Я проснулась минут за двадцать до звонка будильника. Аккуратно повернувшись, чтобы не разбудить Тамару, я выключила будильник и, только, теперь, в ровном утреннем свете, смогла разглядеть ее тело, так неожиданно ставшее мне таким родным и близким. У нее была удивительная кожа: тонкими линиями на белом теле просвечивали голубые жилки сосудов. На груди от каждого соска по беломраморному телу лучиками разбегались едва заметные голубые дорожки. Даже во сне ее груди лежали с вызывающим достоинством.
Нежно-розовые большие окружности вокруг едва заметных сосков выглядели почему-то трогательно на ее грудях. Все контуры тела были необыкновенно гармоничны, особенно руки, какой-то картинно-библейской формы, даже не лежащие, а свободно и грациозно струящиеся, плывущие вдоль тела. Только живот был просто животом, немного полным и чуть рыхловатым. Зато лобок, поросший светло-коричневыми волосами, волшебно уходил куда-то в темную глубину между крепкими ногами. Тамара, точно почувствовав, мой пристальный взгляд, зашевелилась, и чуть раздвинула ноги. В глубине сжатых губ, едва заметной точечкой, мерцал бледно розовый клитор.
Не в силах побороть соблазн, я наклонилась и слегка подула на клитор, стараясь не разбудить Тамару. Сквозь сон, ее тело услышало мой зов; ноги раздвинулись шире, и открылась восхитительная картина зрелой, чувственной пизды, способной свести с ума любого мужчину. Складки больших и малых половых губ, мягко скатывались от темного завитка волос над клитором к угадывающейся глубине заднего отверстия.
Я уже не была уверена, что Тамара спит, поэтому, потеряв осторожность, и, только повинуясь неукротимому желанию, я нежно дотронулась до клитора кончиком языка.
Я услышала, как сбилось Тамарино дыхание, и осторожным движением проскользила языком вдоль всей складки половых губ. С каждым прикосновением моего языка к Тамариному клитору, наши дыхания прерывались, мы плыли в неге просыпающегося желания. В животе у меня появилось, и начало разливаться какое-то неизъяснимое томящее чувство, а тело Тамары начало подрагивать под моими нежными касаниями самым кончиком языка ее клитора. Вдруг Тамара напряглась и из глубины ее тела возникла и мягко прокатилась первая сладостная судорога, тут же отозвавшаяся в каждой клеточке моего тела. Восхитительное чувство обладания этим великолепием переполняло меня. Наши тела оказались удивительно созвучны. Это была музыка без звуков. Инструмент был совершенен и отзывался на каждое мое прикосновение.
Я была и автором и исполнителем и восхищенным слушателем! Неожиданно я почувствовала как, только что такой послушный инструмент, зазвучал своей мелодией. Тамара пошевелилась, ее клитор отодвинулся, и мне показалось, что меня хотят лишить этой власти над гармонией; не понимая, что я делаю, охваченная только жаждой удержать, сохранить, не отдать... , я, задыхаясь, с жадностью припала к ее раскрытому влагалищу... Господи!
Жизнь стала возвращаться ко мне только, когда я почувствовала, что у меня ничего не отнимают, наоборот - дарят; Тамара мягко повернулась подо мною, и ее язык начал осторожно раздвигать губы моей томящейся пизды. Несколько чуть слышных глотков показали, что я вся мокрая. Тамара чуть пошевелилась, устраиваясь поудобнее и, вдруг, с силой вцепилась всем ртом в мою плоть! Она всасывала меня всю, всю до последней клеточки! Неожиданно и мой рот наполнился ее влагой, она, как и я, истекала соком. Ничего похожего я никогда прежде не испытывала. Казалось, мы были готовы проглотить друг друга. Как будто сквозь вату, до меня доносились ее сдавленные всхлипы. Или это были мои звуки? ...
Мы давно уже перешли грань сознательного восприятия и уже плыли и плыли в стремительном потоке ощущений, острых и сладких...
Прошло уже почти полгода... Мы больше не встречались. Наверное, для каждой из нас открылась какая-то неизвестная грань нашего сознания или чего-то бессознательного, что испугало нас, а может, чувства, которые мы испытали, оказались слишком дороги, чтобы рисковать обесценить их при следующих встречах... Не знаю. Но, и теперь, и еще, наверное, очень долго, звук ее имени будет входить в меня, как, говорят, ощущается нож, входящий в тело; парализуя волю, с предвкушением страшной, но какой-то сладкой боли, и бесконечной обреченности...
Глава 2. Тамара
Ира, Иришка... птичка-невеличка... Вот уж не думала, что так часто буду тебя вспоминать... А началось все так просто и невинно. В первый раз я увидела твое лицо на какой-то видеозаписи, которую мне показывал Володя. Еще бы оно не выделялось! ... Озорная кокетливая улыбка, прическа под мальчишку, вся - какое-то увертывающееся движение, ну, не попадешь! . . , а вокруг надутые лица серьезных мужиков и их толстых самодовольных жен. Полюбовалась тобой, да и забыла. Чего себя травить! Такой, или почти такой, я когда-то и была; когда груди стояли торчком до неприличия, когда танцевала лучше всех, да когда вместо живота была одна "впуклость". Куда чего делось? ... И вдруг, Володя просит передать подарок; у девочки день рождения, ну и тому подобное...
Я и в голову не брала, меня все просят, всем чего-нибудь нужно. Даже смутного подозрения не закралось, когда я, как старательная дура, прибежала на встречу с тобой и впервые оказалась под гипнозом твоего какого-то сдержанного буйства, каких-то чарующих проблесков озорства в твоих глазах... Хотя ты была вполне серьезна, да и Володя вскользь упомянул про какие-то твои жизненные проблемы... Но ты мне просто жутко понравилась!
Казалось, что каждую минуту ты можешь рассмеяться мне в лицо, увернуться, броситься в вагон, или того хуже, обдать меня брызгами и, вильнув русалочьим хвостом, просто уплыть в туннель вместе с отходящим поездом. Даже, когда потом из Питера Володя при мне звонил тебе и спрашивал про размер подарка, я и тогда еще не рюхнула! Когда же я начала о чем-то догадываться? . . Наверное, когда исчезла игрушка... Последнее время Володя играл с ней почти во время каждой нашей встречи.
Я завожусь мгновенно, и ему доставляло большое удовольствие находить для меня что-то новое. Он говорит, что меня природа наградила уникальной способностью достигать оргазма любыми способами. На самом деле я толком и не знаю: оргазм это или что-то другое, просто я улетаю, меня рвет что-то изнутри, и, если меня не остановить, то я, наверное, могла бы умереть от передозировки с этим делом.
Потом дрожат ноги, сладко ноет все внутри, но когда член входит в меня - я уже перестаю что-либо соображать, мне нужно, чтобы это не прекращалось, что бы меня разрывали на части, и я готова рвать кусать, царапать... Игрушка спасала Володю, когда у него уже просто не хватало сил, а в меня вселялся бес неудовлетворенности. Представляю, как выглядело мое корчащееся в судорогах тело с этой штуковиной! . .
Хотя, мне больше нравилась обычная свечка, которая была у нас до игрушки. Володя как-то сделал ее гладкой, но с какими-то мягкими неровностями. Свечка быстро приобрела изгиб моих внутренностей и скользила во мне нежно и томительно...
Ну, что называется, отвлеклась... Так вот, когда игрушка исчезла после моей поездки в Москву и встречи с тобой, я начала подозревать, уж не в том ли пакете, который я тебе передала, она была. Спросить было неудобно, а Володя был по-прежнему ласков, и по-прежнему я умирала в его руках...
К сожалению, мои наезды в Питер становились все реже и я очень обрадовалась, когда Володя наконец-то приехал в Москву. Я рассчитывала, что он сразу приедет ко мне, но он сказал, что сначала мы заедем к тебе и отпразднуем твой давно прошедший день рождения. Наверное, я действительно идиотка, но раз нужно, так нужно. И мы поехали.
Ты, естественно, была в ударе, кокетничала, хохотала без передышки, а я, святая простота, прикидывала как побыстрее смыться. Конечно, ты мне нравилась, но я ощущала себя какой-то слишком большой, громоздкой что ли. Не знаю, как это описать; я не завидовала, скорее любовалась тобой, но при этом, была уверена, что только я умею чувствовать по настоящему, только моему телу известно томление ожидания, радость от прикосновения, приливы нежности и зовы страсти... Что же было дальше? Мне хотелось сделать что-то уж очень хулиганское, подстать тебе, поэтому, пока мы мыли руки в ванной, а ты на секунду выскочила за чистым полотенцем, я, смеясь, разрешила Володе стянуть с меня трусики.
Он засунул их в карман, это было ужасно смешно! Мне бы, дуре, бежать без оглядки, а я начала игру... Меня очень веселила эта, наша с Володей, маленькая тайна, она выделяла нас, а главное меня... . Точно, дура! Чуть не с материнской снисходительностью я смотрела на тебя! ... Я могла милостиво разрешить тебе кокетничать с моим Володей!
Вроде и пьяной я не была, но ничего не поняла даже, когда заметила Володины руки у тебя под юбкой. Какой умилительной и трогательной ты была, когда, как испуганный птенец бросала на меня взгляды, стараясь понять, что же я видела.
А когда вы с Володей вышли из кухни, я была уверена, что вы будете целоваться, но я могла себе позволить такую роскошь! Конечно, вы целовались! Ты так испуганно дернулась к зеркалу, когда я вошла с подносом, что сомнений никаких не было.
А, значит, пора было собираться домой. В комнате уже был полумрак, ты замерла у зеркала, маленькой птичкой-невеличкой, а я, большая, чувственная женщина! настоящая женщина! не ребенок! царила и одаривала здесь!
Величаво я поставила поднос и подошла к Володе, присевшему на край кровати. Я могла все! я, избравшая его и избранная им!!! Что может значить детская непосредственность по сравнению с влекущей чувственностью?! Увлеченная самоутверждением, я, в приступе какого то необъяснимого хулиганства, жажды мести, опустилась перед Володей на колени. Это был вызов, да мне хотелось шокировать тебя! Как же ты повернешься, воробей, остается только улететь! . . Я была уверена, что ты так и останешься прилепленной к зеркалу, трепещущей от страха и желания повернуться, жадно ловящей каждый звук и готовой провалиться сквозь землю! ... Я уже не могла остановиться...
