Поначалу этот человек отрицал все предъявляемые ему обвинения и говорил, что жена и дочь возводят на него злостный поклеп. Он сломался только на четвертом допросе, устав слушать, как следователь монотонно зачитывает показания его четырнадцатилетней дочери. Впрочем, слово "устал" тут вряд ли подходит - мне хочется верить, что в какой-то момент до него дошла вся мерзость сотворенного им, вся бездна его падения, и тогда он, как Раскольников, взалкал наказания. И наказание это будет, очевидно, ужасно, независимо от того, к какому сроку приговорит его суд: воровские законы одинаковы во всех тюрьмах мира, и во всех тюрьмах мира одинаково относятся к насильникам малолетних, не говоря уже о тех случаях, когда в роли жертвы насилия выступают дочь или сын. Этот человек начал хождение по дантовым кругам ада, хотя, может быть, еще сам до конца этого не осознает. Да и речь сейчас вовсе не о нем...
Разговор с журналистом давался ей с необычайным трудом, и это понятно - о таких вещах обычно не говорят не только с посторонними, но и с самыми близкими людьми. И в то же время сегодня, когда все позади, ей, видимо, нужно было высказаться, выплеснуть наружу, в пустоту, совершенно незнакомому человеку все, что мучило ее эти годы. И медленно, слово за слово, из ее рассказа начинает вырисовываться история обычной репатриантской семьи, приехавшей в Израиль в 1990 году, переменившей несколько съемных квартир, бившейся, как и все мы, за кусок хлеба, за место под солнцем, за возможность более или менее спокойно смотреть в завтрашний день. Поначалу это была действительно счастливая семья, в которой все любили друг друга. Родителям удалось устроиться на работу, она пошла в школу. Правда, ей пришлось столкнуться с неприятием со стороны одноклассников-сабр, но это никак не повлияло на ее учебу, - первые два года она училась почти на "отлично".
Потом отца уволили с работы, и вместо того чтобы искать следующую, он впал в депрессию, целыми днями валялся на кровати, лишь изредка спускаясь вниз для того, чтобы купить бутылку водки...
- Когда это все началось?
- Полтора года назад, когда я училась в шестом классе. Была середина дня. Я вернулась домой из школы, мама еще была на работе... Не помню для чего, но я зашла в комнату отца. Неожиданно он подозвал меня к себе и начал гладить меня по разным местам.
- Тебе не показалось это странным?
- Нет, ведь это был мой папа, он и раньше ласкал меня. И потом... тогда я ничего в этом не понимала, честное слово! Что меня немного смутило, так это то, что он при этом почему-то шепотом говорил: "Не беспокойся, дочка, все хорошо... Не бойся!" Я не поняла, почему это я должна его бояться... Разве ребенок должен бояться собственного отца?!
- Что было дальше?
- Затем он начал раздевать меня, трогать мои груди, а потом ввел палец туда... Ну, вы понимаете... И при этом продолжал говорить, чтобы я не боялась... Через полчаса он отпустил меня и заснул.
- И потом это повторилось?
- Да, спустя два дня. Затем это стало совершенно обычным, это происходило между нами два-три раза в неделю - он выпивал свою водку и в таком состоянии подзывал меня к себе и делал это пальцем, рассматривая при этом журнал "Плейбой".
К тому времени Маша (назовем ее так) уже поняла, что подобные отношения между отцом и дочерью не совсем нормальны, и на уроках она начала постоянно думать о том, что будет, когда она придет домой, происходит ли у ее подружек с их папами что-то подобное, и как следствие у нее начала резко падать успеваемость.
- Это продолжалось несколько месяцев. Ты не пробовала кому-нибудь рассказать о том, что с тобой делает твой папа, поделиться своей тайной?
- Папа сказал, что, если я кому-нибудь об этом расскажу, он покончит жизнь самоубийством...
- А ты любила его?
- Да, очень... Он ведь был хорошим...
Думаю, что, затевая такие сексуальные игры с собственной дочерью, этот человек, даже находясь в состоянии крайнего опьянения, убеждал себя, что он ограничится именно этим и не перейдет последнюю грань. Но пришел день - и он переступил и через нее. Могла ли 13-летняя девочка сопротивляться здоровому, грузному мужчине, весившему более 120 килограммов? В первый раз это случилось "нормальным" путем, затем он стал чередовать так называемый конвенциональный секс (если этот эпитет вообще применим к сексу с собственной дочерью) с содомией.
Со временем Маша даже перестала сопротивляться - она покорно отдавалась отцу, а после того как все заканчивалось, отправлялась в ванную и больше часа стояла под душем, пытаясь смыть с себя омерзительное ощущение от прикосновений отцовских рук. И плакала, плакала...
Затем она выходила на улицу и там затягивалась дешевой "травкой" - это помогало забыться...
- О чем ты думала, когда отец насиловал тебя? Или в такие минуты думать о чем-то невозможно?
- Я представляла себе, как однажды убью его! Убью ножом! Он будет истекать кровью, а я буду стоять и смотреть...
- И ты по-прежнему никому ни о чем не рассказывала? Ведь у тебя к тому времени уже наладились отношения с одноклассниками, появились друзья...
- Однажды, когда мне было особенно больно и противно, я крикнула отцу, что все расскажу маме, когда она придет с работы. И он сказал: "Подумай, что с ней будет, когда она об этом узнает!" И я подумала, что мама этого действительно не переживет... А одноклассники? Если бы я рассказала об этом какой-нибудь девочке, рано или поздно об этом узнал бы весь класс. И тогда наши мальчики сказали бы: "Если с ней это делает отец, то почему нельзя и нам?!" Я боялась, что после этого меня начнет "использовать" весь класс... Я четыре раза пробовала покончить жизнь самоубийством, но отец каждый раз спасал меня...
- Но неужели мама ничего не подозревала, не чувствовала, что с тобой что-то не так?
- Да нет, чувствовала, конечно, несколько раз пыталась расспрашивать, что со мной происходит, но я не хотела говорить ей правду. И все-таки однажды не выдержала и рассказала...
- Скажи, ты по-прежнему испытываешь какие-то чувства к отцу?
- Только ненависть! Я хочу, чтобы ему дали много-много лет тюрьмы и чтобы он там умер, чтобы мы больше с ним никогда в жизни не встречались...
Обыкновенная история?
Сейчас Маше предстоит пройти курс психологической реабилитации - он должен помочь ей справиться с той чудовищной душевной драмой, которую ей пришлось пережить. Справиться, но не забыть, потому что такое оставляет свою печать на личности на всю жизнь. Кстати, после первых встреч с психологом Маша решила, что, окончив школу, будет поступать именно на психологический факультет, чтобы помогать справляться с бедой таким же детям и подросткам, как она. Маша убеждена, что их много, что подобное происходит во многих-многих семьях, только девочки об этом не рассказывают.
- Вот идет по городу вроде бы нормальный мальчик или нормальная девочка, - говорит она. - А откуда вы знаете, что происходит у них дома, за закрытыми дверями?!
И эти ее слова - еще одно доказательство, что ей не дано забыть пережитое. Но кроме того, в них, увы, есть своя горькая правда: сексуальное насилие над детьми в семье стало сегодня одной из глобальных проблем израильского общества. В среднем израильская полиция возбуждает сейчас одно такое дело в неделю, то есть чуть больше пятидесяти дел в год. А сколько из них так и остаются нераскрытыми или, подобно знаменитому герцлийскому делу, раскрываются спустя восемь - десять лет после того, как жертва инцеста перешагнула через свое совершеннолетие?!
Психологи, занимавшиеся данным делом, почему-то сосредоточили внимание на том, что речь идет о семье новых репатриантов, - с их точки зрения, совершенное отцом Маши преступление в определенной степени является следствием пресловутых "трудностей абсорбции": мужчина не смог найти работу по специальности, впал в депрессию, начал пить, и это, соответственно, привело к деградации личности, к снятию существовавших до того нравственных барьеров.
Но объяснять это преступление исключительно "трудностями абсорбции" значит, на мой взгляд, лить воду на мельницу Оры Намир - та тоже утверждала, что в олимовских семьях большинство родителей сожительствуют со своими детьми.
Статистика упрямо свидетельствует, что число инцестов, происходящих в семьях новых репатриантов, значительно ниже доли новых репатриантов в израильском обществе, то есть проблема эта прежде всего общеизраильская, а не олимовская. И разбивается эта проблема на несколько составляющих - сексуально-психологическую, криминальную, нравственную...
И каждая из этих составляющих заслуживает того, чтобы быть рассмотренной отдельно.
Суха теория, мой друг...
Психологи считают, что одной из первопричин инцеста является комплекс мужской неполноценности: мужчина страдает от сексуального неудовлетворения в супружеской жизни и одновременно от неуверенности в себе, закомплексованности. Возможно, у него есть некие моральные установки, запрещающие ему, как это ни странно, супружескую измену. Все это не позволяет ему искать сексуального партнера на стороне. В этот момент включаются определенные, чисто фрейдовские механизмы, и сексуальное влечение направляется на собственного ребенка, с которым данный индивидуум начинает реализовывать свои сексуальные фантазии. При этом он продолжает любить его родительской любовью, что доказывает все тот же герцлийский феномен. Вспомним: отец, в течение десяти лет насиловавший своего сына, после того как тот подал на него жалобу в полицию, написал ему: "Сынок, я знаю, что причинил тебе много горя, что я плохо вел себя с тобой. Но помни, что вместе с тем я люблю тебя и всегда мечтал о том, чтобы ты был счастлив!"
Трудно придумать больший психологический парадокс! Но именно на этом и основываются сегодня доводы тех, кто придерживается вышеизложенной, чисто психофизиологической теории инцеста. В доказательство своей правоты они приводят статистические выкладки, якобы доказывающие, что инцест имеет весьма косвенное отношение к моральным установкам общества: инцест (по их данным) в равной степени распространен среди светских и религиозных, среди людей с высшим образованием и неквалифицированных рабочих, среди новых репатриантов и старожилов.
