Она смотрела на меня с искорками беззвучного смеха в глазах.
- Какой ты хороший, милый. У тебя всё-всё, что ты чувствуешь - написано на лице вот-такенными буквищами. Ты ведь никогда не сможешь меня обмануть.
Сигарета веселым светляком металась в её руке.
Тина коснулась её губами и, чуть затянувшись, вернула: - "Докуривай".
- А ты?
- А мне хватит. Я это для того, чтобы ты, если вдруг захочешь меня поцеловать, не рванул бы зубы чистить.
Мы смеялись. Это были минуты бездумного счастья, когда всё кстати, недостатки невидимы и будущее ещё не задало свои неизбежные вопросы, начинающиеся словом "как?", пробуя на зуб наше "мы".
Потом я привлёк Тину к себе и проверил правильность её предположений, всё больше и больше увлекаясь.
Через пару минут нам стало ясно, что главный вопрос текущего момента - "где?".
Стало в крайней степени необходимо остаться одним. Совсем.
В каждой комнате, куда мы пытались сунуться в поисках убежища, уже происходило что-нибудь с чьим-нибудь участием. Во всех трёх общих палатах - спальнях продолжалась раздробившаяся вечеринка, у сдвинутого в сторону стола под хрип магнитофона попарно шевелились танцоры. Обиженные отсутствием партнеров лишние студентки горестно звенели посудой в хозблоке.
Тина выхватила из-под своей кровати небольшую сумку, что-то быстро туда сложила и вернулась в коридор.
- Пойдём, милый, - горячо прошептала она.
Торжественно, медленно и молча мы шли по пустынному неосвещенному посёлку. Временами я останавливался, подхватывал Тину на руки и нежно долго целовал. Так сохраняют огонь, давая ему достаточно пищи для жизни, но, не превращая в бушующее пламя. Тина осторожно останавливала меня, и вновь, молча увлекала в темноту.
- Посвети, - попросила она у лестницы, ведущей в вагончик-бытовку. Легко отыскала ключ, открыла и, отобрав у меня зажигалку, исчезла внутри.
- Подожди немного, - вновь повторила она, шутливо копируя интонации и позы нашей недавней незнакомости. Казалось, что эти воспоминания отстоят на полжизни, пусть это и были события сего дня.
Настала моя очередь озябнуть. Время скисло. Спутник полз между звезд с проворством асфальтоукладчика. Событий не было. В эти секунды мозг переключается на особую внутреннюю жизнь, в которой яркие пятна воспоминаний вытягивают гибкие щупальца фантазий. Сладостен миг первого живого воспоминания, когда тело ещё согласованно дополняет картину памяти эхом ощущений, когда острота ещё не стёрта наждаком повторений и свободна от допридуманного.
Полная тишина, незаметно воцарившаяся в бытовке, выудила меня из грёз. Окошко затеплилось живым светом.
- Тина! - позвал я, отворяя дверь.
- Аушки!?
Точность родного языка восхитительна. Я бы не взялся перевести, объяснить иноземцу, всю многослойную полноту этого произнесённого в полутьме короткого слова.
На топчане, застеленном чистой домашней простыней сидела, подобрав под себя колени, тонкая, странно-незнакомая Тина. Новое для меня тёмное шелковое платье мягко поблёскивало в метнувшемся свете толстенькой свечи, источавшей пряный аромат. Тонкие обнаженные руки порхали вокруг её головы, волнуя широким деревянным гребнем волосы.
Я встал на колени перед низким топчаном и, жадно обхватив Тину руками, прижался лицом к её груди. Руки прервали на миг порхание и ожили снова, предлагая игру. Интуитивно угадывая её изменчивые правила, я стал тихонько касаться губами обтянутых шелком коленей, плеч, лодыжек, запястий, её желанной груди, пока только сбоку и сверху, стараясь пока не задевать соски. Поцелуи становились всё продолжительнее и жарче, и вот уже её руки упали, выпустив гребень, накрыли горячими ладонями мои плечи, пробежали по шее и затылку. Тонкие пальцы окунулись в волосы. Наэлектризованный шелк, казалось, потрескивал вздыбленный твёрдыми бутонами сосков.
Тина, закрыв глаза, искала мои губы, полноправно завладевала ими, и вновь отстранялась, уже распалённая, размётанная, страстная.
Правила изменились. Теперь я будоражил самые чувствительные точки, постоянно и хаотично их сменяя, раскачивая качели возбуждения. На секунду я замирал, отодвигался и смотрел, как Тина, принимает мои ласки, как ярко она их переживает. Наконец Тина почувствовала острую необходимость прекратить эту сладостную муку, добиться освобождающей разрядки. Сразу же. Немедленно.
Выскользнув из моих рук, она принялась лихорадочно сдирать через голову узкое, прикипевшее к разгоряченному телу платье, подгоняя меня, благодарно принимая мою помощь.
Под платьем, я это уже знал, почувствовал руками и губами, ничего не было надето. Но увидеть это, убедиться - особое острое удовольствие.
Это было моё тело, обнаженное для меня и меня зовущее и ждущее.
Тина всем телом прижалась ко мне и тут же отпрянула. Её обострённо чувствующая кожа потребовала убрать всё лишнее: грубую дерюгу футболки, дерущий рашпиль штанов, бессмысленно-стальной браслет часов.
Моя одежда капитулировала перед четырёхруким чуть рассогласованным, истовым натиском. Каждую победу Тина отмечала поцелуями. Особенно бурно было отмечено освобождение одеревяневшего члена.
Добившись абсолютной моей наготы, она усадила меня на топчан, и буквально запрыгнула ко мне на колени. Инстинктивная согласованность наших движений обрела ту точность, которая обычно рождается опытом и тренировкой. Напряженная головка члена с крупной каплей смазки безошибочно ткнулась во врата её горячей пещерки. Общим вздохом и синхронным движением мы качнулись на встречу друг другу. Тела были наделены особой мгновенной ответностью, которая предсказывала всё, что произойдет в следующий миг.
Тина буквально вольтижировала на моём члене, вызывая особые, небывало острые ощущения у меня и у себя, яростно и безошибочно импровизируя, предчувствуя малейшее моё движение. Её намёки и подсказки я наполнял мощью, грубой, но точной силой, животной энергией.
Мне казалось, что не только горячая влага её вагины обнимает мой член, но и пальцы, ладони, губы. Хотя это была всего лишь игра поз, калейдоскоп ритмов и череда направлений.
Высоко поднимаясь на коленях, она заставляла член полностью выпрыгнуть, упруго качнуться и тут же чутко ловила его обратно, обрушиваясь на него в необходимый миг.
Её грудь качалась, едва задевая мою сосками, давая Тине новое желанное наслаждение и, вдруг, упруго и плотно прижималась к моей, позволяя моим рукам пробежать по её позвоночнику.
Наши губы беспрестанно, то сливались в жаре благодарных и страстных поцелуев, то расставались, чтобы дать возможность родиться вдоху, стону, крику.
Нарастающий ритм снял приглушающий эффект алкоголя и острое неудержимое наслаждение стало разрастаться, обещая скорое извержение.
Тина, словно медитируя, увеличивала скорость и амплитуду. Она сжимала мои бёдра коленями, впивалась ногтями в мышцы спины, кусала меня за плечо и громко, задыхаясь, шептала: "Ещё! Ещё, милый, ещё!"
Потом слова ушли, и остался только голос, только рвущееся дыхание, и долгий звук, едва ли способный передать обрушившееся счастье.
Я басовито пропел и свою партию, трубя на весь вагончик о сладострастном избавлении от очередной порции семени.
Почувствовав горячую струю внутри, Тина прикусила мочку моего уха и бурно оросив меня слезами, после нескольких бесконтрольных сотрясений всего тела, обессилено и недвижно повисла на моей шее.
Медленно и осторожно я повалился навзничь, стараясь не потревожить её. Доверчиво подавшись, абсолютно расслабленная, ещё во власти сладостного тумана, окутавшего сознание, Тина расположилась на мне, так и не выпустив на волю член.
Осторожными движениями кончиков пальцев, словно опасаясь нарушить рождённую гармонию, она стала перебирать мои волосы.
- Мне их очень жалко, - размеренно произнесла, вдруг, Тина.
- Кого жалко?
- Твоих прошлых женщин.
- Кого?!
- Тех, кого ты бросил. Оставил страдать.
- Что это на тебя нашло? - удивлённо улыбаясь, спросил я.
- Я серьезно, - с ноткой обиды высказала девушка. - Я подумала, что пережить такое как с тобой - большое счастье, а потерять это - большое горе.
Я растерянно молчал.
- Ну что ты знаешь обо мне? Что я о тебе знаю? Только то, что хочу тебя снова и снова. Вот смотри, ещё сердце не успокоилось, а я уже мечтаю снова чувствовать тебя внутри. Это же страшно! Это же нельзя так меня : забирать, - нашла Тина нужное слово.
- Что я завтра буду без тебя делать? Когда ты уедешь?
Она отстранилась, чтобы видеть моё лицо и требовательно заглянула в глаза.
Мне нечего было ей ответить. Да и она ждала вовсе не слов, не конкретной информации. Тине нужно было ощущение защищенности, пусть мнимого, но благополучия, пусть выдуманной, но определённости.
Осторожно и бережно я стал целовать её глаза и, как ребёнка, тихонько гладить по голове.
Оторвавшись от моих бёдер, Тина свернулась по-детски калачиком, положив голову мне на грудь и упершись подмышку коленями.
- Тиночка, милая! - начал я тихонько шептать ей на ухо. - Ты права, я ничего о тебе не знаю, кроме того, что узнал. Но мне и не нужно тебя ни о чем спрашивать. Всё что с нами происходит - просто замечательно. Это всё потому, что ты красивая, гибкая, страстная, чувственная, потому, что ты - настоящая женщина, потому, что ты умеешь любить! Это я уже знаю.
Тина, отзываясь на мои слова, крепче прижималась к груди, вздохами и кивками головы подтверждая верно выбранное настроение.
- Артур! Мне нужно успеть. Я слышала, вы уезжаете послезавтра. Я хочу ещё. Я боюсь, что нам больше не удас:
Я заглушил её слова поцелуем.
- Я серьёзно! - воскликнула Тина. - Не спи, дуралей, я ещё хочу так же кончать!
С этими словами она схватила припасённое полотенце и бережно начала вытирать мой бездыханный член.
- Сейчас ты у меня будешь как огурчик! - обратилась Тина к нему, озорно улыбаясь. От недавней меланхолии не осталось и тени.
Уже слов моей озорной любовницы было достаточно, чтобы в нём шевельнулась тугая ниточка пульса, а когда Тина, деловито облизав головку, глубоко втянула его в себя, мой дружок окончательно очнулся.
