ВЫСТУПА-а-а-ЕТ, лауреат всесоюзного конкурса, заслуженный артист Карело-финской республики, бла-бла-бла:- моя закалённая глотка выстреливала привычные фразы в полупустой зал поселкового клуба. Это был второй концерт за день и, слава богу, - последний на сегодня.
Наша маленькая бригада из солдат-срочников, алкашистого лауреата и усталого ветерана-старшины выбралась, наконец-то, из тайги в подобие цивилизации.
Кроме замурзанных бойцов, в зале сидели какие-то местные тётки, шебуршились дети. Кто-то тайком курил исключительно вонючую, но дешевую вьетнамскую гадость. Я тоже, изголодавшись по куреву, купился на эту яркую пачку с птичками. Теперь мечтал о зубной щетке, а лучше о нормальной сигарете лучше бы болгарской.
Это был год, когда болгарские сигареты, а потом и просто сигареты стали куда-то исчезать. Среди привычных тем солдатского трёпа появилась самая модная: кому - что доводилось курить. Под мятую "Приму", передаваемую по кругу, мы предавались никотиновым воспоминаниям, выделялась слюна, А разговор тем временем переходил на баб.
"Долго буде-е-ет Карелия сни-иться...", - блеял лауреат. Пацаны бездумно терзали инструменты. В это время в зале появилась полоска света из приоткрытой двери, и стайка девчонок нерешительно стала пробираться внутрь.
- Городские какие-то, - тихо сказал я Максу.
- С чего, вдруг? - осведомился наш штатный клоун. Он, как артист оригинального жанра имел всего два выхода, а в остальное время шастал, где только мог. - Обыкновенные чумички. Смотри, как одеты. Хотя, ща разъясним.
Максу необходимо было двигаться. В его маленьком теле была заключена полновесная доза энергии, способная приводить в движение габаритного мужика. Щуплого же Макса она крючила, порой, неимоверно, заставляя его находиться в постоянном движении и вечно искать на свою жопу приключений. Через минуту из дальнего конца зала донеслось хихиканье и стайка заволновалась.
Бабам Макс нравился. Он был искромётен и по-ковёрному прямолинеен. Во всяком случае, знакомился он быстрее любого из нас. И ему давали почти без осечек.
С пяток раз он возвращался из кустов успев за время концерта раскрутить какую-нибудь блядушку, на которых у него был звериный нюх. С видом победившего тореадора он протягивал нам растопыренную пятерню от которой явственно несло мандятиной. Мы скрипели зубами.
На сборы обычно отводилось минут сорок. Под "давай-давай" нашего старшины мы паковали, сматывали, развинчивали, чтобы через 3-4 часа свинчивать всю эту хреновину на следующей заставе или в клубе какого-нибудь леспромхоза. В эти минуты блаженно закатывающий глаза Макс нас откровенно бесил. Особенно, если ему на шею вешалась очередная телка.
В лауреатов адрес раздались вежливые хлопки. После этой песни что-то нужно было в аппаратуре перевтыкать и я заполнял вынужденную паузу патриотическим бредом советских поэтов. Почему-то сегодня мне не особенно хотелось читать эту околоармейскую галиматью.
- Послушайте!.. - неожиданно разразился я Маяковским. - "Ведь, если звёзды зажигают, - значит - это..."
"Как-то мимо" - подумалось мне. -"Хорошие стихи. Только не для кого. Не в этом зале ... Ну, хоть для себя почитаю". Я продолжал.
Как музыкант иногда играет просто так, в своё удовольствие, я перекатывал в тренированной артикуляции строчки пролетарского поэта. Дочитывал со вкусом. Практически не делая паузы, начал другое. Длинное.
Краем глаза увидел, как, готовясь к своему выходу, Макс стал протискиваться обратно к сцене. Выбрав какую-то напряженно слушающую фигуру в зале, я стал рассказывать именно ей.
Маяковский гремел.
Потом мы с ним остановились. Я привычно поименовал озвученные произведения. И вдруг услышал среди формального шума аплодисментов чье-то искреннее "браво!".
С некоторым удивлением поклонившись, я объявил следующий номер и прошел к Максу в кулису.
Ему не терпелось выложить итоги рекогносцировки.
- Скобарочки псковские, - выдохнул он зажмурившись. "Ага! Я же говорил - городские!" - Институтский стройотряд. Восемнадцать пёзд. Без мужиков. Здесь два дня, считая сегодняшний. Вечером будут ждать. Сколько у тебя осталось денег?
Оказалось, он уже договорился на ужин с их продуктами и готовкой и нашей выпивкой. Скор, негодяй!
Макс уже перемигивался с пацанами, стоящими на сцене, изображал "лыжника" и делая прочие недвусмысленные жесты.
Окончился очередной номер. Макс без объявления выкатился на сцену, очень натурально долбанулся башкой о микрофон, выпустив облако пыли. Зал оживился. Пока он там выделывался, жонглируя всем, что подвернется под руку, показывая фокусы и проделывая довольно обидные шутки со зрителями, я объяснил нашим, какие открылись горизонты. Косясь на дремлющего в зале старшину, мы наскоро разработали план действий.
Осталось спеть пару безыдейных шлягеров, и объявить концерт оконченным.
Выходя на сцену, я делал многозначительные паузы, и с интересом разглядывал девчонок. Макс уже сверкал среди них макушкой, вытягивая из зала, чтобы "не отсвечивали" старшине.
Собрались бодренько. Быстро кинув ящики в "шишигу", мы с каменными лицами готовились к ритуальному отбытию "вольных". Старшина и успевший маленько клюнуть лауреат погрозились нам насчет морального облика защитников бдительно несущих: и, выстроив нас в пешую колонну, отправили "в расположение". Валерка - сержант заверил, что пробдит и обеспечит. С тем и расстались.
Дружно решив забить на ужин и вообще не показываться "в расположении", мы двинулись в сторону единственного известного нам магазина. Макс пыжился и обещал устроить нам филиал рая. В первом же дворе дружно переоделись в "гражданку".
К этому моменту мой сексуальный опыт был маловыразителен. Конечно, после того как мы с корешем Андрюхой перепечатали в четыре руки на раздолбанной "Москве" труд Кинси, мы могли с умным видом порассуждать. Но это мы все горазды. В натуральную величину можно было рассматривать лишь красивый но неудачный роман с обильными объятьями, поцелуями, жарким петтингом и, увы, с отсутствием "взаимопроникновения".
Нельзя сказать, чтобы я сомневался в себе, или испытывал недостаток женского внимания. Просто в моем доармейском образе жизни трудно было выдавить пару часов свободного времени. К тому же, я искренне верил, что упомянутый "роман" и есть счастье судьбы моей.
Девчонок в отряде было почти втрое больше нашего. Был шанс пуститься во все тяжкие, которым приходиться воспользоваться, чтобы: во-первых - не было обидно, что упустил, во -вторых - чтобы не отрываться от коллектива, в третьих - я из лесу вышел. По - поему достаточно.
Стройотряд нас ждал. Правда, ждал значительно позже. А в настоящее время закутанные в платки мамзельки старательно изображали штукатурщиц. Оказывается, им нужно было вкалывать ещё полтора часа. Мы, дружно закатав рукава, побежали знакомиться, в смысле - помогать.
- Ты, что-ль стихи читал? - спросила коренастая девка, видом постарше остальных, круглолицая, в здоровенных кирзачах и блёклой стройотрядовке заляпанной нашивками прошлых строек. - Иди, вон, Кристинке помоги раствор дотащить.
От "Кристинки" виднелись только белые "ухи" завязанной на затылке косынки, качавшиеся за краем бетономешалки. Я решил, что надо с чего-то начинать, а там - посмотрим, и прочее.
Кристинка мучалась с совковой лопатой, черенок которой превосходил её по росту. Трюк заключался в следующем: чтобы добыть лопату раствора из обесточенной бетономешалки, нужно было встать на ящик, сунуть внутрь нее лопату, и умудриться вытянуть обратно, полную, чуть ли не за самый конец черенка. Для этой пигалицы задача была явно не по формату.
Почему-то абсолютно молча, я подошел сзади и сильно дёрнул лопату.
- М-м-м, - сказали "ухи" не поворачиваясь, однако лопату мне отобрать удалось. Тут я понял, что что-то не так и начал с жаром оправдываться, что я, мол, помочь.
- А-а-а, - ответила дама, подозрительно всхлипывая. Тут я понял, что бесплодные попытки решить непосильную задачу здорово расстроили девушку. Она вытерла "ухом" глаза и, увидев в моём лице потенциальную возможность добыть раствору, улыбнулась.
Разозлившись на бетономешалку и общий идиотизм бытия, я накидал ведро "с верхом", подвхатил (надо было класть меньше!) и осведомился, куда его переть.
- А-а, вот, к ближнему углу. Пожалуйста! И : - вздохнула она: - спасибо!
- К ближнему,- это хорошо, - бодро отозвался я и потащил ведро и повисшую на нём штукатурщицу.
Всё оставшееся до конца рабочего дня время я шастал к бетономешалке за очередным "полведром". И каждое из них принималось со все более и более широкой улыбкой.
Однако, разговор не клеился.
Мы украдкой рассматривали друг друга. Мне показались весьма симпатичными обрамленные тёмными прядями натуральной брюнетки карие глаза, в которых не было четкой границы между зрачком и радужкой. Фигура едва угадывалась, в основном - в движениях, скрытая бесформенным ватником и сапожищами с бетонной коростой. Живое лицо её временами окрашивалось улыбкой, которая подсвечивала веснушки, едва заметные на смуглой коже. И я понимал, что улыбка эта - мне.
Удары молотком по пустому огнетушителю обозначили конец рабочего дня как раз, когда я пер очередную порцию.
- Неси сюда, я докидаю. Я быстро, - обратилась ко мне девушка и снова склонилась над фундаментом.
Интонация, с которой было это произнесено, и самый тембр голоса разительно отличались от тех первых междометий, услышанных у бетономешалки. Это было сказано именно мне, причем так, чтобы я понял, что это сказано именно мне и КАК именно это сказано. Улыбаясь, я полез выскребать из бетономешалки остатки.
Так мы остались на стройплощадке одни.
Она подошла, когда я отмывал у рукомойника кеды, скинула ватник и, ополоснув руки, сняла косынку. Густые тёмные волосы упруго легли на обтянутые трикотажем лопатки. -
- Спасибо. Меня зовут Кристина, - сказала она, как бы начиная знакомство заново.
Надо сказать, что я не люблю всякие вычурные имена, включая свое собственное. Они будто заставляют большинство своих обладателей выделываться. А уж о том, как нелепы бывают их уменьшительно-ласкательные формы - и говорить нечего. Чего стоит "Артурушка"!
