- Это гадко! Уберите руку... Не надо, Александр! Это непристойно для юноши. Слышите? Какое бесстыдство! От вас дурно пахнет! Что это? Вы будете наказаны! Слышите! Гадкий мальчишка, зачем это? Какой скандал, племянник -развратник! - наконец, тетушка, приподнялась, оттолкнув потерявшего голову мальчишку, опустила платье, отметив, про себя, тем не менее, как торчит, вываливаясь из прорехи, юношеский "фаллос" и преодолев минутную брезгливость, потрепала Сашу по голове:
- Фу, как не стыдно! Подсматривать за дамой, да в такой момент. Никогда не поверила, что у сестрицы дурно воспитанный сын. Кстати, не ожидала такой прыти, почему ты в туалете в выгребной яме сидел? Ты что себя в золотари готовишь? И что за бесцеремонность? Это непристойно подсматривать, когда, извините, испражняются. Может быть это у вас, в столице, так принято... Хотя, впрочем, в этом что-то, возможно, есть... Пикантно, неожиданный поворот... Ну, а как же помочь с горюшком устроиться? Вон ведь и "торчун" приключился. Эдак, недолго и приапизмом закончить... Но как же дурно пахнет... Мыться, мыться, немедленно! Водой из колодца ледяной облить, охладить следует, поди, больно так-то разгуливать... Впрочем, что с него взять... Ах, молодость, молодость... И юноша невинный интерес проявляет к дамам... А давно ли я его в пеленках носила? Надо бы с доктором Кацнельсоном переговорить... Ведь это опасно, наверное, чтобы подросток лазил для мастурбации в выгребную яму...
Рассуждая таким образом, стараясь из щекотливой ситуации достойно выйти, направилась к дому, оставив сжавшегося в комок от ужаса племянника. Видели бы его верные соплеменники команчи в этот миг. Впрочем, утро вечера мудренее, время покажет, как юноша становится настоящим мужчиной. Первый свой шаг к этому Масленников Александр уже сделал, дело оставалось за малым.
Не знал бесстрашный индейский разведчик, что судьба уготовила большее испытание, причиной стали тонкие бумажки, опрометчиво прихваченные пареньком из шалаша... Хозяйственная Параська, закончив мытье полов, еще раз внимательным взглядом прошлась по комнате барчука, выискивая возможные огрехи, ее взгляд упал на тонкую пачку серой бумаги, торчавшей из-под матраса подростка. Посчитав, что барчук не заметит пропажи, взяла дюжину листочков и сунула себе за пазуху, дома для чего-нибудь сгодится, решила хозяйственная бабенка. Неграмотная кухарка так и не прочла надпись вверху: "Долой самодержавие" на прокламации партии левых эсеров...
КУРСИСТКА
На деревянном столике в Сашином мезонине тускло горела керосиновая лампа, где-то в саду звенели цикады, подросток не спал. Он только что прочел текст на серых бумажках, пачку которых, так опрометчиво прихватил из шалаша сада соседа - господина Горобца. Саша сидел над листком прокламации, раздумывая, что же делать. Получить от кого-то совет не было возможности, навряд ли даже сам доктор Кацнельсон смог бы помочь ему. Можно, конечно, выбросить пачку тонких бумажек с непонятным текстом о самодержавии и угнетении пролетариата, но покоя не давала книжка про авантюриста французского Арсена Люпена, которую ему одолжил почитать доктор. В ней был рассказ, как преступники получили огромный выкуп за похищенные бумаги.
Мысль как быстро и без проблем разбогатеть не давала гимназисту покоя. Имея на руках деньги можно себе позволить роскошную жизнь. Например, покупка велосипеда "Дукс" с прекрасным хромированным рулем и блестящими спицами, роскошными каучуковыми шинами красного цвета, норвежские беговые коньки, на которых ему бы не было соперников, да мало ли замечательных вещей, о которых мечтает подросток его возраста. Решение пришло само по себе. Взяв листок, вырванный из тетрадки, печатными буквами написал: "Если хотите получить обратно бумаги, положите на означенное место деньги завтра".
Тут он задумался о сумме. Написать сто рублей? А может быть больше? Например, пятьсот. Выбрал среднюю величину - двести пятьдесят, чтобы будущим "жертвам" стало понятнее, обвел цифру несколько раз цветными карандашами. Теперь надо было подписаться, здесь он не раздумывал - Монтигомо Ястребиный Коготь. Это имя, наверняка, никто в захолустном городишке не знал. Прокрался в соседский сад, положил листок на подстилку в шалаше, чтобы не сдуло ветром, прижал сверху камешком.
В засаде просидел до обеда, в который раз протирая окуляр подзорной трубы, Саша боялся, что никто не придет, как вдруг, сердце забилось. Так и есть! К шалашу, неторопливо, будто прогуливаясь, шла курсистка. На ней был льняной расшитый сарафан, голову покрывал соломенный брыль. Оглянувшись по сторонам, присев, залезла в шалаш. В подзорную трубу Саша видел, как она читала послание, задержав бумагу в руке, опять оглянулась по сторонам, высунулась наружу.
Похвалив себя за сообразительность, что не спрятался рядом, а наблюдает издали, Саша ждал дальнейшего развития событий. Курсистка, встав, отряхнула колени от соломы, еще раз оглянулась и быстро направилась в дом. Все удалось как нельзя лучше, еще пара минут и Саша может стать обладателем солидной (в его представлении) суммы денег. Девица скоро вернулась, достав из-за пазухи маленький сверток, положила его у входа в шалаш. Постояв пару минут, медленно повернулась и направилась к дому. Подросток проворно скатился по лестнице мансарды, из которой подглядывал, пригнувшись, побежал к лазу в заборе.
Подполз к шалашу. Так и есть, на дерюжке лежал бумажный пакетик, по-видимому, там и лежали деньги. Саша схватив его, принялся разворачивать, как в спину уперлось что-то твердое, раздался металлический щелчок, тихий, но не оставлявший сомнений голос произнес:
- Попался, скотина! Не поворачивайся, отвечай тихо. Дома есть кто-нибудь из взрослых?
Тетка была на приеме у Кацнельсона, Саша отрицательно замотал головой. Ужас происходящего, лишил речи.
- Славненько! Пошли, отдашь, что взял... Не вздумай дергаться или бежать, револьвер тихий, а рука твердая, не дрогнет.
Угроза вызывала страх, ствол револьвера давил между лопаток, Саша послушно поплелся к забору. Странная парочка прошла через сад. Вот родной флигелек, лестница скрипучая вверх. Заплетающимися ногами, едва-едва сумел подняться вверх, курсистка пребольно толкала в спину.
Закрыв дверь на щеколду, злым, не оставлявшим сомнений в серьезности намерений голосом, приказала, чтобы Саша разделся. Мальчик непонимающе уставился на нее. Девица, размахнувшись, изо всей силы отвесила ему пощечину, следующий удар был по животу рукояткой револьвера.
- Ты что? Не понял? Сказала ясно, раздеться до гола!
Подросток, согнувшись, не имея возможности вдохнуть полной грудью, мыча от боли, снял брюки, рубашку, настала очередь кальсон. Согнувшись, икая от боли и ужаса, Саша пытался хотя бы ладонью прикрыть наготу, но удары сыпались один за другим. Взяв подушку с топчана, девица сняла наволочку и одела ее капюшоном на голову Саше, лишив возможности смотреть. Тяжело дыша, бормоча угрозы, связала заломленные назад руки, веревкой, которую опрометчиво оставил Саша в мансарде, изучая плетение пиратских морских узлов. Делала это ловко, зло, выговаривая хриплым голосом, какой он негодный мальчишка, жулик и подонок. Связанного подростка уложила на скамейку стоявшую у стены, сказав, чтобы тот молчал, а должен, мерзкий щенок, говорить, когда разрешат.
- Говори, куда дел прокламации? Где спрятал? Никому не показывал? Никто из старших не знает?
Подросток только мычал, мотая головой.
- Говори! Не мычи! Где? Под матрасом? Здесь всё? Не вздумай дергаться. У меня револьвер Лефоше, он не таким развязывал языки!
Удар рукояткой подтвердил Саше, что девица настроена решительно и ни капельки не шутит. Он, сжавшись в комок, не кричал, боясь, что психованная дамочка действительно выстрелит. Удары прекратились, зашуршала бумага, наверное, пересчитывала или проверяла проклятые бумажки. И зачем только он взял? Воистину, бес попутал...
Стало еще страшнее, когда почувствовал чужие руки, холодные сильные пальцы, сжавшие яички и член, стало невыносимо больно, он закричал и тотчас получил удар револьвером под ребра.
- Ты так не понял, что это револьвер конструкции Лефоше, в нем есть все, есть даже острый кинжальчик. Вот сейчас мы его вынем и тебе кое-что отрежем, чтобы запомнил, что брать чужое - преступление, которое карается по закону...
- П-п-простите... Я больше не буду... Дайте пи-и-ить... - с трудом шептал Саша пересохшими губами, в ответ курсистка зло рассмеялась:
- Ага! Держи карман шире! Ему еще и пить подавай! Потерпишь! Отвечай на вопросы! Молчишь? Хотя, впрочем, почему бы и не напоить... Чего-чего, а этого добра мне не жалко. С домашнего вина Тараса Евтихьевича постоянно хочется в туалет... Сейчас! Сейчас! Воришка просит попить, ну, как не пойти навстречу.
Звякнула крышка ночного горшка, который сердобольная тетушка втихомолку поставила племяннику, чтобы тот ночью не спускался, в случае малой нужды, по крутой лестнице. Зашипел характерный звук струи, курсистка, без стеснения мочилась в горшок. Приподняв плотную ткань наволочки с головы Саши, поднесла к его губам фаянс горшка.
- Ну, кто тут просил пить? Пей! Открой шире грязный рот, поганец. Пей!
Ей, по-видимому, доставляло удовольствие, и она этого не скрывала, унижать мальчишку, причинять страдания. Он, покорно повернув лицо, открыл рот, готовый к неизбежному. Девица не торопилась, направив теплую еще струю мочи из горшка в открытый рот, капли стекали по щекам и подбородку. Не прекращая лить, опять пнула мальчишку в живот.
- Глотай, тварь, глотай! Ты же сам просил пить...
И он глотал теплую соленую мочу, давясь, с трудом сдерживая рвоту, девица продолжала лить, пока горшок не опустел. Еще минуту разглядывала паренька, покорно лежащего перед ней, залитого мочой и готового к любому наказанию. Воля его была полностью подавлена.
