В какой-то миг Рипли поняла, что эта извращенная ситуация доставляет ей какое-то странно удовольствие. Все-таки, инстинкты - страшная штука, кормящая мать не может не получать наслаждения от того, что е дети пьют молоко, но в то же время страдает от укусов, которые оставляет маленький ребенок. Рон и Эни не кусали ее, они были жадны, нетерпеливы, но не грубы. По их губам стекало молоко, не успевшее попасть в рот, а он сосали, сосали. И было похоже, что в туго налитых дойках Рипли хранится такой запас, которого хватит надолго.
Рон нагнулся ниже, уперся ладонями в ее живот, Эни последовал его примеру, детские ладони скользили в опасной близости от ее лобка.
Наконец, оба мальчика остановились, подняли перепачканные молом лица и улыбнулись: и друг другу, и стоявшему молчаливо Чужому, и ей.
По белым большим грудям рассыпались поблескивавшие в тусклом свете капельки молока. Рипли тяжело и часто дышала, ее охватила непонятная смесь стыда, отвращения к самой себе и к собственным детям, и болезненного извращенного удовольствия. Что же дальше, устало подумала она.
Ответ на вопрос не заставил себя долго ждать. Рон снова нагнулся к ее телу, но не стал трогать сосок губами, а протянул ладонь, обнял ей грудь, чуть сжал, провел туда-сюда, явно пытаясь понять, насколько ему нравятся ощущения.
Эни положил ладонь на блестящий от разлившегося теплого молока живот, провел ладонью от ложбинки между грудями до лобка. Остановившись в опасной близости от пизды: Рипли подумала, что еще мгновение, и его пальцы соскользнут в бесстыдно раздвинутую щель, но пока что он этого не делал.
- Не смейте! - что есть сил закричала она. - Я ваша мама! Дети не должны так делать!
Ответом на это был короткий смешок Рона.
- Смотри, Эни, - сказал он, - какая гладкая пизда у нашей мамы. Словно она нас и не рожала. А, может, - он посмотрел на нее с ехидным прищуром, - ты действительно нас не рожала? И ты вовсе не наша мама?
Его рука, пока он кидал в лицо Рипли эти слова, ни на миг не останавливалась, мяла, сжимала. Тискала грудь.
Только стальная выдержка помогла Рипли не заплакать: все-таки, она была офицером Космофлота.
- Не говори так! - снова выкрикнула она. - Я рожала вас! И вы мои дети! Просто вас у меня отняли и сделали... сделали что-то ужасное! Но дети не должны себя так вести по отношению к маме?
- А как должны? - поинтересовался Эни, продолжая водить пальцами в опасной близости от ее пизды.
- Ну, они должны любить маму, а мама - их, - попыталась объяснить Рипли, - но любить - не в сексуальном смысле...
- Да, учителя рассказывали нам про секс, - с серьезным видом кивнул Рон, а его ладонь продолжала оглаживать большую упругую грудь, пальцы нашли сосок, сжали его, и Рипли чуть не вскрикнула.
- Нееет, - простонала она. - Мама должна заботиться о детях, одевать их, кормить, играть с ними...
- Ну вот сейчас ты нас кормишь - непонимающе сказал Эни, - а мы с тобой играем. Что в этом плохого?
Ничего себе игры, в отчаянии подумала Рипли. Что это за игры детей с мамой, если мама лежит перед сыновьями голая, с позорно раздвинутыми ногами, а инопланетное чудовище бдительно следит за тем, чтобы она не могла сдвинуть ноги даже на микрон.
- Ты нас любишь? - вдруг спросил Рон.
Рипли опасливо кивнула, теряясь в догадках, что имеет в виду сын. И вообще, почему Чужой не двигается: застыл как каменный истукан, как древняя статуя. Может, он впал в спячку? И она обречена навсегда остаться в этой позе. Ну, по крайней мере, до тех пор, пока не появится Обэнон с кучей вооруженных людей - может, им удастся одолеть ксеноморфа. И все это время, пока Обэнон и его люди будут убивать Чужого, а затем освобождать Рипли из хватки его пальцев, она будет продолжать лежать голой, бесстыдно светя пиздой всем, кто захочет на нее взглянуть.
- А те, кто любит друг друга, целуются, мы это в книгах читали и в фильмах видели, - радостно воскликнул Рон, зажав ее сосок между двух пальцев и перекатывая его туда-сюда. - Давай поцелуемся, мама!
Она не знала, что сказать: каждое ее слово эти дети, странные создания, так не похожие на все, что она представляла в мечтах, выворачивали по-своему и превращали во что-то страшное и извращенное.
Тут подскочил Эни, он игриво шлепнул ее по бедру, затем приподнял ее голову и наклонился, неумело мазнув своими губами по губам Рипли.
- Давай поцелуемся, мама, - повторил он вслед за Роном.
Рипли резко отвернула голову. Она не знала, что сказать, но Эни не унимался.
- Давай поцелуемся! Давай поцелуемся! - он выкрикивал это со всей страстью ребенка, не желающего мириться отказом. Не желающего даже слушать о каком-либо отказе.
- Вы - монстры! - вдруг выкрикнула женщина. Ей было горько, страшно, неприятно произносить эти слова, на глаза навернулись слезы, но она все равно еще раз сказала это:
- Вы монстры! Эти мерзавцы ученые изменили вас, превратили из мох детей в каких-то чудовищ, а то, что вы творите - это просто отвратительно!
Эни в ответ буквально взорвался.
- Я так и знал, - завизжал он. - Ты нас не любишь! Не, любишь, да? Так ведь? Ну-ка, мамочка, поцелуй меня, по-настоящему, покажи, как любишь своего сына. А если нет, - он нахмурился, - наш песик перережет тебе глотку.
Песик? О ком он говорит? Рипли непонимающе завертела головой.
И тут хвост Чужого, увенчанный множеством бритвенно-острых лезвий, оказался возле ее горла.
Женщина чуть не подавилась собственной слюной. Еще несколько мгновений назад она думала, что готова умереть, только бы избавиться от этого кошмара, этого стыда и позора, чтобы больше не ощущать, что висит голая, с раздвинутыми ногами перед собственными детьми. Но стоило смерти приблизиться, из мыслей воплотиться в реальность, как ей тут же отчаянно захотелось жить.
Эни наклонился над ней. Молча. Посмотрел в глаза. Нагнулся ниже и коснулся губами ее губ, легонько, неумело, просто ткнулся ртом в ее рот. Рипли чудом заставила себя не отворачиваться. Может, на этом все закончится?
Не закончилось.
Эни высунул кончик языка, раздвинул ее губы, лизнул их и начал просовывать язык глубже в ее рот. Чуть прикусил ее губу, стараясь изобразить настоящий, как он это понимал, поцелуй. Похоже, парнишка возбудился.
Тут чужой еле слышно заворчал, а лезвия на хвосте чуть сильнее прижались к ее горлу. Рипли напряглась: неужели он еще и будет контролировать, как она целуется с собственным сыном? Эни, тем временем, становился все требовательнее, он уже отыскал ее язык и облизывал его, старался захватить губами, втянуть к себе в рот. Волей-неволей Рипли пришлось подчиниться. Она давно не целовалась и как будто училась теперь заново, и ее поцелуй становился все более страстным.
- Давай, пацан, - на весь зал раздался голос Обэнона. - Рипли, покажи ему, как целуются взрослые тетки, чтоб у него хуй тверже стоял.
Тут подскочил Рон. Он грубо схватил маму за волосы, рывком развернул к себе и тоже впился в ее губы поцелуем. Рипли ничего не оставалось, как ответить.
Она сосредоточилась на губах Рона, на том, что инопланетное чудовище в любой момент может перерезать ее горло, но тут к ее ощущениям добавилось нечто новое и совершенно неожиданное. Пока Рон целовал ее, маленькая ладонь Эни скользила по грудям и животу, размазывая теплое молоко, и двигалась все ниже и ниже. Мальчик вновь припал губами к соску и принялся ласкать его, но рука не останавливалась.
Рипли хотела закричать, велеть ему прекратить, но вовремя сообразила, что это - самый верный способ остаться без головы. А ладонь ее сына, наконец, нашла дорогу в пизду и принялась тереть мокрую бесстыдно выставленную напоказ дырку.
Женщина едва сдержала стон. Ей одновременно было приятно и неимоверно, потрясающе, чудовищно стыдно. Стыд, страх, удовольствие смешались в невероятный коктейль, будоражащий, пьянящий, толкающий ее в бездну безумия.
Ладонь Рона действительно была маленькой. Он и сам по сравнению с мамой был не так уж и велик: всего лишь маленький мальчик рядом со здоровенной, отменно тренированной мускулистой теткой. Но прикосновения его руки невозможно было игнорировать, даже несмотря на то, что Рон не имел никакого представления о том, как доставлять удовольствие женщинам, и просто тер мамину пизду, водил ладонью вниз-вверх, привыкая к новым ощущениям, знакомясь в этой дыркой на ощупь и размазывая по ней молоко.
- Еби свою маму, - сказал в микрофон Обэнон, продолжавший смотреть на то, что происходит в зале. - Сунь ей руку в пизду, а то ксеноморф ей туда так ничего и не засунул, и ей, наверно, обидно. Рипли, раздвинь ноги пошире, чтобы твоему мальчику было удобнее знакомиться с маминой пиздой.
Рипли словно разорвалась внутри себя на несколько частей. Одна часть мечтала убить всех, кто ее окружает, она ярилась от необычайной злости. Другая мечтала умереть сама, и чем быстрее, тем лучше, потому что стыд никак не мог ее прикончить, она готова была провалиться сквозь землю, но это приводило только к тому, что стыд становился все сильнее. Третья... Третья едва нашла в себе силы признаться себе самой, что ей приятно, и наслаждалась и беспомощностью, и чудовищной извращенностью ситуации.
И никто не мог сказать, какая из трех Рипли имела лучшие шансы на победу.
