Я нравился Олесе еще с начальных классов. Нравился так, как обычно мальчик нравится девочке: ребячливо, легко, непосредственно. Симпатия была взаимной: мы дружили, сидели за одной партой, ходили друг к другу на Дни рождения, играли после школы в снежки, вместе ходили на секцию плавания. Мы взрослели, переходили из класса в класс, и ничего в нашей дружбе не менялось. Так было до тех пор, пока нам не пришла расстаться на целый год: перед выпускным классом почти вся наша параллель уезжала на учебу в Соединенные Штаты Америки. Это была специальная программа по обмену учениками выпускных классов, и в нашей гимназии, которая считалась элитной, многие будущие выпускники уезжали за океан обмениваться ученическим опытом с американскими студентами. Я попал по распределению в среднюю школу города Шайенн, штат Вайоминг, а почти все мои одноклассники, участвующие в программе, оказались на востоке США. Так что почти целый год я не виделся с друзьями, а об Олесе вспоминал только на ее День рождения и 8 марта, когда в приятельской манере поздравлял ее короткими сообщениями.
Год учебы в Америке пролетел со скоростью света – казалось, еще только вчера я обнимал маму и отца перед посадкой на рейс до Нью-Йорка, и вот уже сегодня мне нужно паковать чемодан и прощаться с семьей, у которой я провел девять месяцев. Я возвращался домой, предвкушая встречу с родителями, друзьями и преподавателями – мне не терпелось рассказать им о своем опыте, послушать их истории, да и вообще наконец-то оказаться среди людей, по которым я так сильно скучал.
Так что год спустя мы, уже восемнадцатилетние, обросшие новыми впечатлениями и знаниями, увиделись вновь – для обучения в нашем последнем, выпускном классе. Парни вытянулись и возмужали, а девочки перешли в свой самый золотой возраст: все еще совсем юные, но при этом уже полностью созревшие. Я не помню, когда обратил внимание на то, что Олеся - уже не та Олеся, которую я помню. Возможно, лишь спустя несколько недель, когда первые впечатления от долгожданной встречи с товарищами немного поутихли, и школьная жизнь вошла в привычную колею. По-моему, это случилось на уроке алгебры, когда я повернулся к Олесе, чтобы попросить у нее листок для черновика, и мой взгляд упал на вырез в ее блузке. В голове раздался секундный хрустальный звон, и в тот же миг я понял, что моя жизнь разделилась на до и после. Все изменилось в одно мгновение.
Олесина грудь, налитая, стоячая, упругая, распирала блузку так, что первая пуговица опасно натянулась. Девушка аккуратно писала в тетради решение уравнения, и ее красивые полушария вздымалась в такт мерному дыханию. Кровь застучала у меня в висках, я позабыл обо всем на свете, а не найденная производная, казалось, была обречена остаться не найденной никогда. В паху заломило так сильно, что затвердевший в секунду член больно врезался в пряжку ремня. Во рту пересохло, а я все никак не мог оторвать взгляд от Олесиной идеальной груди. Больше всего в ту минуту я хотел прикоснуться к ее как будто надутым шарикам и нежно сжать их в ладонях.
Стоило этой мысли промелькнуть в мозгу, как я почувствовал, что яйца начинают распухать и наполняться горячим семенем, а колом стоящий член протек несколькими каплями смазки. Я задышал так тяжело, что Олеся с удивлением подняла на меня взгляд, и прошептала:
- Что такое?
- Ничего, Олеся, - с трудом произнес я, косясь в сторону. - Дай листок для черновика.
Олеся немного смутилась: я очень редко называл ее по имени, пренебрежительно используя лишь ее фамилию или панибратское "Эй, подруга". Щеки девушки слегка порозовели, она поправила очки, сползшие на кончик носа, и протянула мне вырванный из тетради листок. Я нарочито неуклюже потянулся на ним, и на одно мгновение мои пальцы коснулись ее руки выше локтя, а потом, вскользь, и упругого шарика груди. Этой доли секунды было достаточно, чтобы мои яйца заныли от желания, а возбужденный член выделил еще немного смазки. Я чувствовал, как капли стекают по пульсирующему стволу и размазываются по нижнему белью. Член ломило так, что было больно.
Олеся не могла не заметить этого неуклюжего мимолетного прикосновения к ее груди. Девушка запунцовела еще больше, но я подметил, что ее губы улыбчиво дрогнули. Казалось, Олеся прекрасно поняла, что она заставляет меня сейчас чувствовать, и в ее груди пышно расцвело долгожданное женское торжество: наконец-то она добилась от меня мужского внимания, как давно того желала. Она жаждала, чтобы я хотел ее, хотел ее тело, ее красивую грудь, ее точеные ножки, ее тугую круглую попу, чтобы я сходил с ума от безупречности ее фигуры, чтобы она ощущала исходящий от меня жар похоти. И вот ее желание одномоментно исполнилось на тот самом уроке, который стал поворотной точкой в нашей школьной жизни.
Раздался звонок на перемену, и я решил пройтись по коридору, чтобы хоть как-то успокоиться. Буря ниже пояса никак не утихала - я понимал, что мне необходимо слить кипящую в яйцах сперму, иначе я сделаю это прямо в брюки на следующем уроке, ведь мы с Олесей снова окажемся за одной партой. Я направился было к туалету, но тут меня окликнули:
- Подожди! Помоги мне с этим логарифмом, я не уверена, что у меня правильно получилось, - Олеся подошла ко мне и с озабоченным видом протянула тетрадь. Я заметил, что последняя пуговичка, испытывавшая напряжение на уроке, была расстегнута, и тугие полушария ее грудей показываются из-за плотной ткани белой блузки.
Я молча взял тетрадь, уставился на логарифм, а Олеся обошла меня, спрятала руки за спину и заглянула через плечо, при этом уперевшись грудью в мою руку чуть повыше локтя. Так мы стояли несколько секунд, я вглядывался в написанное в тетради, от возбуждения не различая ни одной цифры, а член протекал смазкой как неплотно закрытый кран. Я почувствовал, что запросто могу сейчас кончить, но Олеся и не думала останавливать пытку своим телом. Видимо, это новое ощущение власти надо мной ей очень понравилось. Она заговорила, показала что-то в тетради, и в это время потерлась грудями о мою руку выше локтя.
- Да. Да, по-моему, все правильно, - немного невпопад поддакивал я, полностью сосредоточившись на ощущении ее упругой груди, прижатой ко мне. Если бы в тот момент в школьном коридоре вдруг не оказалось бы ни души, то я бы в приступе абсолютно неконтролируемого желания повернулся бы к Олесе и одним рывком сорвал бы с нее блузку. Но школа есть школа: народ в коридорах бегал и шумел, так что я, используя всю силу волю, что еще осталась, наслаждался только тем, что Олеся мне позволяла.
Звонок.
Олеся забрала у меня тетрадь, и очень неуклюже, нарочито неловким движением развернулась так, чтобы оба шарика ее груди скользнули по моей руке.
- Идешь? - спросила она, обернувшись в дверях. Ее роскошное тело было освещено ярким полуденным светом, блузка словно стала прозрачной, и я на секунду подумал о том, что такого превосходной фигуры, без единого изъяна, я не видел никогда в жизни: красивая налитая грудь стояла очень высоко и дерзко, ее круглая попа была ни большой, ни маленькой - эталонного размера, подтянутые точеные ноги, изящные плечи, тонкая талия, и темные волосы, волной ниспадающие на плечи. Нет, положительно, такая красота - величайшая редкость.
- Скажи учителю, что я опоздаю на пять минут, - бросил я и пошел в туалет, стараясь не сорваться на бег. Меня всего колотило от возбуждения - такой сильной похоти я еще никогда в жизни не чувствовал. Заперевшись в кабинке, я резко спустил брюки, взял член в руку и сам поразился тому, каким большим он стал: орган раздулся до личных рекордных размеров. Настолько напряженным мой стержень еще никогда не был. Сизая головка блестела, вены на стволе пульсировали кровью, ствол быть весь мокрый от стекшей смазки. Я начал медленно водить ладонью по стволу, и кабинка наполнилась звуками хлюпанья. Яйца ныли от чрезмерного переполнения эякулятом. Я тяжело дышал, мастурбируя и шепча Олесино имя. Мне хватило полминуты чтобы начать извергать семя какими-то невероятными по силе толчками. Сначала член задрожал и из головки показалась мутная капля, а спустя секунду сперма выстрелила мощной длинной струей и с громким плеском врезалась в эмалированный край унитаза.
Я почти согнулся пополам, но толчки не прекращались, и член продолжал стрелять семенем: густая жидкость вылетала раз за разом, пока наконец толчки не прекратились, и последние тяжелые капли не полетели вниз. Я едва не упал, пока кончал, и длилось это очень долго и ярко. Все это время у меня перед глазами стояла Олесина грудь, и я представлял, как изливаюсь прямо на ее, покрывая безудержным потоком семени ее тело, ее грудь, заляпывая спермой ее аккуратные острые соски, и как вязкая жидкость стекает по ее стоячим наливным шарикам...
Я на дрожащих ногах вернулся в класс. Во время оставшихся двух уроков ничего не произошло: скорее всего, Олеся прекрасно поняла, что я только что мастурбировал, фантазируя о ней, и самодовольное выражение никак не сходило с ее лица. Единственное, что она сделала под конец дня, словно ставя точку в новой диспозиции наших отношений: в гардеробе, где все школьники толпились после окончания первой смены, Олеся откровенно оттопырила попу и потерлась о ширинку мои брюк, стараясь попасть ложбинкой в член. Ей это не удалось, но я опять почувствовал, как меня захлестывают волны желания к Олесе. Член вновь затвердел в одно мгновение, Олеся почувствовала мою эрекцию и покинула гардероб с широкой улыбкой на лице.
Я же тем временем думал про себя: «Если Олеся продолжит подобным образом дразнить меня своим телом и дальше, то она действительно доведет меня до помешательства. Нужно как-то дать ей понять, что я чувствую».
Просто подойти к ней в школе и прямо сказать я, признаться, стеснялся и даже трусил: все-таки Олеся запросто могла ответить мне отказом, и тогда нашей многолетней дружбе пришел бы конец. Этого, конечно, хотелось бы меньше всего. Так что я не придумал ничего лучше, чем написать печатными буквами анонимную записку, состоящую из четырех слов: "Я хочу тебя, Олеся!", и положить ее в карман ее куртки. Сделал я это только спустя несколько дней, чтобы не вызывать совсем уж очевидных подозрений. Все это время я сознательно избегал любых прикосновений к ее телу, чтобы девушка списала тот прилив моего возбуждения на случайность, которая может произойти с любым парнем. Мне было очень непросто делать вид, что Олеся меня совсем не интересует, потому что девушка и не думала одеваться скромнее. Однако я мужественно терпел и демонстративно игнорировал одноклассницу. И только когда на очередном уроке Олеся коротко взглянула на меня c укоризной (ведь я совсем не интересовался ее глубоким вырезом в новой блузке), я понял, что тянуть больше не стоит. Так во время большой перемены лаконичная записка оказалась в кармане ее осенней куртки.
