Отец открыл двери гаража, с пульта, но там было столько добра, что он не мог заехать туда. Он припарковался на подъездной дороге рядом с машиной мамы, и когда я вышла, люди из медиа сгрудились, рядом с бетоном нашей подъездной дороги, двое репортеров заговорили одновременно.
«Даниэль, не хотели бы поговорить о слушаниях?», сказал тот, что был громче.
Я покачала головой и сказала, что что часто раньше слышала по телевизору «Без комментариев».
Я последовала за своими родителями в гараж, и отец нажал на кнопку, закрывая дверь, когда я вошла. К счастью, репортеры, остались на дорожке за нашими машинами. Когда мы вошли мы поели запеканку, которую мама поставила в духовку перед тем, как мы уехали в церковь, мы говорили о простых вещах не затрагивая университет и остальные события.
Фургоны уехали до того, как мы закончили есть, и я не видела их до конца недели. Я смотрела новости на тех двух каналах, но они не показали меня говорящей, «Без комментариев». Может на мне было слишком много одежды для телевидения, подумала я со смехом. Мама и папа работали всю неделю, так что я провела три дня в доме, смотрела фильмы и играла на плейстейшен. Я была голой почти всё время, одеваясь каждый день около четырех, зная, что мам обычно приезжает в 4-30, а папа около 6-00. В четверг я устроила стирку и собрала полный чемодан. Мама и папа повезли меня обедать в ресторан, последний раз до каникул на день Благодарения. Темы для беседы были занятия, которые у меня будут летом и о моем выпуске следующим летом и в какой университет я буду поступать на юридический факультет.
Я встала рано в пятницу утром, чтобы попрощаться с родителями.
«Помни, говори правду», сказал папа, «Это всё что ты должна сделать».
Напутствие мамы было более абстрактным. «Помни кто ты», сказала она мне, перед тем ка обнять и выйти за дверь.
Когда они уехали, я стояла в лобби, думая о том, как странно, что я увижу профессора Слэйтер сегодня, прибыв на слушания за тысячу миль в последний момент. Я поняла, что поеду на слушания сразу из аэропорта, поэтому я одела желтое платье, тоже самое которое было на мне на той первой судьбоносной встрече в марте. Одев его, я буду достаточно уважительной, но не слишком выряженной. Мои чемодан и сумка были у порога, когда Саманта подобрала меня в 9-30.
«Вау, отлично выглядишь», сказала она, когда я открыла дверь.
«Спасибо».
Я положила чемодан в багажник, а сумку на заднее сиденье. Саманта включила радио и повернула из нашего поселка к шоссе в аэропорт, когда мы внезапно остановились.
«Черт», сказала Саманта.
Она включила радио на местную станцию, и услышала репортаж о пробке. Случилась трагическая авария и шоссе было полностью перекрыто.
«Я попробую довезти тебя вовремя», сказала Саманта и поехала на съезд.
На параллельных улицах тоже были пробки. После того как мы простояли шесть циклов светофора, она смогла повернуть на улицу, идущую под шоссе, мы медленно продвигались к шоссе 121, которое проходило с другой стороны аэропорта, но там был съезд. Саманта продолжала, говорить пытаясь успокоить меня. Как только она выехала на шоссе 121 она погнала не меньше, чем 140. Мои ноги притопывали в нервном напряжении, и мне хотелось писать. Мы подъехали к терминалу в 11-15, но мне еще нужно было получить талон и пройти проверку безопасности.
«Отлично, поспеши, и удачи», сказала она.
«Спасибо тебе большое что довезла», сказала я, выпрыгивая из машины, схватив сумку и побежала к терминалу.
Мне удалось зарегистрироваться в автомате, без очереди к стойке, схватив свой посадочный талон, я направилась прямо к пункту проверки безопасности. К счастью, там тоже не было большой очереди, но, когда уже я подошла к столу с поддоном для обуви и вещей, мое желание пописать стало нестерпимым. Я стала переступать с ноги на ногу, классический танец человека, который хочет писать. Я поставила сумку на ленту транспортера и положила обувь и сумочку на поддон, и поспешила к пункту проверки, так быстро как только могла следуя инструкциям сотрудников. Я схватила свои вещи с другой стороны проверочной машины и даже не остановившись чтобы одеть обувь, побежала в ближайший туалет.
Как только кризис был разрешен, я поспешила к посадочным воротам, ожидая что буду последней кто поднимается на борт, но увидела большую толпу ожидающих. На табличке на стойке было написано, что рейс отложен и вылетает только в 1-15. Я произвела расчеты, рейс длится три часа десять минут, нужно вычесть два часа разницы во времени, значит я прибуду в Палм Спрингс в 2-25. У меня будет только 35 минут чтобы добраться из аэропорта на слушания, и это если больше не будет задержек.
Я достала из сумочки телефон и позвонила Грегу.
«Привет», сказал он, «Разве ты не должна уже лететь?»
«Рейс задерживается почти на полтора часа».
«Почему?»
«Я не знаю. Я просто хотела тебе сказать, что задерживаюсь. У нас останется совсем немного времени чтобы добраться на слушания».
«Не страшно», сказал он, «Мы не обязательно должны быть с самого начала. И когда ты прилетишь еще же придется ждать багаж».
Я замерла, «Черт!»
«Что?»
«Я забыла свой чемодан в багажнике машины Саманты».
Я покачала головой. Не прошло и двух недель, с того момента как моя одежда была заперта в багажнике Саманты, и вот опять, в этот раз почти вся которая у меня была. Я рассмеялась этим мыслям, и Грег, наверное, подумал, что у меня истерика.
«Что?», спросил он.
«Ничего», ответила я, когда, наконец, перестала смеяться.
«Не бери в голову», сказал Грег, «Может потом попросишь отправить тебе её»
«Да, я сейчас не беспокоюсь об этом», сказала я, «Просто будь готов ехать сразу, как я выйду из самолета».
«Буду», сказал он.
Я повесила трубку, и пошла бродить по аэропорту, зашла в книжный, и магазин сувениров. Когда нас наконец позвали, я чувствовала себя измотанной, сначала мы неслись со скоростью 140 чтобы успеть, и потом из-за задержки пришлось сидеть и ждать. Я провела полет с головой, наклоненной к окну, засыпая и просыпаясь.
Моё место было у хвоста, и я пыталась сохранять спокойствие, пока ждала, когда все впереди меня, соберут вещи с полок и выйдут. Я позвонила Грегу пока ждала и сказала ему ждать в машине у терминала, где он высадил меня две с половиной недели назад. Когда я наконец вышла из самолета, я поспешила через терминал, почти столкнувшись с женщиной, которая фотографировала свою семью рядом с бюстом Сонни Боно. Машины стояли у терминала, и я нашла машину Грега в нескольких сотнях метров дальше, чем я надеялась она будет.
«Прости», сказал он, задыхаясь от бега, я села на пассажирское место, забросив сумку на заднее сиденье.
«Просто, поехали», сказала я.
Грег поехал, каким-то образом избегая пробки, и высадил меня на кампусе, так близко к административному зданию, как только мог, учитывая скопление новостных фургонов. Я схватила сумку и поспешила внутрь, игнорируя обращенные ко мне вопросы, от людей из фургонов. Комнату слушаний было несложно найти по толпе репортеров, ждущих снаружи. Я протолкалась через них и была остановлена перед дверью, двумя студентами в костюмах и при галстуках.
«Это закрытые слушания», сказал один из них.
«Я Даниэль Китон. Я должна там быть. Я опоздала».
«Ага», сказал второй, выглядящий слишком юным для того, чтобы быть студентом, худой и с гладким лицом, «Это я говорил с тобой по телефону. Пойдем сюда. Я провожу тебя в комнату, где ты сможешь подождать пока тебя вызовут».
Я прошла за мальчиком за угол и дальше в холл. «Я кстати Уилсон», сказал он, «Я твой фанат. Каждый раз, когда я видел тебя ты была… ну… прекрасна».
«Спасибо», сказала я ему. Он открыл дверь в меленький конференцзал с круглым столом и плюшевыми креслами, с дверью на другой стороне.
«Располагайся. Я дам им знать, что ты прибыла, и они вызовут тебя, когда будут готовы».
«Спасибо», снова сказала я.
Уилсон закрыл за собой дверь. Я поставила сумку на пол рядом с дверью, выбрала кресло, села, и постаралась успокоиться, делая долгие медленные вдохи и выдохи. Я закрыла глаза и попробовала прояснить ум. В какой-то момент, гудение кондиционера стихло. Без этого шума, я могла слышать приглушенные голоса, через вентиляцию. Я сняла обувь и залезла на стол, пытаясь расслышать лучше.
«Почему за первое нарушение, не назначили испытательный срок?», спросил мужчина. Я не узнала его голос.
«Потому что мы пытались быть жесткими с нарушителями», сказал другой, и я узнала голос профессора Халлума, бывшего президента университета, «Мы применяли политику нулевой терпимости с начала учебного года».
«Мисс Китон была первым студентом которая была отчислена за первое нарушение?»
«Нет, не первым».
«Сколько было до неё?»
«Я помню еще двух студенток получивших отчисление».
«Студенток? Они получили такое же предложение от профессора Слэйтер, как мисс Китон?»
«Я не знаю. Я не помню. Вы можете задать этот вопрос профессору Слэйтер».
«А юноши не получали отчисление за этот период?»
«Нет, насколько я помню», сказал голос профессора Халлума.
«Передо мной список наказаний за этот учебный год. Дана Митчел первый семестр – отчисление. Михаэль Кули – испытательный срок, Джениффер Эдкок – отчисление, Джозеф Митчел – испытательный срок, Бенжамин Шарп – испытательный срок. Вы можете это как-то объяснить?»
