Нужничок
Как и в предыдущие годы, маменька отправила гимназиста Масленникова из холодного Санкт-Петербурга к родственницам в солнечный Чернигов. Там проживала ее сестра, работавшая после Бестужевских курсов акушеркой при земской больнице. Кроме того, она помогала местному врачу доктору Кацнельсону, занимавшегося приватной практикой. Домик у тетушки был небольшой, но уютный, сад изобильным. Мальчику были искренне рады, поселив его в мезонинчике, тетушка посчитала миссию выполненной, представив полнейшую свободу.
Поэтому с утра Саша затаился на чердаке флигеля, взяв с собой яблок и кусок вкуснейшего пирога с вишнями, который вчера испекла тетушка. Протерев объектив подзорной трубы, он укрепил ее в углу окна. Затаив дыхание, припал к блестящему начищенной латунью колечку окуляра, объектом пристального внимания был обнаруженный под густыми кронами деревьев соседского сада шалаш. Может быть, его построили ребятишки, а может, он предназначался для сторожа, хотя кому, в этом тихом малороссийском городке пришло бы в голову воровать яблоки. Шалаш использовался совсем не по предназначению, о чем ему проболталась соседская девчонка - Марфушка.
И вскоре, терпение подростка было вознаграждено. Около убежища заметил он соседскую гостью, остроносую курсистку Любовь Петровну, сухопарую девицу интеллигентного вида, который создавало пенсне, болтавшееся на темно-коричневой шелковой ленточке. По рассказам тетушки она приходилась какой-то дальней родственницей жене соседа Тараса Евтихьевича Горобца, служившего жандармом на железной дороге. Девица, между тем, вела себя странно, делая вид, что прогуливается в глухом месте сада, озиралась, будто высматривая или ожидая кого-то, с таким же подчеркнуто равнодушным видом подошла к шалашу.
Сложив крошечный зонтик, которым закрывалась от солнца, согнувшись, нырнула в глубину, усевшись на домотканую пеструю подстилку. Достала из расшитой бисером сумочки пачку бумажных листков сунула их куда-то в угол шалашика под сено. Еще раз, наподобие любопытной сороки покрутив по сторонам головой, но, так и не заметив подростка, подглядывающего за ней, на мгновение перестала суетиться и вроде бы успокоилась. Расстегнув мелкие пуговицы и какие-то завязки, принялась задирать юбку, внезапно, что-то услышав, остановилась, повернув лицо к дому.
Утреннее солнце поднималось, освещая лучами обнажившееся девичье тело, замерев, и, затаив дыхание, как охотник, выследивший редкую дичь, Саша во все глаза разглядывал ее, различая через подзорную трубу, мельчайшие подробности тела, мелкую россыпь веснушек, которые не портили вида, размытого овала лица с тонкими бровями, припухшие губы. Но все это не особенно интересовало затаившегося наблюдателя.
Тем временем Любовь Павловна, вынув шпильки из прически, встряхнула головой и копна длинных рыжих, блеснувших на солнце золотом волос закрыла от взгляда желанную картину. Курсистка продолжила раздевание, которое превращалось для тайного наблюдателя в сладостную муку. Бедра, внезапно забелевшие из-под вороха юбок, были худы. Для Саши главнее был рельеф ляжек, молодая кровь брала свое. Непритязательный будущий ценитель девичьей красы - член, бодро вскочил в надежде, проникнуть между ног курсистки.
Наконец, появился тот, кого ожидали, к встрече с которым, так нетерпеливо готовилась. Мордастый хохол, толстопузый, лет 40 в расшитой рубахе и свободных холщовых портах, о чем-то разговаривая, уселся рядом. Их беседа была недолгой, девица размахивала руками, крутила во все стороны своим сорочьим носом. Долетали отдельные звуки, перекрываемые уверенным баском мужчины, который, как мальчику показалось, в чем-то убеждал. Не успел Саша, как следует разглядеть подробности, как сосед уже целовал курсистку взасос, одновременно стягивая широченные портки.
Оголившееся тело, распластавшей под ним девицы, сдавил ручищами, дернув ногами и, поддав вниз, скинул широченные шаровары, вывалив наружу "колотушку". Видно Тарас Евтихьевич долго ждал счастливого мгновения, так как затрясся сразу же. Саша не мог ничего рассмотреть, кроме волосатых ягодиц, заслонивших поле обзора подзорной трубы. Крепкий мускулистый зад двигался вверх и вниз целеустремленно, без перерывов. Курсистка, как видно, помогала, причем усердно, колотя босыми пятками по пояснице соседа, словно пришпоривая норовистого жеребца, принуждая усерднее топтать ее глубины.
Саша, до конца еще не веря в представившуюся удачу, не теряя времени, свободной рукой расстегнул прореху на брюках, вытащил через прорезь влажный член и начал мастурбировать. Истово и одухотворенно, также дергаясь телом, как эти тайные любовники. Когда количество движений пальцев перевалило за третий десяток, кулак, судорожно сжимавший оголенный член, сделал-таки черное дело - струйка спермы вырвалась наружу, ударив в пыльную стенку чердака. Парочка в шалаше, также, судя по всему, закончила, Тарас Евтихьевич отвалился в сторону, отдуваясь, принялся натягивать шаровары.
Но избраннице, судя по всему, хотелось продолжения. Поэтому, не обращая внимания на некоторое неудовольствие хозяина, она взяла член, принявшись проворно теребить его, другой рукой терла между ног. От движений член, это было видно ясно, напрягся, курсистка, забавно нацепив на длинный и тонкий нос пенсне, принялась облизывать языком, присасываясь жадной пиявкой. По всему было видно, что сосед рассердился, он оттолкнул назойливую девицу, приведя себя в порядок, неторопливо направился к дому, оставив возлюбленную лежать с растопыренными ногами и задранным подолом.
Саше уже было не интересно. Он присел на скамеечку, с жадностью отпил из кувшина воды. Голова кружилась, ноги без сил подкашивались. Так он просидел минут десять, наконец, возбуждение прошло, и он обрел способность осмыслить увиденное в шалаше. Делать больше было нечего, покоя не давала мысль о том, чем занимались соседи в шалаше, но и это вскоре прошло, и Саша занялся тем, о чем прочел у Фенимора Купера.
Перед осколком зеркала принялся раскрашивать лицо красками акварельными, в выгоревшие под жарким солнцем волосы вставил перья петушиные, которые, по его мнению, вполне заменили недостающие орлиные перья из головного убора воина племени команчей. Увиденное в зеркальце отражение наполнило его гордостью. Совсем как в иллюстрациях Майн Рида о краснокожих жителях Северо-Американских Штатов. Вот если бы где-нибудь раздобыть томагавк, тогда бы юный индейский воин показал бы эти бледнолицым собакам, что такое настоящий воин. Взяв в руки лук со стрелами и озираясь по сторонам, как бы его кто не заметил, Саша прокрался к забору, где в зарослях малины, он знал точно, был проделан незаметный лаз.
Проскользнув сквозь него ужом, пополз на животе к шалашу. Девицы уже не было. Саша присвистнул, разглядывая большое влажное пятно на подстилке. Но что же спрятала эта селедка сухопарая, так ее прозвал про себя Саша, под солому? Небольшая пачка плохой серой бумаги, на которой были отпечатаны бледные голубоватые буквы, Саша не стал читать, сунув бумажки за ворот рубашки, стремглав помчался домой.
День обещал быть жарким, забежав на кухню, налил глиняную кружку грушевого взвару, залпом выпил и, шлепая босыми ногами, прошел в комнату. Полы в доме мыть тетушка приглашала дородную хохлушку Параську, по представлениям Саши, не молодушку, хотя ей стукнуло 30 лет. Круглолицая, веселая хохотушка, шумная, как и все представительницы ее племени. Ростом выше тетки, с сильными загорелыми руками, с круглой, выпирающей, из-под кофты грудью, которой выкормила троих ребятишек, прижитых в браке от супруга, вечно хмурого и насупленного бондаря Тараса.
Женская грудь, как и другие части тела Сашу интересовали до крайности, до ломоты в паху, также как и то, что скрывалось под ворохом цветастых юбок. По обыкновению, завалился на диван, заскрипевший пружинами и принялся разглядывать картинки в теткиной книжонке по акушерству. Параська, распевавшая про жнецов, которые на горе, жали жито, гремела ведром с водой, как обычно бывало при мытье полов. Саша, не обращая на нее внимания, разглядывал волновавшие его иллюстрации. Картинки были привлекательными, тем паче, что рука, по сложившейся привычке, уже залезла в прореху легких брюк.
Мытье пола проходило своим чередом, книга изучалась. Саша, не отрывая взгляда от изображений нарисованных дамских органов черного цвета, шуровал пальцами, сжимая измученную многодневной мастурбацией головку "ласкуна". Повернув, на внезапно раздавшийся звук лязганья ведра, голову, приоткрыл в удивлении рот и прекратил движения пальцев. Параська у полуоткрытой двери, наклонившись, немного боком, возила тряпкой по полу, подол юбки, чтобы не мотался и не мешал, был, по обыкновению, заткнут за пояс. Перед Сашиными глазами открылись голые бабьи ноги, наконец-то видно было очень и очень хорошо.
Не обращая внимания на подростка, которого считала "малахольным", дородная хохлушка продолжала мыть пол, размахивая тряпкой из стороны в сторону, двигая задом, заткнутая верхняя юбка открывала "прелести" полностью.
