Экзамен сдан. Такая легкость в груди. Андрей сбежал вниз, в гардероб, подал номерок. Пока гардеробщица выискивала шубу, он весело осмотрелся. У зеркала одевалась девушка. И в который раз глаза жадно оглядели фигуру, лицо. "Красавица"! Даже мороз по коже пробежал: "Бр-р-р"!
Одевалась она великолепно, знала, что дорого и что к лицу. Мягкая шубка оттеняла кожу на щеках, а губы так отчетливо выделялись опухлостью и темно-вишневым цветом: А глаза? Карие, большие. Что-то мальчишеское и было в ее коротко остриженной головке. Мальчишеское и детское - детская пухлость щек.
Она на самом деле была еще ребенком, но то, что он слышал о ее похождениях - ревнивым лезвием врезалось в грудь. Андрей знал лишь, как ее зовут и два раза разговаривал с нею в обществе подруг-хохотушек. Вот тебе и однокурсники.
Лена облачалась в шубу, и никто ей не помогал. "Подойти бы: Но куда мне," - тормозила Андрея предательская мысль. - Она из высшего общества. Ее папа министр каких-то там дел. А что я - студент из Тмутаракани. И денег у меня. Вот, правда, "степуху" получил. Но какие это деньги"?
Старуха принесла его шубу. Он молниеносно оделся. А она все стояла перед зеркалом, богатая своей красотой и одеждой. Ее манеры аристократки манили Андрея и вместе с тем пугали: "Куда мне, скифу! Она за варвара меня почитает"!
Она, наконец, оделась и взялась за ремешок сумочки. "Уйдет"! - застучало в висках. Андрей сжал кулаки. "Нет, надо покорить эту женщину. Любыми путями. Или я - ничто. По-ко-рить"!
- Лена, здравствуй, - вырвалось из груди.
На мгновение Андрей запнулся от собственной смелости. Но теперь надо было как-то выкручиваться, продолжать - шаг сделан.
- Ваша группа тоже экзамен сдавала!
- Да, - произнесла она кокетливо.
Кокетничала она со всеми. Но близкой была не всем - избранным.
- Я тоже сдал - пять баллов. Но сейчас не об этом. У меня есть к тебе разговор. Очень нужно. Есть время?
- Есть.
- Тогда пойдем. По дороге поговорим.
Уличное движение то разводило, то вновь соединяло их вместе. Андрей не знал, что делать, ведь прямо не скажешь о сокровенном желании. Как говорить? "Я хочу тебя, Лена. Желаю"? Да она просто "фикнет" или покрутит пальцем у виска, мол, не твоего поля ягодка. Сердце у Андрея зашлось от такого обращения, хотя он всего лишь вообразил предполагаемую развязку. Он умер бы от стыда и от гордости, что женщина, пусть даже из высшего общества, его отвергла. Значит, не надо было связываться. А коль назвался груздем, так полезай в кузов.
Вот когда заработали шарики в черепной коробке, заскрипели, как компьютер при переваривании огромного объема информации. Постепенно стал вырисовываться некий план, но столь зыбкий, что никакой уверенности не было. А Лена ждала разговора. Вскоре спросила:
- Я жду. Чего ты хотел?
- Леночка, на улице невозможно. Давай зайдем куда-нибудь. Да вот сюда, хотя бы, в кафе:
Они вошли, сели за столик. Он заказывал предусмотрительно, обдумывая каждое действие. В ожидании легкого вина Андрей не давал ей слова сказать. Они выпили. И Лена снова напомнила об обещанном разговоре. Глядя на нее, он до боли понимал, что говорить то, по сути, не о чем. И тогда интуитивно брякнул что-то о подруге, будто дело касается только ее одной. Уловил ответный интерес: "Вот она, та струнка, по которой следует идти над пропастью". Андрей налил в бокал. Щечки Лены порозовели. Но главное, Андрею удавалось пока поддерживать интерес к беседе. Он заказал еще вина. И неожиданно предложил:
- А не заказать ли нам чего-нибудь легкого на закуску? Гулять, так гулять! Или мы не экзамены сегодня сдавали?
Лена нетерпеливо кивнула и вновь впилась в него глазами, мол, продолжай, что там говорил о подруге. Андрей еще раз отметил это, словно уточнял маршрут в неведомом лесу. Иллюзионист и фокусник, топограф и страждущий любви - все в одном лице - это был он, студент третьего курса.
Появилась и закуска, а Андрей продолжал иллюзион на грани срыва.
Потом, когда вспоминалась эта встреча, Андрей понимал, какой бред он нес. Оказывается, вначале разговора, он слабо намекнул о какой-то тайне, касающейся ее подруги. Потом увел речь в сторону. Потом, как-то, между прочим, обронил фразу о том, что умеет по внешности определять характер женщин, и заметил новый интерес со стороны Лены. Знал ли он тогда, как увлекает это женщин, как они желают услышать мнение о себе? Но ничего определенного Андрей так и не высказал тогда, а снова увел в сторону ее внимание. Шаг за шагом Андрей отвоевывал площадку взаимного внимания. И вскоре осмелел до того, что поспорил с нею: выпьет она водку или нет? К тому времени глаза Лены блестели, щечки горели, она откинулась на спинку кресла.
Когда она согласилась выпить немного водки, ибо и через это тоже проявляется характер человека, сердце Андрея взыграло: "Это победа! Я ее подпоил. После водки прелюдия будет закончена. Пока официантка выполняла заказ, душа Андрея пела:
Вот так ершик,
Вот так ерш.
Получился ершик!
Коли, ершик, коли.
Посильнее, побыстрее
Уколи красавицу!
Лена была пьяна, поэтому водку отправила в свой милый ротик движением заправского птяницы. Да, она была пьяна. И он также отметил это. И безжалостно налил еще. И еще:
"Все, пора настала", - сказал он сам себе.
Андрей помог Лене одеться, они вышли на улицу. "Теперь надо скорее поймать такси, - соображал он, - пока морозный воздух не остудил ее". Но зря он беспокоился, этот студент третьего курса. Лена была пьяна крепко.
В такси они сели на заднее сиденье. Лена сразу откинулась на спинку. Андрей, все еще побаиваясь, тихо назвал таксисту адрес. Машина понеслась по вечерней Москве.
Люди торопились домой с работы, где их ждала уютная квартирка, жена, если она есть, а нет, - так телевизор и холостяцкая бутылка кефира с маковой булочкой. Любовь, любовь, как изменилась ты в наш век, как побытовела в трехкомнатной квартире среди немытой посуды, среди зло ворчащих унитазов и телевизоров. Эх, любовь! Тишины и покоя ждут любовники за бетонными стенами, удвоенными при помощи "шведской стенки", при помощи мягких персидских ковров, на которые в былые времена ступали грязные сапоги воина или любовница ждала своего милого:
В общежитии Андрей ловко надул важных старух-вахтерш. А ребят из своей комнаты быстренько спровадил к соседям. Так он делал не раз. И это свидетельствовало о том, что он не был пай мальчиком. Скорее, наоборот, женщин у него было много. Но все это было не то - простые девушки, пусть даже поднаторевшие в любовных утехах. Лена была молоденькой. Сразу после школы поступила в университет. "Школьница", - называл он ее. Но она из высшего общества!
Андрей слышал, у нее были ребята. Но что они могут, эти - равные ей по положению - московские хлюпики? "Разве могут они сравниться со мной? - Так думал он о себе. - Она еще не разбирается в людях"! А он разбирался. Ему было двадцать три года. В университет поступил после армии.
И вот Лена на его кровати. Андрей бережно повесил на вешалку ее дорогую шубку, длинный, ручной работы шарф, шапочку, и подошел к ней. Как положил он ее на кровать, так она и застыла - отключилась от внешнего мира. Даже пьяная она была прекрасна. И Андрея тут же охватило желание.
Он подвинул ее к стене, лег рядом, стал раздевать и целовать. Целовать и раздевать. И нечего было бояться неосторожных движений. Андрей пьянел от этой вольности. На пол поставил теплые оленевые сапожки, снял с нее шерстяные носки. На минуту задержал в руке ее маленькую хрупкую ножку. В это время другая рука нащупала в темноте пуговицу на брюках. Расстегнул. Осторожно потянул молнию.
Под брюками оказались ноги с бесподобно гладкой, шелковистой кожей. Как наслаждался он раздеванием не сопротивлявшегося женского тела! Раньше, будучи мальчишкой, Андрей не понимал женщин: зачем они сопротивляются? Даже тогда, когда согласны? Потом понял, что это любовная игра и перестал торопить события, смакуя брыкание и пожимание плечами как прелюдию к "Половецким пляскам". Но теперь, раздевая Лену, он вкусил и другой смак, когда женщина вся в его власти и он может делать все, что ему заблагорассудится.
Еще оставалось снять блузу и нижнее белье, но Андрей не выдержал - сбросил прямо на пол стеснявшие его самого одежды. И тут же обнял ее. Чем он больше наслаждался: страстью или властью над божественным женским телом? Плавки стали малы, и он зло снял их и зашвырнул в сторону. Они взвились к потолку и повисли на люстре.
Только теперь он принялся снимать с нее блузу. Под блузой билось сердце. Оно билось ровно. Грудь Лены, упругая, литая плавно вздымалась и медленно опускалась под лифом. Долго он не мог расстегнуть замок на нем. Все-таки торопился. При каждой заминке Андрей прижимался к Лене, чувствуя истому в собственном теле. Вот и лифчик повис на спинке кровати. Остались трусики. Это последнее. Он посмотрел на ее блаженное лицо, но поцеловал в еще более привлекательную грудь. Запустил руку под трусики. Провел пальцами между ног, почувствовав щекотание волосиков. Дыхание становилось горячим, надрывистым. Сквозь вдохи и выдохи можно было услышать медовый его голос: "Что за прекрасные трусики"!
Наконец она вся перед ним: нагая, прекрасная. Андрей раздвинул ее ноги, согнул их в коленях и оказался в ложбинке. Член его вздрагивал, так жилка бьется в висках, отдаваясь эхом по всему телу.
Лена не чувствовала, что творил этот иллюзионист. Он обнимал ее неподвижное тело. Раскачивался. Пытался, словно Бог вдохнуть в нее жизнь. Весь он напрягся. Судорога охватила его. Движения стали резки и неосторожны. Пик - и обрыв. Все. Он замер. А Лена оставалась мертва.
"Нет, - сказал он себе, - никакого кайфа. Перестарался я с выпивкой.
Андрей стал на колени, посмотрел на нее. Она, как мертвая царевна. И вдруг он вскочил с кровати, босиком бросился к тумбочке, что-то достал оттуда. Потом включил свет. "Всего две лампочки, - мелькнуло в голове. - Маловато". С письменных столов он собрал настольные лампы, установил напротив Лены, включил. "Вот теперь можно". В руке у него был фотоаппарат.
