Париж, 19...
Я начинала много дневников, с такой же легкостью обрывала их на полуслове, но ни один их них не является таким важным, как этот.
Это будет дневник артистки, он воплотит впечатления Мата Хари.
Куда она исчезла, эта бедная, измученная и униженная Маргарета Гертруда? Ее больше нет, этой дочери почтен-ного бургомистра, она превратилась в блестящую танцов-щицу, у ног которой - весь Париж. Моя роль намного легче, чем я думала. О, если бы мог меня сейчас увидеть Питер! Разве он не гордился бы своей ученицей? Именно он пробудил меня к новой жизни, мой учитель, мой добрый покровитель... В любом случае эти добропорядоч-ные парижане теперь смотрят на меня, затаив дыхание, не из-за моих танцев, а прежде всего из-за моей экзотиче-ской красоты, глаз и фигуры, которые так содействовали моему успеху.
«Высокая, стройная, она гордо держит на чудесной бе-лоснежной шее очаровательное лицо идеальной формы. Полные губы создают гордую и сладострастную линию под прямым и тонким носом. Роскошные, бархатные, нежные темные глаза усиливаются очень длинными, неж-но завитыми ресницами. Их мечтательность напоминает вечную тайну, присущую самому Будде. Ее взгляд полон очарования. Он обнимает всю Вселенную. Иссиня-чер-ные, тонко разделенные волосы придают ее лицу чрезвы-чайно выразительную экспрессию. Все это создание исто-чает восторг, завораживает и ошеломляет».
Так утверждал Поль Бурже, описывая мой портрет в «Салоне». Даже не видя меня во плоти! Но, в конце кон-цов, он знал, что к чему...
Теперь я действительно счастлива. Я могу танцевать, где и когда хочу. Я могу высказать любое желание, и ка-ким бы экстравагантным оно ни было, мужчины дерутся друг с другом за честь быть представленными несравнен-ной, великой Мата Хари.
Честь? Для большинства это тайная надежда познать мое тело. Именно это страстное желание притягивает этих мужчин ко мне. О, я должна признать, что среди них есть очень влиятельные и сильные мужчины.
С того рокового дня, когда я исполняла восточные тан-цы в «Мюзе Гиме» и танцевала в Храме восточных рели-гий для избранной публики, ошеломив высокоученых во-стоковедов и побудив их отпраздновать мое появление как большое событие, моя жизнь стала бурной и веселой. Нет ни одного удовольствия, которым я бы пренебрегла. Я буквально купаюсь в роскоши, и меня чтут, как будто я божественное создание, эксцентричность которого состоит в желании раскрыть тайны изумленным массам.
Иной раз я не могу поверить, что моя жизнь полностью изменилась. Действительно ли это я, Мата Хари, или бед-ная, запуганная женщина, униженная рабыня капитана Маклеода, ярость которого преследовала меня как ужас-ный призрак во время моего первого пребывания в Пари-же. Теперь все это смешно: я, глупая маленькая гусыня, действительно оставила место своих первых триумфов и снова заперлась в том маленьком городке, который вечно воняет, как будто здесь никогда не убирают горшки...
Мои родственники в безрадостном, вечно туманном Ниймегене, где я трусливо пыталась спрятаться, стыди-лись меня. Понятие «публичная танцовщица» в глазах провинциалов было позорным. Они не только меня пре-зирали, но и ненавидели. Для них я была лишь одной из тех парижанок-паразиток, которые вели безбожную, грешную жизнь, всегда были склонны соблазнить ничего не подозревающих мужей, а потом их ограбить. Искусст-во? Они над этим смеялись. Искусство, талант, судьба - сами эти слова им чужды. Искусство? Они сводили его в своих высохших и безжизненных умах только к одной маленькой фантазии - бурлеску. За мной бдительно сле-дили. Но я была слишком робка и по-настоящему не тан-цевала в Ниймегене.
Но одно они не могли у меня отобрать - дар предвиде-ния, уверенность в том, что однажды жизнь повернется к лучшему. Дыхание этого великого мира коснулось меня легко, но я знала, что мое чудесное предназначение - жизнь, полностью посвященная моему искусству. Быть окруженной красивыми вещами и боготворящими тебя мужчинами - вот ради чего стоит жить...
Я часто смотрелась в зеркало, и оно убеждало в том, что я читала на лицах у многих, - ты красива. Да, гово-рило зеркало, ты красива. Но не только это придавало мне уверенность. Я теперь знала, что я не просто красива, но и обольстительна. Я лишь скрывала о, потому что не
хотела снова подвергаться унижениям. Я знала, что мое присутствие возбуждает мужчин, что я обладаю умением их покорять. Нет, я не из тех натурщиц, нарисованных Жордэном, с их дрожащими, как желе, белыми грудями, толстыми руками и ногами, с рыбьими глазами и двойны-ми подбородками.
И этот дар дал мне силу. Я приняла решение и присту-пила к выполнению своих планов.
Несмотря на грязные o письма мужа, я освободилась от удушающих оков своей респектабельной семьи и снова бежала в Париж.
И я танцевала. Снова в Храме восточных религий, а за-тем - на многочисленных фестивалях, на больших и ма-лых сценах. И всегда перед знатной публикой: министра-ми, дипломатами, знатью, интеллигенцией.
Знаменитые археологи, принадлежащие к сорока бес-смертным, сочли за честь ввести меня в самые знатны круги общества. Каждый мой танец, каждая пантомима поднимались до уровня важной церемонии.
Как писали газеты, некоторые вечера были «сказочны-ми и опьяняющими, самыми славными событиями в на-шей жизни». Я танцевала на вечере у посла Чили, потом во дворце княгини Мюрат, затем на балу, данном в мою честь князем дель Драго. Наследница американского миллионера Натали Клиффорд Барни пригласила меня на вечер в громадном замке в Нейи.
По программе я должна была играть роль королевы амазонок с настоящим золотым греческим шлемом на бе-лом коне с бирюзовыми украшениями. Красивый белый конь и украшения были мне подарены.
Роскошь... Да, я теперь знаю, что это значит. Думаю, по-другому я бы не могла жить. Мне нужна эта блиста -тельная обстановка, эти королевские хоромы на Елисей ских полях, слуги и служанки, всегда готовые выполнить мои любые желания, лошади и кареты, редкие экзотиче-ские цветы, дорогие шелка и драгоценности, особенно жемчуг и бриллианты - как легко ко всему этому привыкаешь. Могу ли от всего этого отказаться?
Меня украшают как богиню. И когда меня называют самой красивой женщиной Парижа, я воспринимаю это как должное.
Да, я красива и имею невиданный успех. Но я красива не в обычном смысле слова - роза, растущая во дворе крестьянина, тоже красива. Нет, я красива своей индиви-дуальностью, как драгоценная орхидея в единственном виде, а растет она далеко, в сказочной стране, в болотных джунглях, и охраняется дикими племенами.
Я именно такая орхидея, а сказочная страна - это Ин-дия, временно перемещенная в Париж, но тем не менее джунгли здесь есть. Это мой неприступный дом. Дикие племена - это мои слуги, опасные болота - их бездон-ные карманы, которые пожирают мелкую дань, а боль-шая приносится в жертву на мой алтарь.
Потому что я - Мата Хари, а не жена провинциально-го капитана. Да, я порочна, я преисполнена решимости наслаждаться жизнью до конца, мстя тем самым за все мои страдания. А мужчины? Они лишь средство для до-стижения цели. После смерти Питера все, ради чего я жи-ву,- это искусство, священное для меня, и эта роскошь. Это та цена, которую должны платить другие, безымян-ные, со своими громкими титулами, которые лезут ко мне, чтобы я приняла их сокровища. Потому что я никог-да не позволяю им платить за свою любовь, я не способна к притворству, нет, в лучшем случае я позволяю этим профанам прикоснуться к телу богини, поласкать его...
Любовь... Как меняется жизнь! Я не могу вспомнить, как давно это слово что-то значило для меня. Моя новая жизнь дает все возможности забыть смысл этого понятия, но от ее сладкого вкуса я никогда не отрекусь. Меня пе-реполняет амбиция, вдохновляющая на постоянные по-иски новых движений и жестов в моих экзотических тан-цах. Я читаю все, что можно найти об обычаях и кастовой
системе этой восточной империи. И я всегда довольна, когда седовласые специалисты по санскриту выражают удивление, спрашивая меня: «Откуда ты это узнала, са-мая прекрасная женщина? Разве это возможно, что жен-щинам в вашей стране преподают больше, чем изучаю-щим искусство и науку в нашей?» Я известна в Париже как священная баядера Шивы. Фестивали и вечера, кото-рые я облагораживаю своим искусством, - самые исклю-чительные, и когда они проводятся в узком кругу, эффект от моего тела и танцев граничит со сверхъестественным.
Атмосфера становится накаленной и опьяняющей. Сам воздух, кажется, источает наслаждение, и мои поклонни-ки едва сдерживают свою страсть. Их глаза пожирают ме-ня, почти совсем нагую, и как только я меняю позу, вол-нующе поворачивая свое тело или извиваясь им, выстав-ляя на обозрение публики мою соблазнительную попку, которая, как меня заверили знатоки искусства, сама по себе является произведением искусства, публика начина-ет тяжело дышать. Играет экзотическая музыка, опьяня-юще пахнет фимиам, полутемная иллюминация заставля-ет бронзовый цвет моей идеальной кожи сверкать как зо-лото - так создается эффект, которого я добиваюсь.
Эти специальные представления сопровождаются рос-кошными обедами, а крепкие вина усиливают состояние транса, в котором я исполняю свои танцы. Самые непри-стойные движения заменяют самые красноречивые слова. Какое это зрелище - лица сладострастных мужчин, как они облизывают губы, как их взгляды пытаются войти в мою плоть, достигая воображаемого оргазма, потому что их руки обречены на пассивность! Их распутные взгляды побуждают меня занимать все более сладострастные по-зы, потому что меня охватывает ненасытное желание ви-деть, как все эти мужчины бросаются к моим ногам, жад-ными глазами раздевают меня и сходят с ума от дикой страсти. Я всегда делала это без страха за свою репута-цию, так как мои представления имели невиданный успех. Некоторые сравнивали их с эпилептическими при-падками, когда я опрокидывалась навзничь, дрожа всем телом, и змееподобными движениями рук гладила свое сладострастное тело, а иногда вытянутыми пальцами ног касалась бороды какого-нибудь почтенного востоковеда.
