Часть 2
- Спасибо, - счастливо вздохнула девчонка, умяв все.
- На здоровье, - отозвался я, поворачиваясь к ней. И той рукой, что обнимал, нежно взлохматил воспитаннице волосы.
Дашка снова спешно закрыла свои сиськи-письки.
- Брось, - поддразнил я, - во-первых, я все уже видел, а во-вторых, и смотреть-то не на что, не выросло у тебя там ничего, малышка.
Девочка смущенно фыркнула. Она отлично поняла, что я приглашаю ее продолжить игру. Чуть подумав, решила принять вызов.
- Все у меня выросло, что надо, и я тебе не малы, . . - важно начала моя игрушка, и в следующую секунду уже корчилась у меня на коленях от зверской щекотки.
- Это что же там у нас такое выросло?
И, продолжая щекотать, я неспешно неторпливо начал новый цикл исследований ее сокровищ.
Не знаю, кто придумал поговорку "голод - не тетка". Я бы сказал "щекотка - не тетка": это и в рифму, и правда. Щекотка - замечательный способ подчинения, подавления сопротивления и прочистки мозгов воспитанницы от ненужных сейчас мыслей. И бедолага вряд ли сможет сказать, что ей перепало слишком мало этого волшебного лекарства. Она завязывалась в узел и готова была вывернуться наизнанку, только чтобы прекратить эту сладкую пытку. Для начала я поиграл с Дашкой так же, как в прошлый раз. Но сейчас можно было пойти немного дальше. Я схватил ту из ножек, которая молотила по воздуху ближе ко мне, и зажал ее у себя между колен. Потом, выждав удобный момент, поймал ближнюю ко мне ручку, завел ее между собой и спинкой кресла и заклинил там собой. И дал пациентке поплясать в этом положении.
Стало еще забавней. Теперь зафиксированная с одной стороны малышка от щекотки то валилась на спину, то как будто бы бросалась с размаху страстно обнимать меня.
Налюбовавшись этим пылким и страстным танцем, я прижал Дашу спиной к креслу, отвел последнюю свободную ручку девочки в сторону и придавил у локтя к креслу своей рукой. Примерно, бицепсом. Поэтому моя рука осталась почти свободной и продолжала щекотку воспитанницы.
А вот у дурочки оставалась свободной только одна нога. Дашка лежала на спине, вдавленная в кресло, и под зверской щекоткой делала что могла: изо всех сил мотала башкой и ужасно смешно дрыгала ногой в воздухе, точь-в-точь будто вихрем летит на велосипеде.
Закрываться девочке было нечем, а ножки в такой позе были широко разбросаны. Поэтому и писечка, и сисечки были аппетитно выставлены на мое обозрение.
- Так где это у нас там что-то выросло? - продолжая добродушно ворчать, я свободной рукой занялся девчачьими богатствами.
- Не надоо-у! - взвыла Дашуля.
- Куууть-куть-куть, - я медленно тянулся пальцами к ее "стыдным местечкам".
При этом вторая рука щекотала игрушку совсем легонько. Но когда невыносимо медленно подползающие пальцы добирались до ее письки или сиськи и теребили их, вторая рука намного усиливала щекотку. Дашенька взревывала от смеха и начинала подбрасывать попку и снова вминать ее в кресло. Выглядело умилительно: будто бы так весело заливается и трясется бедняга от того, что я лапаю ее.
Она и сама уже ничего не соображала и когда я бросил ее щекотать, но напоследок еще разок потормошил по промежности, Дашка так же завизжала и засучила свободной ногой, будто ее рвет на части от нечеловеческой щекотки.
Я отпустил подуставшую дурочку, назидательно поднял палец и важно сказал:
- То-то. Пациентка обследована. Ни сисек, ни писек, ни попок у нее не обнаружено. Диагноз - малышка.
- Сам ты малышка! Все у меня вырос! . . - возмущенно захрипела воспитанница, которая говорить еще толком не могла.
И сразу осеклась.
- Значит, я плохо искал? Повторим? - невинно спросил я, усаживая все еще дрожащую девчонку к себе на колени.
- Не-не-не-на-а-до! - заикаясь, крикнула она, скорчившись и обхватывая себя руками.
- Не надо, так не надо, - покладисто ответил я. - И кто же ты у нас - малышка или большишка?
- Я не малыш... какая я тебе большиш... я... я, - забормотала Дашка. Посмотрела, как ползут по ней мои руки, готовые хоть сейчас продолжить щекотку. Очень тяжело вздохнула и опустила голову. - Ма-ма-алышка, - выдавила она из себя.
- Ну вот и молодчинка! - похвалил я, ласково похлопывая по попке свою игрушку. - Значит, у тебя пока ничего не выросло, правильно?
Повисла пауза. Потом девочка решилась.
- Правильно, - покорно ответила бедолага.
- Молодец! Хвалю за честность! - нахально чмокнул я ее щечку. - Что хорошего быть большой? Куда лучше маленькой. Все о тебе заботятся. Все с тобой нянчатся. Хорошо ведь, а?
- Нет, - прошептала воспитанница, вешая нос. - Не хорошо...
- Раз ничего не выросло, значит, и прятать нечего, - не обращая внимания, продолжал я, разнимая ее ручки. - Или все-таки выросло и ты от меня скрываешь?
Дашка в первый момент изо всех сил пыталась оставить руки на месте. Но как только сообразила, что тогда прямо сейчас ее ждет новый круг ржачной пытки, расслабилась и послушно дала мне опустить ее ручки.
- Не грусти, - ободряще гладя свою игрушку по головке. - Мы будем часто-часто проверять, что там у тебя где. И как только вырастет, мы это тут же увидим. Ага?
Дашулька очень долго молчала. Потом ее руки поползли на старые места, чтобы снова спрятать все от меня. Остановились. Расслабленно упали вдоль туловища. Девочка чуть хихикнула, посмотрела мне прямо в глаза и кивнула.
- Ага, - почти весело отозвалась она.
- Дашенька, - я сгреб ее в охапку и сильно прижал к себе. - Ты просто замечательный ребенок. И я тебя уже люблю.
Дашкино лицо прижалось к моей рубашке. Я чмокнул ее в макушку и сказал:
- А знаешь, что еще?
- Что? - воспитанница подняла голову. На меня уставились любопытные глазища. На носу у девочки четко отпечаталась пуговица.
- Мы с тобой сожрали пломбир, но в морозилке нас ждет шикарный торт из мороженого. Просто пальчики оближешь. Найдется местечко? Что скажете, ваше королевское величество? - щелкнул я ее по животику.
- Наше величество подумает, - важно ответила чудесная малышка, но не выдержала и заржала.
- Вперед! - стряхнул я ее с колен на пол.
По дороге на кухню я приостановился.
- А к торту сварю-ка я какао, вытащим "Байкал", по сусекам поскребем, по амбарам пометем. И отметим как следует твое новоселье.
Подхватил Дашеньку на руки. Она смотрела не отрываясь. Молча. Испытующе.
Я утонул в этих глазах. Очень серьезно, будто давая клятву и ей, и себе, медленно начал:
- Хватит тебе бродяжничать. Дашуля, я очень хочу, чтобы этот дом стал твоим. И чтобы тебе тут было хорошо. Очень хорошо. Живи тут. Долго. Всегда.
Я отвел глаза, потому что к горлу вдруг подкатил комок. Посмотрел в зеркало. Девочка сидела попой на моей согнутой руке, и попка в этом месте смялась, сморщилась, будто она улыбается мне.
Я судорожно прижал к себе малышку, потерся щекой о ее волосы. Горло отпустило. Чуть отодвинул свое сокровище, чтобы снова заглянуть ей в глаза. На них набухали слезы.
И, наконец, Дашка обхватила меня за шею и разрыдалась.
- Спасибо, - шепнула она мне прямо в ухо и раскисла окончательно.
Голенькая девочка обвила меня, как столб, и ручками, и ножками. Лапай сколько влезет!
Но мне сейчас совершенно не хотелось ее лапать. Я укачивал бедолагу, целовал в лоб, в щеку, в зареванный глаз, - куда придется, - и повторял:
- Все-все-все, уже все хорошо, ты уже дома, ты уже со мной.
А в ответ в ее серых глазищах все сильней и сильней разгорался синий свет, как в летний полдень светится чистое небо...
Почти весь остаток вечера Дашка провела у меня на руках. Так ела, смотрела видик, счастливо хохотала, когда я тормошил, щекотал и шутливо шлепал ее.
Перед сном я выкупал свою воспитанницу. На этот раз - сам. В процессе, якобы, обнаружил прыщи, опрелости и другие страшные вещи, которые срочно нужно было начать лечить.
Поэтому я оставил девочку поплавать, а сам все подготовил. Из гардеробной были вытащены нужные вещи. И после ванны глупышку ждал застеленный стол, где я с ней развлекался на первый раз минут десять. Под маркой смазывания я впервые так нахально налапался дурочку, так хорошо разглядел все ее секретные места. Мне даже удалось слегка возбудить свою игрушку.
Потом мы переехали в постель. И сразу уснули. Так мы устали за этот буйный день.
