- Перед игрой вы с мамочкой снимаете трусики, - Марина стянула с девочки трусы. - Потом поворачиваетесь друг к другу голыми письками. Люба, сдвинься вперед, а то Милочке не удобно.
Марина властно подтолкнула Любу в попу и та послушно сделала несколько шажков вперед, пока не уткнулась макушкой в стенку купе. Лешка, уже убравший полный стакан на стол и лежа на полке досасывавший сиську естественным путем, не отрываясь потянулся следом.
Марина приподняла Милочку и поставила на ножки попкой к себе. Удерживая ее за бедрышки, она наклонила девочку вперед, заставив упереться матери в ягодицы, поместила палец на ее выпятившийся бутончик и, водя им вдоль щелки, сказала:
- Вот. Перед тобой мамина писька, а передо мной твоя. Видишь? Теперь вОда должен сделать то, что он хочет, чтобы сделали ему. Вот что ты хочешь, чтобы я тебе сделала?
Девочка знакомо приоткрыла ротик, погружаясь в теплые волны, поднимающиеся от Марининого нежного пальца.
- Поцелуй! - пролепетала она.
- Хорошо! Тогда ты должна поцеловать мамочку. Пока ты целуешь мамочку - я буду целовать тебя. Ну, попробуем?
Милочка кивнула и шлепнулась мордочкой прямо в мамино месиво. Люба ахнула и выгнулась в спине, Марина нежно накрыла губами девочкину письку, продолжая теребить пальцем маленький сикелек.
Милочка подняла мокрое личико, переживая бурю ощущений, вызванных марининым умелым ртом, но Марина тут же приостановилась, оторвавшись от бархатной письки, а Милочка обиженно обернулась к ней.
- У нас игра! Не забывай!
Милочка, вспомнив, кивнула, и поковырялась лапками в густых материнских волосах, пытаясь добраться до мягких приятных губ.
Марина точь в точь повторила ее действия, растянув и размяв пальцами маленькие губки.
Девочка на секунду задумалась и вдруг, проворно схватив пальцами мать за оттопыпенный клитор, задергала его туда-сюда. Люба громко замычала то ли от боли, то ли от наслаждения, а Марина, защемив большим и средним пальцами девочкин розовый капюшончик нежно потеребила его и указательным потерла упругую бусинку.
Поняв принцип, девочка, продолжая тягать несчастную мать за клитор, стала быстро и беспорядочно вылизывать ее мокрую и скользкую пизду, из которой длинными вязкими ниточками потянулись к земле выделения, смешанные с детскими слюнками.
Пашка, обалдевший от острого эротизма этого зрелища, гонял в кулаке рвущегося в бой змея. Вид маленькой детской мордочки в развороченной женской пизде гипнотизировал его, и он все ниже и ниже склонялся к Любиной жопе, жадно вдыхая острый кроваво-звериный дух бабьей охоты. Он видел, что девочка утомилась, но продолжала упорно вылизывать алым, натертым о волосы, язычком пахучую мамкину плоть. Ее глазки остекленели, как будто вглядываясь во что-то внутри ее маленького тела, носик часто-часто хлюпал, то и дело окунаясь в Любину обильную жижу, но она все лизала и лизала, отдаваясь Марининому опытному рту, удерживающему ее на самой грани оргазма и не дающему ни провалиться в него, ни отойти от этой грани.
- Бы-лядь: Бы-ля-а-адь, Ми-и-илка!!! - судя по глухому матерному шепотку, Люба уверенно шла к концу. - И-е-що: и-е-е-щооо, моя родная: а-а-а: вку-у-усная у мамки пизда-а-а? А-а-а? Вку-у-усная? То-то! Потому что мамкина! Мамка, блядь, тебя из нее родила: ух: ух: а ты,: ух:
Она материлась таким тоном, как будто жаловалась на что-то. Она все не могла кончить и ее матерная жалоба все не кончалась, все зацикливалась причудливыми кругами, напоминая Пашке зубную боль.
Пашка не смог больше это слушать и, схватив ебливое животное за волосы, просто заткнул ее рот своей залупой.
***
Милочка, расслабленно раскинувшись на Марининой полке, меланхолично ковырялась в своей насосанной, ярко-розовой вульвочке.
Марина, оседлав тщедушного Лешика, со знанием дела доводила его до писка, то начиная двигаться, то приостанавливаясь, то переходя на скачку, да так, что подпрыгивали и шлепались о тело дыньки ее грудей, то прижимая мальчишку к полке всем телом и медленно пошевеливая бедрами.
Истерзанная голая Люба сидела на полу, куда свалилась после сокрушительного оргазма, в полузабытьи вытирая тыльной стороной ладони давно сухой рот.
Пашка, натягивая шорты, очередной раз подумал, что Люба точно мазохистка - другого объяснения тому, что телка кончает от того, что ее жестко ебут в рот и заливают глотку малофьей, у Пашки не было. Он подхватил ее подмышки и усадил на полку рядом с Милочкой.
Марина, наконец, сжалилась над мальцом и дала ему сладко, со стонами кончить. Потом легко поднялась с него, грациозно придерживая вытекающую сперму ладошкой, провела вдоль щелки пальцем, собирая остатки, и слизала это богатство с выражением райского блаженства на лице.
- Павлик, я пойду подмоюсь. Ты накинь что-нибудь на нашу красавицу и минут через пятнадцать приведи к туалету. Постучишь вот таким условным стуком.
Постучав условным стуком по двери, Марина выплыла из купе, но приостановилась на секунду:
- Кстати, здесь надо проветрить. Открой окошко, пожалуйста.
Дверь закрылась, и Пашка приоткрыл окно.
Теплый ветер ворвался в купе, сдув со стола салфетки и разметав их по всем углам.
Оглядевшись, он нашел Любин балахон и кое-как натянул его на безвольное тело.
- Не надо: - бормотала Люба. - Я сама:
Она, покачиваясь, встала, поправила балахон, прикрывая голый зад, осмотрелась запавшими глазами, и взяв с полки полотенце, качнулась к двери.
Пашка придержал ее за руку, а она вдруг резко дернулась, вырываясь и злым шепотом зашипела на Пашку:
- Да что же вам от меня еще надо-то!? Что ж вы за люди такие!? Ебете меня как животное, доите как козу какую, дочку мою совратили, не пожалели! Ненавижу вас всех! Не-на-ви-жу!!!
Истерика нарастала, грозя перейти в громкую фазу и привлечь внимание соседей, надо было что-то делать, и Пашка смотрел на ее перекошенный, выплевывающий в окружающий мир всю ее обиду на собственную непутевую жизнь, рот, и не знал, что лучше сделать - ударить ее или придушить, и качнулся к ней, и закрыл ей рот глубоким голодным поцелуем.
Люба на секунду опешила от неожиданности, и вдруг ответила на его поцелуй жадно, на разрыв диафрагмы. Они сосались, постанывая, переживая острое желание, как подростки, и Пашка, не разрывая поцелуя, поднял ее, и она поджала широко разведенные коленки, и он прижал ее спиной к двери, и надел на змея, и они качались, пока из Пашки не перелились в Любу все его соки.
Когда он осел на полку, не выпустив ее из кольца своих жадных рук, кто-то обнял их за шеи и сказал Лешкиным голосом:
- Мы любим тебя, Любочка. Очень любим!
***
Что Марина делала в туалете с Любой, ребята так и не поняли, но в купе женщины вошли в таком виде, как будто ничего вчера, а тем более сегодня утром, с ними не происходило. Наверное, только легкие круги под глазами выдавали Любино утомление, но они терялись на фоне блеска в ее счастливых глупеньких глазах. Пашка и любовался ею и испытывал легкое презрение, как мальчишки, еще не начавшие дрочить, презирают своих старших сестер.
Проводница принесла чай, и теперь вся компания, кроме Милочки, пила его, сдобрив сладковатым Любиным молоком.
- Смотри! Делай как я тебе объясняла! - наставляла Марина рассеянную Любочку. - Если хочешь нормальной жизни - больше никогда не разрешай Милке пользоваться тобой просто так - обязательно требуй взаимной услуги. Как можно чаще играйте в игру, которую я тебе показала, меняйтесь ролями, придумывайте что-то новое. Но главное - за все надо платить. Поняла?
Любочка рассеянно кивнула, и Марина, рассмеявшись, только махнула рукой.
- О чем задумалась, красавица?
- Да вот, думаю: Как так выходит, что вроде вы все меня используете, а при этом и делаете мне хорошо? И, тогда ведь получается, что это я вас всех использую? Или как? И ведь всегда же когда человека кто-то использует, то этот кто-то выигрывает, а человек проигрывает. Со мной так всю жизнь было. А тут, у нас с вами, выходит, что всем нам хорошо. Странно:
- Да. Так редко бывает. Ну, считай, что нам просто повезло.
Люба важно кивнула, на секунду напомнив Пашке Милочку.
- Ба! - подал голос заскучавший от взрослых разговоров Лешка.
- Что, Лешик?
- Ну, ты же обещала!
- Что обещала?
- Ну, это: в попу:
Марина улыбнулась:
- Вспомнил, таки. Ты бы лучше так уроки учил, охламон!
- Ну, ба-а! - заныл Лешка противным голосом.
- Ладно! Ладно! Сдаюсь. Раз обещала - значит будет тебе в попу. Подай-ка мне сумку.
Из необъятной сумки была извлечена большая клизма, тюбик крема и баночка марганцовки.
- Павлик, возьми вон ту бутылку, двухлитровую. Она же пустая? - распоряжалась Марина. - Вот ножницы. Отрежь ей горло. А теперь сходи, набери в нее воды горячей и холодной, чтобы получилась теплая. Воды набирай как можно больше.
Когда Павел вернулся с емкостью, наполненной теплой водой в купе, там шел спор.
- Любочка, глупенькая, это же такая радость, когда мальчики тебя накачивают, стараются, а ты лежишь себе и у тебя внутри все тает:
- Марина Сергеевна, любименькая, но зачем в попу-то? - конфузилась и уже чуть не хныкала Люба. - Чем им в спереди-то плохо? В попу же так больно!
- И почти совсем не больно! Только чуть-чуть если туда пипиську сувать, а если палец, то вообще не больно, только какать хочется! - влезла в разговор деловитая Милочка, игравшая с куклами на подушке.
- А тебе-то откуда знать, глупка? - вскинулась Люба.
- А мне Вовка в попку сувал:
- О боже! Когда? - в ужасе задохнулась Люба.
- Все разы, - не смущаясь ответила Милочка. - То в попку сует, то в ротик брызжется.
- Гос-с-с-поди! - из Любиных глаз заструились обильные слезы. - А я-то все думаю, откуда что берется: А это, оказывается, Вовка: эта скоти-и-на: мою де-е-вочку:
Люба разрыдалась, а Пашка изумился, как она мастерски перепихнула свою собственную вину на какого-то левого Вовку.
Бабы!
