- Он написал, что не сможет приехать и присылает тебя.
- Но вы и так знали, что приезжаю я.
- Мы думали, что ты приезжаешь с ним. Так сказать, авангард, прощупать почву.
- Он не собирался ехать, - вырвалось у меня.
- Знаю. Струсил, - пренебрежительно вздохнул вампир, отводя с дороги еловую лапу.
- Вовсе нет. Просто у него много: - Я хотела заступиться за Учителя, но Лён упреждающе поднял руку.
- Не защищай. Письмо говорит само за себя.
- Это неправда! Мой Учитель может уложить вурдалака одним плевком!
- Он испугался не вурдалака. Больше того, он уверен, что монстр - плод моей фантазии.
- Как и Старейшины?
Лён только усмехнулся.
- Они солгали, чтобы поскорее выпроводить кое-кого из Догевы.
- А ты строчишь доносы?
- Нет. Уж коль ты остаешься, стараюсь ввести тебя в курс дела, пока тварь не ввела тебя в меню.
- Может, ты уже и тварь на ушко предупредил - мол, приехала гроза упырей, светило практической магии, затаись-ка на пару денечков, а то не ровен час: - съехидничала я.
Но Лён не счел повод достойным шутки:
- Она и так на диво понятлива. Выходит на промысел глубокой ночью, когда большинство жителей крепко спит, ускользает от погони, не оставляя следов. Не следует ее недооценивать.
- Ты не ответил мне на один вопрос. Помнишь, вчера вечером я спросила, какой совет хотел получить маг из Камнедержца?
- Его беспокоили поползшие по городу слухи.
- О повышении цен на репу?
- Об усилении вампирьей жажды. Там кого-то загрызли, тут кого-то высосали, детишки бледнеют и мрут без причины, на кладбищах могилы раскопаны, гробы нараспашку, на продажную девицу в темном переулке напал вампир, она назвала ему цену, и он испарился от ужаса.
- Все шутишь, - досадливо фыркнула я.
- А что, плакать прикажешь? Вампирьи слезы низко котируются.
Я представила Лёна с лопатой наперевес, в поте лица разрывающего могилу, и картинка вышла до того гротескной, что я, споткнувшись, едва не покатилась с горки.
- Это не смешно, Вольха, - вздохнул Лён. - Это страшно.
- Думаешь, Учитель испугался: тебя?
- Маленькая поправочка. Нас тут много. Так вот, мы приняли мага, спокойно побеседовали, он нам практически поверил и собирался по утреннему холодку вернуться в Камнедержец и усовестить взбудораженных граждан, но до утра не дожил.
- Так слухи поползли еще до его гибели?
- Да, последние два года мы живем как на вулкане. К счастью, на нашей стороне Ковен Магов, и она худо-бедно остужает лаву народного гнева. Но со смертью одного из них: причем не одного: лава бурлит вровень с краями кратера.
- А я вроде заградительных сооружений?
- Причем весьма хлипких.
- Это мы еще посмотрим.
Лён остановился и заглянул мне в глаза.
- Вольха, почему ты решила стать магом? Молодая, красивая девушка, зачем тебе эта морока?
- Чтобы подольше оставаться молодой и красивой, - отшутилась я. - И независимой. Хватит, насмотрелась. У женщины выбор невелик: либо ты замужем, либо распутница, либо чародейка. Первые две специальности не вдохновляют.
- Про мужчин можно сказать то же самое. Либо ты муж, либо клиент, либо маг.
- Ошибаешься. Жены зависят от мужей, распутницы от клиентов. Только чародейка может расхохотаться мужчине в лицо и сказать: "Что ж, попробуй меня заставить"!
- И часто говоришь? - заинтересовался Лён.
- Доводилось. Наслаждение неописуемое!
Он долго смотрел на меня, потом рассмеялся. Я вспомнила, с кем разговариваю, и прикусила язык. Мы продолжили путь, Лён возобновил расспросы:
- Сколько нужно учиться, чтобы стать магом?
- Десять лет. Смотря как учиться. Можно и не стать. К любому призванию должны быть приложены терпение и хотение. Треть адептов отсеивается после первого же семестра, еще четверть отчисляют в последующие десять лет.
- И в чем же призвание мага-практика?
- Защищать разумных существ, - заученно отбарабанила я первую строку первого в моей жизни конспекта.
- От кровожадных монстров? - Вампир смотрел вперед, но меня не оставляло ощущение присутствия на себе внимательного, испытующего взгляда.
- В основном друг от друга. Тут ко мне, кстати, залетал один, носатый. - Я подробно описала аудиенцию с летучей мышью.
- И ты выгнала посла: полотенцем? - давясь смехом, переспросил Лён.
- Да, причем полотенцем ножным. Дипломат из меня никудышный. Так вы не умеете превращаться в летучих мышей?
- Не знаю, не пробовал.
- Издеваешься?
- Да. - Лён закрыл глаза и подставил лицо солнцу, разномастными пятнами сочившемуся сквозь листву.
- Испаришься, - язвительно прошипела я. - Уже дым из ушей идет.
- Ты кого угодно до кипения доведешь. - Лён взмахнул рукой, разгоняя навеянный мною дымок.
- Ну, ты меня разочаровал. Чеснока не боишься, летать не умеешь, на солнце не испаряешься, тень: - Я глянула под ноги. - Тень отбрасываешь.
- Извини, я постараюсь исправиться, - ехидно пообещал вампир.
- Лён, а чем эти мыши питаются?
- Не беспокойся, на тебя не покусятся.
- Откуда же тогда пошла легенда?
Вампир откровенно посмеивался над моими вопросами:
- Вольха, легенды не приходят, они при-ду-мы-ва-ют-ся.
- Жаль, - огорченно вздохнула я. - Попадаются очень красивые легенды.
- Например?
- Например, о единорогах.
- Вот об этих?
Лён небрежно повел рукой. Мы как раз достигли опушки - лес, вскарабкавшись на косогор, обрывался вместе с ним, и внизу, в долине, паслось белоснежное стадо.
Я видела единорога на гобелене, висевшем в школьной столовой. Выткан он был козьей шерстью, козла и напоминал. Дотронуться до его закрученного рога считалось хорошей приметой перед зачетом; неудивительно, что рог очень быстро свалялся, облез, гобелен попытались отреставрировать, но потом решили, что дешевле заказать новый. Тупая морда единорога отпущения запомнилась мне на всю жизнь, но представляла я их совсем иначе.
Когда весной школа закупила у барышника партию объезженных трехлеток и их стали распределять между отличившимися за год воспитанниками (а я попала в их число, пусть четвертым номером) , мне сразу глянулась невысокая, белоснежная, крепко сбитая кобылка по кличке Ромашка. Она-то и показалась мне воплощением легенды о единорогах. Глаза у Ромашки черные, чуть раскосые, шаловливые, веки словно подведены угольком, а когда она украдкой щиплет придорожные посевы, длинные густые ресницы стыдливо опущены - дескать, бедная лошадка не ведает, что творят ее бархатные губы; грива и хвост волнистые, как будто проказливые домовые еженощно заплетают их в смоченные пивом косички.
В общем, облик сказочного конька, верхом на котором не зазорно прокатиться и дриаде. Мне было очень приятно чувствовать себя дриадой. Вот только Ромашка не считала меня таковой. Со временем любимым ее занятием стало оглядываться на всадницу с таким мученически-укоризненным видом, словно я - власяница, которой боги покарали ее за тяжкие грехи прошлой жизни.
Под косогором мирно пасся целый табун Ромашек. Но вот рослый, поджарый жеребец поднял голову, настороженно принюхиваясь, и я увидела тонкий, совершенно прямой рог, разделивший челку на две пряди, словно кто-то запустил в лошадь копьем и оно застряла в лобной кости. Ветер дул в сторону единорогов, жеребец гневно топнул передней ногой, и весь табун тут же прекратил пастьбу и уставился на нас - шесть длинногривых, изящных, словно выточенных из мрамора кобыл, и голенастый жеребенок, торопливо затесавшийся в середину табуна. Ветер развевал шелковистые хвосты, трепал гривы, пригибал зеленую, а с изнанки серебристую траву, по ней бежали мелкие волны, и казалось, что единороги сливаются с долиной, как размашистые мазки на полотне художника.
Жеребец издал воинственный клич, скорее напоминающий волчий вой, чем лошадиное ржание, взвился на дыбы, перебирая передними копытами по воздуху. Кобылицы прижали ушки и набычились, выставив рога. Опустившись на все четыре ноги, вожак галопом обежал табун, сбивая кобылиц в кучу. Тоненькие ножки жеребенка суетливо перебирали в самой толчее, и я испугалась, что его затопчут, но единороги оказались гораздо аккуратнее неопытных наседок. Они построились кольцом, жеребец мордой к нам, голова опущена, из-под сердито бьющего копыта клочьями летит трава и комья грязи, пачкая длинную шерсть на бабках. Рог засветился у основания, синие разряды змейками поползли к острому кончику, формируя светящийся шарик.
Еще не понимая, что происходит, я опасно выдвинулась на самый край косогора, придерживаясь руками за ветки, а единорогу того только и надо было. Подпрыгнув, он топнул передними ногами и мотнул головой, словно стряхивая севшую на рог осу.
Вспышка, горячий порыв ветра, и над моей головой просвистела синяя шаровая молния, причинив немалый ущерб кряжистому дубу. Пискнув от неожиданности, я отшатнулась и присела, надеясь, что единорог ограничится эффектной демонстрацией силы. Но нет, рог снова засветился, заряжаясь - уже помедленнее.
За моей спиной раздался режущий уши звук, больше всего напоминающий гулкое блеяние упавшего в колодец козла. Жеребец фыркнул и мотнул головой. Свечение чуть притухло. Я оглянулась. Лён прогудел еще раз, пользуясь нехитрой конструкцией из кусочка дерева и сложенных ладоней. Единорог заржал в ответ, рог погас, кобылы чуть расслабились, и любопытная черноглазая мордочка жеребенка мелькнула в просвете между их крупами. Но единороги не подошли к нам, а, напротив, рысью перебежали на противоположную сторону долины.
- Они нас боятся? - разочарованно спросила я у Лёна.
- Тебя, - поправил он.
- Ты их понимаешь? Что ответил жеребец?
- Что я сошел с ума, но он, слава богу, еще нет, и, пока он жив, ни один колдун не посмеет приблизиться к его табуну.
