В нашей семье о моей тётке всегда отзывалась с уважением. Клавка, мол, единственная в люди выбилась, в городе живёт – не то, что мы, нищета. И квартиру имеет, и денег куры не клюют. Сколько себя помню, мамка всегда ставила её в пример. Дескать, нечего в нашей дыре сидеть, нет здесь ничего хорошего: ни возможностей, ни будущего, ни работы, поэтому нужно, как Клавка, выезжать и строить свою жизнь в большом городе.
Так я и решила поступить – как только закончила школу.
Вообще-то, тётушку я свою ни разу не видела, разве что на фотографиях. Вырвавшись из нашего Мухосранска ещё в семидесятые, за двадцать лет она ни разу обратно не приехала, и родню навещать не рвалась: присылала письма раз в год, да и ладно. К себе гостить тоже не звала. Мамку это обижало. Родные сёстры ведь, могла б и пригласить на недельку, да так и не сподобилась – видимо, стыдилась провинциальных корней, не хотела знаться.
Когда я закончила школу и с горем пополам поступила в институт в городе, мамка писала тёте Клаве, просила меня приютить, но ответа так и не дождалась. Ну, и пусть. Я на неё и не рассчитывала: поселилась в общежитии и жила, как все. Меня это даже радовало. Если бы тётка согласилась мне помогать, я бы оказалась бедной родственницей из глубинки, которая вечно ни ко двору, а так, хоть и одна, зато сама себе хозяйка. Так я проучилась полгода, и тогда-то пришла беда.