***
Теперь он посещал Аньку чуть ли не ежедневно. Вернее, ежедневно, кроме выходных и её критических дней. Теперь он знал, когда у Аньки месячные! Ебануться! Он чувствовал себя парнем с настоящей девушкой. Пусть он сам не доставал перед ней свой подрастающий хвостик, у неё между ног он поселился основательно. За время такой обширной практики он отточил навыки, научился разным штукам, заставляющим Аньку извиваться и громко стонать, называя его всякими ласковыми словечками. Теперь он был её «лизун», «лизунок», «лиза», «щенок», «подлиза» и «медовая лиса». Кровать была давно забыта. Теперь она хотела, чтобы он лизал ей, когда она стояла, то сидела на стуле, то вообще подставляла зад, и тогда, чтобы достать до клитора, ему приходилось разводить руками и утыкаться ей носом в зад.
Вот такая у них была «дружба». Остальные обещания Вите Анька давно забыла, используя его только для собственного удовольствия. Она будто озверела от его угодливости и долгого терпения. Могла часами держать его между ног, упрашивая не останавливаться. Если ей всё же не хватало, могла тут же, не стесняясь, догнаться рукой. Когда всё заканчивалось, и она была удовлетворена, интерес к Вите у неё тут же пропадал, и она быстро выпроваживала его домой.
С Верой у них так и не наладилось. Даже, наверное, стало ещё хуже. Холодная война между бывшими подругами была в самом разгаре. И теперь Витя, как «Анькин», стал и для Веры первейшим врагом.
Всё так плохо закрутилось, и Витя проклинал тот день, когда впервые согласился на всё это. Он чувствовал себя мерзко, будто его использовали как машинку, или что там девки используют, когда дрочат? Вот как это всё. Он долго думал и размышлял над своей жизнью и однажды решился.
В тот день он, пока ещё малодушно, сославшись на неотложные дела, отказался идти к Аньке домой. Потом и на следующий день. Потом Анька поймала его у школы и устроила истерику:
— Почему ты с меня так поступаешь?!
Витя мычал, огрызаясь:
— Как так?! Ну не хочу и всё!
— Ты меня бросил?! — заломила руки разъярённая Анька, нависая над его щуплой фигуркой.
— Да! — зажмурившись в ожидании удара, выпалил Витька.
— Ах ты... гад! — проорала Анька и, толкнув его плечом, убежала.
Витя выдохнул. На душе стало вдруг так легко и спокойно. Наконец-то он поступил не как тряпка, а как мужик! Даже солнце, в бледной зимней дымке, показалось ему слепяще ярким.
Но Анька не отступилась, поджидала, уговаривала, сулила «ответные ласки», но высвободившийся из её лап однажды Витя больше не дал себя уговорить, стойко перенося все её домогательства, перешедшие в издевки и оскорбления.
— Слюнтяй, — кривясь, исподтишка дразнила его оскорблённая Анька. Но он, чем дальше, тем более спокойно относился к её жалким нападкам. За год он сам подтянулся, возмужал, перерос не только девчонок, но многих своих одноклассников. Преждевременное знакомство с женскими прелестями по-прежнему бередило его воображение в минуты уединения, но теперь оно имело стойкий привкус принуждения и вероломства женщин.
Со снисходительной улыбочкой он наблюдал вновь образующиеся пары, сердечные тёрки и гормональный азарт своих ровесников. Девочки провоцировали, мальчики задирали. В некотором роде теперь он ощущал себя одиноким странником, познавшим жизнь и её некрасивые, тёмные стороны, умудрённый этим и смотрящим над людской суматохой, за горизонт, в сторону важных принципиальных задач и свершений. Даже недоступная и прекрасная Вера, хоть ещё и царапала взгляд своим хрупким совершенством, уже не вызывала в душе надрывную тоску и отчаяние.
Всё образовалось.
***