Однажды, уже в приюте, меня вызвали к директору детского дома. Это случилось, когда мне исполнилось девять. Он сказал мне, что моя мать, два года назад, умерла от рака. Он передал мне письмо, которое она оставила для меня, но которое нашли только в этом году. Но тогда я была слишком зла на весь мир, чтобы даже взглянуть на него. Я помню, как швырнула его в мусорное ведро, выйдя от директора, не читая, а потом горько пожалела об этом.
Позже я пыталась найти его, рылась в помойке, но оно исчезло. Навсегда.
С тех пор русский язык стал чем-то болезненным для меня. Я полностью замкнулась в себе. И стала отзываться только когда ко мне обратились на эстонском и звали Анни. Нет, я понимала русский, могла следить за разговором, но говорить? Этого я не могла. Не хотела. Более девяти лет прошло, и я так и не нашла в себе сил произнести что-то по-русски. Только сегодня впервые это произошло. Пусть мои знания языка застряли на уровне девятилетнего ребёнка, каждое слово, которое я пыталась вспомнить, возвращало меня к тем дням, к той боли и обиде брошенного ребенка, что давили на меня. Но сегодня это как-то незаметно растворилось.
Я посмотрела на Мартина, который всё ещё лежал на своём пледе, дыша глубоко и спокойно. Его лицо отражало удовлетворение и спокойствие, и я была счастлива за него. Этот момент был важен для него, и я была благодарна, что он смог пройти через это без неловкости и страха.
Я вернула взгляд к небу, чувствуя, как лёгкий ветерок треплет мои волосы. Моя тайна оставалась при мне, как и раньше, но теперь я знала, что могу впустить в свою жизнь новые ощущения, новые моменты и, возможно, новых людей.
— Go to swim? («Пойдёшь купаться?») — вопрос прозвучал так неожиданно, что вырвал меня из моих мыслей.
Я обернулась и встретилась с его взглядом. Нэсс стоял рядом, его тело ещё сияло в утреннем бризе, как у того вампира из глупого фильма, что показывали нам в приюте.
— Yes, — ответила я, пытаясь подняться на ноги. Но как только я сделала движение, моё тело выдало меня. Ноги были словно ватные, не слушались, и я едва не упала обратно на плед.
Я увидела, как на его лице появилась мягкая, но понимающая улыбка. Он явно ожидал чего-то подобного.
— Sit down, little rabbit, — начал было он, но передумал, вспомнив свое предложение и подойдя, не говоря ни слова, наклонился и подхватил меня на руки. («Сиди, зайчонок».)
— Thanks… («Спасибо…») — тихо произнесла я, пряча лицо у него на груди.
Я счастливо улыбнулась, чувствуя, как его тепло проникает ко мне, согревая.
Краем глаза я заметила, как Курай подошла к Мартину, который всё ещё лежал на пледе с видом абсолютного блаженства. Она легко, но настойчиво пинала его ляжкам и бокам, заставляя его пошевелиться.
— Вставай, лежебока! Подвиги ждут! — шутливо произнесла она, продолжая пинать.
Я не удержалась и тихо хихикнула. Но тут же услышала, как Нэсс, всё ещё держа меня на руках и неся в море, задал вопрос:
— Так значит, понимаешь и знаешь русский?
Его голос был мягким, но вопрос застал меня врасплох.
— Да, — машинально ответила я, не сразу осознав, что только что сделала.
Через мгновение до меня дошло: во-первых, вопрос был задан на русском, а во-вторых, я ответила на том же языке без малейшего раздумья. Мой взгляд метнулся к нему, а лицо вспыхнуло жаром. Я тут же спрятала лицо у него на груди, надеясь, что смогу скрыть своё смущение.
Он тихо рассмеялся, и я услышала, как он произнёс на английском:
– I figured it out almost immediately. Your face was too obviously "uncomprehending" when Kuri and I were speaking Russian. Not sure if Kuri noticed, but I did. I live in Estonia a lot of the time. («Я почти сразу понял. Уж больно не понимающее лицо ты делала, когда мы с Кури говорили на русском. Не уверен, заметила ли Кури, но я сразу понял. Всё же я часто живу в Эстонии.»)
Его слова одновременно вызвали у меня облегчение и смущение. С одной стороны, он разгадал мою тайну, но с другой – почему я так долго прятала её?
Я глубоко вздохнула, поняв, что больше не могу держать это в себе.
– My mother was Russian-speaking, – начала я на английском, чувствуя, как мой голос слегка дрожит. («Моя мама была русскоязычной.»)
Я рассказала ему, как в детстве она оставила меня у соседей, когда заболела. Как её слёзы, просьбы о прощении и её хрупкий образ в памяти остались со мной навсегда. Я рассказала о письме, которое она оставила мне перед смертью, и о том, как я выбросила его в ярости, не понимая, что упускаю единственный шанс вновь услышать её слова.
– I tried to find the letter later… but it was gone. («Я пыталась найти письмо позже… но оно пропало.»)
Он слушал внимательно, пока мы шли уже далеко от берега, и вода, набегая, касалась моей попки, а его взгляд оставался тёплым, и я чувствовала, что могу продолжать.
– Since then, I never spoke Russian again. I understood it, but… speaking felt like a betrayal. Like I didn’t deserve to speak it anymore. («С тех пор я больше никогда не говорила по-русски. Я понимала его, но… говорить было похоже на предательство. Как будто я больше не заслуживала этого.»)
Я закончила, тихо добавив, уже на русском, с заметным акцентом:
– Tye nie v abydie? (Ты в обиде?)
Он хмыкнул, остановившись, его взгляд был полон понимания. Мы уже стояли довольно глубоко в воде, и вода уже настойчиво омывала мою попку и лоно...
– Меня вообще сложно обидеть, – ответил он с мягкой улыбкой.
И прежде чем я успела что-то осознать, он подкинул меня в воздух, делая шаг назад, и я с визгом рухнула в воду, которая на мгновение сомкнулась над головой.
Мой крик перешёл в смех, когда я, побарахтавшись, поднялась, стараясь убрать волосы, чтобы рассмотреть этого... Этого... Вода, хоть и прохладная, ощущалась бодрящей, а его улыбка и смех только придали мне сил поймать его и... и... отомстить, в общем.
– That was mean! («Это было жестоко!») – сказала я, пытаясь выглядеть сердито, но мой смех выдавал меня.
– Maybe, – ответил он, также смеясь в ответ, делая ленивые гребки. («Может быть.»)
Я снова почувствовала тепло внутри, но уже не от смущения, а от принятия. Этот момент стал для меня символом того, что я могу быть собой. Моё прошлое не могло держать меня в плену, если я сама того не позволю.
Мой визг, эхом отразившийся от воды, был смешан с собственным смехом, когда я кинулась на Нэсса.
– Right! That's the way it should be with him, with the traitor! – крикнула Курай с яркой улыбкой, её голос звучал как весёлый призыв к бою.
– Why else with a traitor? – с удивлением и шутливой обидой попытался уточнить он, но не успел.
Я, добравшись до него, подпрыгнула, обхватывая его шею руками, и с лёгким толчком повалила его в воду. Брызги разлетелись во все стороны, а его возмущённый, но смеющийся голос едва был слышен сквозь наше хихиканье.
– You little… – грозно начал он, поднимаясь, но тут в дело вмешалась Курай.
С лёгкостью скользя по воде, она поднырнула и, появившись рядом с нами, с заговорщической улыбкой добавила:
– Now, we must properly "punish" him! («Теперь мы должны его как следует "наказать"!»)
– This is not fair! Stop ganging up on me! («Это несправедливо! Перестаньте нападать на меня вдвоём!») – воскликнул он, но его смех говорил, что он не всерьёз.
Мы с Курай слаженно атаковали его. Её руки с силой шлёпали по воде, создавая новые волны, которые обдавали его лицо. Я, цепляясь за него, периодически погружая его голову ниже уровня воды, а сама смеялась так, что едва могла дышать.
– This is what you get for dropping me in the water! («Это за то, что ты сбросил меня в воду!») – воскликнула я, цепляясь за него, словно маленькая, но решительная обезьянка.
Нэсс, всё ещё смеясь, изо всех сил пытался вырваться, мешая русский и английский в одном предложении:
– Жестокие вы какие-то! You two are merciless! («Какие вы жестокие! Вы двое просто беспощадные!»)
Но мы не слушали. Наши крики и смех сливались в единый хаос, который разносился по тихому утреннему пляжу.
Только Мартин стоял в стороне. Вначале он просто наблюдал, хлопая глазами и пытаясь понять, что происходит. Но и его лицо освещала улыбка, и он, смеясь, отступил ещё дальше, явно не желая быть втянутым в этот водный беспредел.
– Martin! Don’t just stand there! Come and help me! («Мартин! Не стой там! Помоги мне!») – попытался позвать его Нэсс, но мой парень только громче засмеялся, явно довольный своим безопасным расстоянием.
– No way! You’re on your own! («Ни за что! Сам справляйся!») – ответил он, махнув рукой.
В какой-то момент я остановилась, глядя на Мартина. Его смех был искренним, и я почувствовала сильное желание разделить с ним этот момент. Я тихо, почти незаметно, выскользнула из игры, оставляя Нэсса на "милость" Курай, которая теперь переключилась на его попытки подняться из воды.
Я сделала глубокий вдох и нырнула под воду, касаясь дна. Вода обнимала меня прохладой, её глухой шёпот заглушал все звуки снаружи. Я двигалась плавно, чувствуя, как моя энергия снова возвращается. Я видела его силуэт, чуть отступивший от нас. Мартин стоял расслабленный, его тело отражалось в лунном свете.
