Случилось это во времена моего студенчества, когда желаний было много, а денег на их реализацию - мало. Поэтому развлекались в меру возможностей, в основном дешевым пойлом в дешевых барах или на квартирах у сокурсников. В тот вечер был бар, точнее обыкновенная рюмочная, где разливали поганое пиво и паленую водку, предлагая закусывать их подсохшими бутербродами. Но тогда на это было всем наплевать: пили, разговаривали, веселились. Кто-то уходил, кто-то приходил, время неслось. Так в итоге остались только я, да еще один парнишка из параллельной группы, с которым мы никогда особо не общались. Тут же было принято решение расходится по домам, тем более, что и время было уже довольно позднее. Вышли.
Прекрасный ноябрьский вечер дополнял не менее прекрасный ноябрьский ветер, бросавший в лицо колючий ледяной дождь и сорванные с деревьев последние желтые листья. Более мерзкую погоду и придумать сложно. Наскоро попрощавшись, мы пошли по направлению к дому. То есть он пошел к дому, а я на остановку - ждать последний автобус, деньги на который предусмотрительно отложил заранее, благоразумно решив, что пары трехчасовых пеших прогулок до дома после веселого закрытия летней сессии мне достаточно. Да и тепло тогда было, а сейчас...
Простояв минут 20 в ожидании автобуса и вспомнив добрым словом конструктора самарских остановок, который, как известно, предусмотрел все: прозрачную крышу на случай солнца, щели в стенках на случай дождя и ветра и металлическую скамейку на случай мороза, я понял, что пора сдаваться на милость водителей попуток и предлагать им жалкую стоимость автобусного билета в обмен на сухость и тепло автомобильного салона.
Понятно, что желающих так сказочно разбогатеть не нашлось, и я провел еще минут 20, пытаясь найти свое спасение в редеющем потоке машин. Когда я уже начал думать, что сгину на этой треклятой остановке, мне, наконец, повезло, и водитель какой-то старенькой иномарки, взглянув на мою пьяно-замерзшую физиономию, рассказывающую о нескольких имеющихся у нее рублях, кивнул на пассажирское кресло: "Садись!".
Сразу же жизнь стала налаживаться, алкоголь, как будто бы выветрившийся на холоде, уверенно возвращал себе контроль над разумом и телом. Машина идет плавно, "ваши веки тяжелеееют... "
- Так куда тебе, ты говоришь? , - неожиданно громкий голос вернул меня к реальности.
- До метро "Безымянка" нужно... но денег у меня нет. Я говорил...
- Говорил. Ну нет, так нет. Придумаем что-нибудь. Тебя как зовут-то?
- Сергей.
- А меня Михаил Иваныч, но можно и просто - Михаил.
Только сейчас я разглядел лицо водителя, попавшего в пробегающий свет уличных фонарей. Когда садился в машину показалось, что ему лет 35-40, но оказался он гораздо старше - лет 55, наверное, короткие волосы с проседью, усы. Чуть полноват, и под свитером пузико пивное угадывается, обычный такой мужик, солидный даже, похожий на мастера на заводе, где я летнюю практику проходил.
- А ты денег-то хочешь заработать? Расплатишься со мной заодно? , - сказал Михаил Иваныч после небольшой паузы.
- А что делать нужно?
- Ну вот смотри. Я тебе сделал доброе дело, везу домой тебя. Так? Вот и хочу, чтобы ты мне тоже доброе дело сделал. Честно же будет?
- Ну да... Какое дело только?
Он помолчал немного, потом, глядя вперед, на дорогу продолжил.
- Понимаешь, Сереж, я мужик одинокий, но все равно мужик. Не денешь это никуда. Ты ведь знаешь, что нужно одиноким мужикам "долгими осенними вечерами"? Кроме бухла, конечно, - он усмехнулся и повернулся ко мне, - Ласки они хотят, мужики эти, ласки...
Я кивнул и промычал что-то невразумительное. А Михаил Иваныч продолжал:
- Так вот, Сереж. Дело такое: приласкаешь меня. Ротиком, например- доедем до Безымянки твоей, и денег накину немного. Не хочешь - прощаемся на ближайшей остановке. Без претензий друг к другу. Что скажешь?
А дядя времени даром не теряет, - подумал я, - видать, с этой целью и катается: подбирает пьяненьких, да и не вступая в длительные дискуссии, берет быка за рога...
Понятно, что согласился я. И не потому, что не хотелось возвращаться в дождь и холод. Все проще: я сам мечтал об этом. Мечтал давно и безрезультатно, мечтал чтобы вот такой вот мужик, большой и сильный, сделал со мной все, что ему захочется. Удовлетворил все свои сексуальные мечты и желания, воспользовался мной для усмирения своей похоти, жестко и не особо церемонясь. Мысль эта преследовала меня чуть ли не с детства, но в обычной жизни удавалось контролировать ее. Другое дело, когда алкоголь гуляет в крови... да и когда все само по себе складывается...
Мы заехали в какой-то двор и остановились у ряда гаражей. Единственный фонарь, освещавший его, был довольно далеко, но его света хватало: в машине царил приятный полумрак. Михаил Иваныч чуть отодвинул кресло, слегка опустил спинку и откинулся на нее, вытянув ноги:
- Ну что, начнем? Сними куртку-то, мокрая.
"Угукнув" я, кое-как стянул куртку и бросил ее себе за спину, на кресло. Михаил Иваныч не торопясь расстегивал брюки. Привстал, спустил их до колен, обнажив волосатые ноги. Приподнял свитер, провел ладонью по животу. Я не отрываясь наблюдал за ним, не верилось, что вот так все и произойдет. Буднично, обыденно. Мечтаешь о чем-то, представляешь как это будет, а потом появляется волосатый мужик и вот так просто пихает тебе в рот свой писюн...
Я смотрел на его ноги, волосатый живот, темную полоску трусов под ним. Михаил Иваныч тоже взглянул на меня, подмигнул, снова чуть привстал и опустил трусы к брюкам. Его член уже немного встал и, задев резинку трусов, влажно шлепнул по животу.
- Ну, давай, иди сюда, - Михаил Иваныч положил руку мне на плечо и потянул к себе, вниз.
Через секунду прикрытая кожицей головка его члена была в нескольких сантиметрах от моего лица. Я почувствовал жар чужого тела, острый, специфичный запах гениталий - чуть прелый и кисловатый. Но он не казался противным, наоборот - им хотелось наслаждаться, он манил, возбуждал. Чужое тепло тела притягивало к себе, в ушах стучало. Пересохшими губами я поцеловал живот. Потом еще. И еще. Волоски на нем приятно щекотали, запах находящегося прямо под носом чужого члена окончательно сводил с ума...
Кончиком языка я коснулся сморщенной кожицы на головке. Такая нежная, бархатистая. Уже смелее раздвинул ее языком и провел по отверстию в головке; из-за смазки она показалась холодной и мне невыносимо захотелось согреть ее, отдать ей часть своего тепла, нежности. Прозрачная ниточка смазки потянулась от члена за моим языком, когда я чуть приподнял голову. Мне не хотелось ее терять и, снова наклонившись, я обнял губам верхнюю часть головки, чуть втянул воздух, лизнул щелочку. Проглотил. Соленая.
Рукой провел по ноге Михаила Иваныча от колена, по бедру, выше, погладил живот, снова вниз. Нежно взял в руку яички. Горячие, тяжелые. Немного помял их. Приподнял член с живота, взяв пальцами за основание, и накрыл его своим ртом. Член был еще мягким, поэтому получилось взять его полностью, прямо до жестких волосков на лобке. Чуть посасывая, я медленно начал двигать головой вверх-вниз, одновременно кружа языком вокруг головки. Михаил Иваныч задышал чуть чаще, его член толчками разбухал у меня во рту и совсем скоро опускаться до волосков уже не получалось. Тогда я сосредоточил внимание на бархатистой головке. Стянув с нее кожицу, я брал ее в рот, нежно посасывал, потом выпускал, облизывал, как леденец, тер и шлепал ее о губы и язык, снова брал в рот и лизал уже там. Я проводил языком по всей длине члена Михаила Иваныча, целовал его, иногда слегка покусывал и снова сосал и сосал.
- Вот так, давай-давай, продолжай, - шептал Михаил Иваныч.
И я продолжил. Продолжил ласкать его торчащий, мокрый от моей слюны член. Продолжил сосать, стараясь сделать ему как можно приятнее. Продолжил, потому что я сам хотел этого. Потому что мне это нравилось. Нравилось ощущать его твердость, запах, нравилось ощущение заполненности во рту, нравилось сбивавшееся дыхание Михаила Иваныча. В голове крутилась одна мысль: я сосу член у совершенно
незнакомого мне человека. Сосу член. Сосу член!
- Яйца полижи, - откуда-то сверху послышался голос Михаила Иваныча.
Оторвавшись от его члена, я спустился ниже. Яички уже не висели между ног, мошонка сжалась, подтянув их к члену. Я поцеловал их, потом лизнул. От прикосновений они, казалось, сжимались еще сильнее, а я все лизал, смачивая слюной волоски на них, нежно мял в руке, пытался посасывать.
- Так, молодец. Теперь давай опять хуй пососи.
Я послушно вернулся к его члену. Пока я занимался яичками, на нем накопилось немного смазки, которую я сначала слизал и с головки, и с живота, куда уже натекла маленькая лужица, а потом снова начал работать ртом. Михаил Иваныч положил руку мне на голову и задавал темп и глубину проникновения. С непривычки ощущения от проникающего в горло члена были не очень приятными, но скоро я перестал давиться, расслабился, и мог заглатывать его почти на всю длину.
- Как же давно я этого хотел, - шептал Михаил Иваныч, - Соси, соси. Еще немножко, я уже скоро.
Он начал двигать бедрами навстречу моему рту, наращивая темп. Облизывать его головку я уже не успевал, поэтому просто плотнее прижал к ней язык и ждал окончания. Михаил Иваныч дышал все громче и чаще, иногда слегка постанывал или шептал как ему хорошо или что вот-вот кончит, просил меня не останавливаться, хотя я и не смог бы этого сделать: его руки по-прежнему держали меня за голову, насаживая ее на истекающий смазкой член. Мне нравилось слушать его, и нравилось, как он трахает меня в рот - уверенно, жестко, но без лишней грубости. Я мял его яички, гладил бедра и живот, иногда тоже постанывал, когда член заходил особенно глубоко.
Наконец, я почувствовал, как живот и бедра напряглись, Михаил Иваныч перестал двигать моей головой, но плотно удерживал ее так, чтобы член оставался у меня во рту, я не смог его вытащить и тихо простонал: "Сейчас, сейчас, Сережка".
