Вечером 31 декабря Лиза позвонила в дверь нашей квартиры. До этого я видел её лишь однажды, два с половиной года назад, да и то при нечаянной встрече на улице. Мы с Милой сами недавно познакомились и, прогуливаясь по центральной части города, наткнулись на куда-то спешащую Лизу. Несколько минут мы шли в одном направлении. Я молчал, а девушки обменивались сбивчивыми эмоциональными фразами. Единственным впечатлением, сохранившимся в моей памяти от мимолётного образа Лизы, стала её широкая улыбка.
И вот теперь она переступила порог нашего дома с той же открытой, узнаваемой улыбкой. На ней была тёмно-коричневая дублёнка и белая вязаная шапочка, структурой схожая с мелкой рыбацкой сетью, а формой напоминающая походный котелок. Блёстки редких снежинок серебрились на одежде, на верхней части объёмистого пакета в руках и даже на крашеных ресницах. Из-под легкомысленной шапочки, снятой сразу же после приветствий, выплеснулись светло-золотистые волны волос и рассыпались по плечам блестящими прямыми прядями, закрученными на концах в правильные полукружья. Волосы были того естественного соломенного оттенка, которого едва ли можно добиться искусственным окрашиванием.
Лиза привезла с собой в пакете немного фруктов и главнейшую принадлежность праздничного стола -- вино, приготовленное дома её мамой. У нас, конечно, тоже были припасены веселящие напитки -- шампанское и кагор. Но эти три литра домашнего вина в двух пластиковых бутылках из-под какой-то новомодной "шипучки" оказались совсем не лишними.
К моменту появления Лизы Милана полностью завершила кулинарную подготовку к пиршеству. Посередине комнаты, служащей нам и залом, и гостиной, и столовой, уже стоял покрытый праздничной скатертью стол, частично украшенный "стартовыми" блюдами. Мы сразу же расположились за ним, почувствовав насущную необходимость слегка подкрепиться и оценить достоинства самодельного вина. Надо вознести хвалу Лизиной маме: вино получилось достойным конкурентом стандартной заводской продукции.
До полуночи оставалось не меньше трёх часов. Вполне достаточно времени для создания пробной серии снимков. Мы заранее условились, что Лиза немного попозирует незадолго до праздничного застолья. Иначе когда ещё она сможет выбраться к нам снова!
Спальня уже была переоборудована под фотостудию. Вплотную к дальней стене, напротив окна, расположился диван с откинутой горизонтально спинкой и застеленный бело-зелёным покрывалом. У правой стены возвышалась башня из четырёх табуреток, на самом верху которой стояла настольная лампа, а ярусом ниже крепилась другая. Третья лампа примостилась на верхушке старенького трюмо, в непосредственной близости от дивана, призванного исполнить функции своеобразного подиума. Вся эта нелепая с виду конструкция была на самом деле удачно найденной системой, сложившейся в результате многочисленных изысканий и проб. Электрический обогреватель поддерживал в комнате комфортную температуру, поскольку батареи муниципального отопления беззастенчиво халтурили.
Мне велели посидеть в зале, сказав, что позовут, когда всё будет готово. Несколько минут из спальни доносились шорохи, скрипы дивана, короткие фразы и всплески смеха. По характеру и последовательности звуков я пытался воссоздать в своём воображении картину, как Милана старается фотогенично устроить Лизу на диване, и как их веселят эти действия.
Подготовка натуры затягивалась. Я почувствовал какое-то глубинное волнение, распространившееся тёплым облаком от солнечного сплетения к голове и к ногам. Словно ребёнок в ожидании чудесного, сказочного сюрприза. Наверное, каждый нормальный мужчина испытывает трепет восхищения при мысли о том, что вот-вот ему предстоит соприкоснуться с прекрасной тайной: увидеть привлекательную незнакомую девушку обнажённой. Для меня это не примитивное эротическое любопытство, а нечто иное, более тонкое и почти не привязанное к древнему инстинкту обладания. Возможно, здесь главенствует лирическое стремление к прекрасному.
Наконец меня окликнули. Я вошёл в нашу импровизированную фотостудию, и прозрачное чувство томления вскоре сменилось активным творческим настроем. Поиски удачного ракурса и манипуляции с освещением временно заслонили естественный интерес к соблазнительной наготе. Хотя даже художественное восприятие женского тела не может быть полностью свободным от эротического флёра эмоций.
Для первого кадра Мила придала Лизе незатейливую, но изящную в своей простоте позу. Фотомодель сидела лицом к объективу, поджав ноги так, что можно было встать на колени, слегка качнувшись влево, а скрещенными руками упиралась в упругость дивана. Она переводила смеющиеся глаза с Миланы на меня и ждала дальнейших распоряжений. Поскольку перемещение ламп было бы занятием крайне долгим и неудобным, мне приходилось давать массу корректирующих команд, прежде чем сделать очередной кадр. "Опусти малость левое плечо... Голову поверни чуть правее... Нет-нет, не слишком... Губы приоткрой и на секунду замри..." И всё в том же духе.
Милана бдительно следила за причёской натуры, перебирая различные вариации. Она то притеняла волосами часть Лизиного лица, то убирала их за уши, пуская плавными волнами на плечи, то старательно расчёсывала каждую прядь, укладывая их в только ей доступной строгости порядка. Иногда она, словно скульптор, лепила из Лизы постановку руками, если та не совсем понимала на словах, что от неё требуется.
Целую плёнку мы отсняли на одном дыхании. Лиза ничуть не утомилась, хотя ею вертели, словно манекеном, заставляя позировать и сидя, и лёжа, и стоя. Судя по всему, она испытывала большое удовольствие от процесса. И не только из-за неутолимой страсти к фотографированию. Было заметно, что ей нравится красоваться перед нами раздетой. Она искренне наслаждалась и моментом съёмки, и возможностью дать нам с Миланой полюбоваться своей спортивной фигурой.
Создавая собственные образы, я не стеснялся воплощать и чужие идеи -- например, Рубенса, изобразившего молодую женщину в шубке (причём художник ухитрился так написать этот портрет, что длинная роскошная шуба лишь подчёркивает наготу кокетки). Я предложил Лизе надеть мою пышную шубу с искусственным мехом, достаточно новую и блестящую, но малопригодную для сибирской зимы (оттого и пребывавшей в длительном бездействии). Лиза встала полубоком к объективу, распахнув борта шубы и слегка согнув ножку в колене. Её левая грудь живописно белела на тёмном фоне меха. Но когда я навёл резкость и собрался было нажать на спусковую кнопку, то заметил некую существенную деталь. Контур груди был незавершённым из-за того, что пупырышек соска терялся в меховых джунглях. И я, не тратя времени на объяснения, своими пальцами придал соску нужное положение.
Постановка для следующего кадра тоже была с использованием шубы, только при другом повороте головы и с открытым плечом. Здесь уже не требовалось такой деликатной поправки. Однако я не преминул ещё раз подойти к Лизе и коснуться её торчащей груди. Моё прикосновение больше походило на осторожную ласку, нежели на деловой жест. Но Лиза восприняла его как должное, задержав на мне понимающий взгляд голубых глаз.
Покончив с плёнкой, мы ощутили потребность ненадолго прерваться. Праздничный стол дразнил обоняние и манил изобилием вкусов. Мы с наслаждением перекусили и выпили за уходящий в прошлое год. Настроение от вина стало ещё веселее, разноцветные огни гирлянд, развешанных по стенам, начали слегка приплясывать в такт музыке, звучащей по телевизору. До встречи Нового года по-прежнему оставался приличный запас времени, и мы снова переместились в спальню.
Пока я заряжал в аппарат новую плёнку, родилась идея запечатлеть на неё обеих подружек. В этот раз Лиза не стала изображать из себя стыдливую особу. Она артистично разделась в моём присутствии. Даже трусики сняла с таким изяществом, будто давно работала стриптизёршей. Милана тоже скинула с себя всё и начала придумывать оригинальные совместные конструкции. Для неё это было новым и по особенному увлекательным занятием: создавать композиции одновременно и как модель, и как постановщик. Со стороны-то на себя нельзя посмотреть -- только в воображении. Оценивая впоследствии отснятый материал, я не мог не отметить, насколько весёлая раскованность и какая-то необязательность творчества увеличивают процент удачных кадров!
Вообще дуэт натурщиц сложился какой-то кинематографический. Если б не моё решение -- описать всё как было, без вымыслов и приукрашиваний, -- то я бы отверг такой вариант внешности персонажей как никудышнюю тривиальность. Постарался бы придумать что-нибудь "более правдоподобное". Но разве жизнь следует упрекать за недостаток фантазии?
Моя Милана -- хрупкая брюнетка с тёмно-карими глазами, узкой талией и упругой девичьей грудью, которой не нужны бюстгальтеры. А Лиза -- голубоглазая блондинка, более плотная из-за широких костей. Её конституция позволила бы ей превратиться в пышку, от каких сходят с ума молодцы южных кровей. Однако Лиза надёжно держит себя в форме, превращая потенциальные излишки веса в неисчерпаемый поток здоровой энергии.
Блондинка и брюнетка. Обе с мягкими волосами до лопаток, стройные и красивые. Обе прелестные и соблазнительные. Обе сходятся во мнении, что женщине глупо стесняться своего тела, так как нагота прекрасна.
Я снимал эти тела и откровенно любовался ими. Я плавал в радужных струях вожделения, утопал в эротическом аромате волнующих форм, нежился в горячем облаке женского обаяния.
Жаль только, что множество ценных моментов я зафиксировать не успел. На какой-то миг, улавливаемый глазом, вырисовывается идеальная композиция, но не успеваешь крикнуть "стоп!", не успеваешь нажать на спуск. Девушки полярно отличались от манекенов -- двигались, дышали, разговаривали, хихикали. Возникали другие картины, более или менее выразительные, а повторить ускользнувший кадр было уже невозможно...
После нового перерыва, потраченного на подкрепление сил вином и закусками, подошёл и мой черёд исполнить роль фотомодели. Милана захватила в свои руки инициативу -- вместе с аппаратом -- и командовала нам с Лизой, в каких позах располагаться на диване.
