Все было прекрасно, но я отвлекся (говорю же, у меня рассеянное внимание) и не заметил, как в окошечке показалась красная дедова физиономия. Тут и бабка заверещала и дверь баньки скрипнула. Рассвирепевший старикан уже выглядывал обидчика с крыльца на полусогнутых креглях.
- Выходи, подлый трус! Что, пидор гнойный, дрочить научили, а как спускать еще не проходили?
Я схоронился за навозной кучей. Дрожал всем телом и прекрасно понимал, что легко отделаться не выйдет.
- Раз, два, три, четыре, пять, я иду тебя искать, в рот тебя. блядь!
Меня впервые в жизни так знобило. Бежать было некуда и я решил сидеть тихо - авось пронесет!
Пердун подбирался все ближе, а его ноздри вбирали воздух словно собачий нюх. Я уже вплотную прижался к перегнивающим испражнениям, как будто в них было мое спасение. Хотя... так оно и есть! Запах говна отобьет вонь страха, это точно! Нельзя было медлить ни секунды и я, собравшись с духом, начал погружать голову в бычьи какашки. Чем глубже я погружался в спресованные экскрименты, тем сильнее становился рвотный позыв, но по крайней мере становилось немного спокойнее.
Перестали доноситься страшные ругательства деда и от этого сердце больше не уходило в пятки. Казалось, что я нахожусь в каком-то бомбоубежище, а вернее сказать, говноубежище. Конечно, я не дурачок и не ограничился засовыванием только головы в навоз, уже большая часть моего тела погрузилась в теплый коровий кал. Уже и задница скрылась под толстым слоем перегноя.
Обезопасив себя, я на время притаился и напряг слух. К сожалению, вонища напрягала ноздри и мозг не мог как следует сконцентрироваться на звуках. Кроме того, мне прямо в нос попала солома, не успевшая перевариться в брюхе быка. Желание чихнуть стало невыносимым. Я попытался закатить глаза (говорят это помогает) , но все тщетно и меня прорвало. Чихнув я даже немного нарыгал и... тут почувствовал как мою щиколотку схватила сильная мужская рука.
- Что, малец, понравилось передергивать на бабусю? Что ж ты так позорно в куче навоза прячешься? Гордиться надо, ты уже без 5-ти минут мужик. Хотя, хуй тебя знает. Может ты там на мои обвисшие чресла зыркал! Что скажешь? - дед держал меня за ногу, подняв в воздух. Меня прямо пот прошиб. Я не мог вымолвить ни слова, тем более находясь в таком щекотливом положении.
- Так ты у нас маленький фанат члена, получается? - хохоча вопрошал крепкий старик. - Может хочешь моего контуженного откушать?
Дедовы гениталии как-раз болтались напротив моего, извазюканного в навозе и немного рвоте, лица. Казалось бы, что может быть хуже? Но его величество случай всегда найдет, чем тебя пронять и вот меня уже во всю колотят по лбу залупой, больше похожей на разваренную сардельку, чем на головку полового члена.
- Ну, так скажи: "Дед, я обожаю член!" и я отпущу тебя живого и даже почти здорового. От тебя требуется только сказать правду.
Я промычал что-то нечленораздельное.
- Я так и знал. - расстроился дедушка. - Придется тебе угоститься моим петушком, чтобы самому стать таким же расфуфыренным.
Тут из баньки выскочила бабка и закричала, что есть мочи:
- Не трожь, дитятко! Ен еще грамоте не обучен, а ты его уже к хую приучаешь!
На лице деда промелькнула тень сомнения. Он был не в ладах с законом и мысленно прикидывал, сколько могут дать за подобную воспитательную экзекуцию. И видимо поняв, что дальше продолжать не стоит, разжал пальцы. Я как был, так и рухнул прямо на плуг, прямо копцом. Ну и отключился, естественно. Вот все что я помню из того злополучного дня.
От таких шальных воспоминаний меня даже слегонцухи повело. Неожиданный флешбэк напрочь выбил все мысли из головы. Я носился по лугам, как угорелый. Пытался отвлечься от открывшейся истины. Хотя, если подумать хорошенько, не так все и страшно. Хуем меня не угостили, расправу надо мной не учинили, руки-ноги целы. Правда провал в памяти немного беспокоит, но голова-то не гудит, мигрени не мучают, так что легко отделался, выходит.
Я обнаружил себя стоящим перед хатой. Был уже поздний вечер. Что я делал? Где я был? Этого я решительно не помнил. Ветры окончательно выдули все тревоги из моей шарабанки. На улице ночевать я не собирался и направился прямиком в сени. Чтобы не шуметь, я скинул галоши и взобрался прямо на печь. Баббка мирно сопела на своей койке. Тишь да благодать. Отчего не подрочить? И вот только я, Эроген Бабушкин, прикоснулся потной ладошкой к своему кончику, как послышался скрип пружин. Видать старушонке сновидение дурное мерещится. Но скрип послышался снова, а за тем и мерное перекатывание пожилого тела.
- Я как погляжу, ты тут совсем освоился. - сказала она подкрадываясь к печи. - Достойная замена деду растет!
- Ну, я это... стараюсь. - замялся я, пряча пенис в кольсоны. - Но до дедушки мне еще далеко. Как говорится, срать и срать.
- Это ты не торопись, внучок - сказала бабби и взгромоздилась на край печи. - Лучше скажи, чего это ты не спишь-то?
- Ну, я это... школу вспоминал. Учительницу первую свою, одноклассниц прыщавых, как мы с пацанами в саду яблоки рвали и как нас потом рвало.
- Дрочишь небось? - попала в яблочко бабка.
- Вы что, рехнулись? Таким только дети малые занимаются, да таджики вонючие.
- Пусть я и бабушка, но в первую очередь - женщина. Хоть это и было давно, и я уже почти забыла сладость бабьих утех, но списывать меня со счетов так просто не позволю. Было время, когда каждый уважающий себя мужик так и норовил на сенокосе мне под юбку заглянуть. И лобок мой, еще не такой седой, глянуть, и за груди, полные парного молока, ухватиться и пальчиком у меня там снизу поколобродить!
Боже, что она несет. Даже делая скидку на возраст, она явно не в себе. Вот и еще обломала мне знатный передерг.
- С тех пор как дед ушел, у меня не было ни одной жаркой ночи в холодной постели. Кому-то придется заменить старого пердуна на фронте любви. Кому-то, у кого только вчера первый волосок на яичке вырос. Но это ничего. Дело поправимое. Тут главное опыт. А его у меня предостаточно. Ты, я слышала, ученик способный. Какие у тебя там отметки по арифметике да по чистописанию??
- "Хор" и иногда "удовл". Ударник я. В группе стучу. По тарелочкам.
- Стучать плохо, внучок. А вот то, что ты еще не двоечник - это хорошо. Значит, и любить научишься. И не только по тарелочкам, но и по девочкам. Я хоть уже лет 50 как не девочка, но научить тебя кой-чему могу. Хо-хо-хо!
Нет, только не это. Я ушам своим поверить не мог. Неужели она готова заняться этим с собственным внуком, то есть со мной, Эрогеном Бабушкиным?!
- Можно я просто лягу спать?
- А разве ты не помнишь, как дед тебя ножиком к стенке пришпилил? Да-да, во посмотри на свой мешочек для яичек.
- Он вообще-то в народе мошонкой зовется.
- Ну, мошонку! Это не важно, внучок. Вот видишь на мешочке шовчик виднеется? Так это тебя дедушка подрезал.
- Что ты мелешь, старая? У всех пацанов на яичках такой!
- Так ты на чужие писюны заглядываешься? Это кто у нас тут петушок, молодой гребешок?
- С меня достаточно! Заткни свой беззубый рот, баба! Я НОРМАЛЬНЫЙ!!! Сколько раз повторять?
- Ты лучше не перечь бабушке, а дослушай до конца, внучок. Ты еще слишком мал, чтобы понимать, какой прекрасный минет может подарить беззубый рот старика.
С этими словами она напрынула на меня и обхватила бедра ногами. Борьба была недолгой. За день я слишком вымотался, чтобы оказать достойное сопротивление. Только одна мышца была напряжена. Любовная мыщца. Она топорщилась с наглым видом из под облегающей ткани. Тем и воспользовалась старуха, содрав одним махом с меня кольсоны и напрыгнув на предательски вставший член.
Было больно, почти так же, как в тот раз на футболе, когда мне бутсами отбили гуч. От вспышки боли и хруста рвущейся уздечки я вспомнил одну занятную деталь из прошлого, из того злополучного дня. Дед тогда действительно не так быстро отпустил меня. Он еще некоторое время игрался перочиным ножом с моими гениталиями и даже сделал небольшой надрез на мышонке... тьфу, блядь! ... мошонке! И только потом бабушка спасла меня. И пусть мне сейчас было жутко противно и больно, но я готов был сделать все, чтобы расплатиться за спасение. Ведь за добро нужно платить добром! И никак иначе.
(продолжение следует...)
