Марине подарил бойфренд на одном из учительских семинаров в областном центре. Только на ногах девушка оставила свои милициейские берцы. Которые служили ей не только обувью, но и превосходным оружием.
Я вспомнил как вчера она больно долбанула берцами меня и Михалыча по жопам. Но девушка била вполсилы, а если удар тяжёлого ботинка придётся в живот. То тогда пиши пропало, противник будет в момент нокаутирован.
В мамином спортивном костюме и бейсболке, Света смотрелась восхитительно. И вообще мне по душе было то, что Марина влюбилась в свою невестку. Ведь смотреть как сорокалетняя Мариша, ласкает тридцатилетнию Свету, было по кайфу.
