Мы с Кирой познакомились случайно. Зимой, перед самым Новым годом, мы были у каких-то общих знакомых, потом вместе пошли на трамвайную остановку. Я подумал тогда, что было бы здорово, если нам будет по пути, а оказалось, что она даже жила недалеко - у тётки, не доезжая до меня одну остановку.
Я проводил её, как и положено.
Потом мы не виделись около месяца. Потом встретились, обменялись телефонами (мобильных ещё не было тогда ни у кого) , а потом пошло-поехало. Ей было тогда лет 19, просто девочка ещё. Жила она у нас в городе у своей тётки на правах приживалки, поэтому при первой возможности я сразу забрал её к себе. У нас со свободной площадью тоже было негусто: маленькая двушка, разве что не смежная, родители в зале, да к нам ещё брат в придачу. Спали вдвоём на скрипучей односпальной кровати. Окна выходили на южную сторону, и днём солнце жарило беспощадно.
Кира сразу же сообщила мне, что деньги зарабатывать в нашей семье буду я и обеспечивать её и ребёнка буду тоже я. Я немного оторопел; я надеялся хотя бы на равноправие, привыкнув видеть, как и многие мои знакомые, как в современные семьи деньги, как правило, приносят матери.
За пол года до нашей встречи с Кирой я разошёлся с первой женой и жил у родителей.
Кира, несмотря на молодость, тоже успела побывать в браке; более того, о чём я, слава Богу, узнал гораздо позже, на момент нашей встречи она ещё официально была замужем - отношения с мужем у неё разладились, и он дал ей отпуск.
Её муж в юности был очень амбициозен, Карина, по её словам, выходила за него на перспективу. А потом он, как это бывает, дал слабину, снизил планку, своих притязаний. Кира в ответ на это нашла себе любовника, с которым после нашего знакомства тоже распрощалась.
В то время я был вовсе не богатый, если не сказать бедный, больной молодой человек, получающий очередное высшее образование. Я плохо ел, был тощий, в общем, переваривал опыт первой женитьбы.
После первой нашей близости, когда нам помешала мама, не вовремя пришедшая с рынка, Кира села на кровати и рассказала мне и о муже, и о любовнике. Я чуть не расплакался от её честности.
Потом она сказала, что я должен стать успешным мужчиной, иначе она не ручается за себя в дальнейшем. Она сказала, что наверное, не сейчас, но всё же когда-то после тридцати у неё будут любовники. Я слушал молча и мотал себе на ус. Потом подумал, недолго, пока заваривал чай, и сделал ей официальное предложение.
И молчание, и предложение мои прежде всего объяснялись тем, что в постели Кира была чудо как хороша. Она жила сексом.
Для меня, с моими далёкими, но вовсе не заглохшими с поколениями горскими корнями это было более чем принципиально. Моя первая жена была умная, но холодная.
А Кира была и жаркая, и темпераментная; и умная, и самое главное, очень красивая, тонкая, изящная восточная девушка, эффектная и яркая.
Мы поженились осенью. Свадьба была скромная, но красивая. Была хорошая тёплая погода, несмотря на конец сентября. К тому времени Кира уже была беременна.
Мы поехали на немецкие форты и гуляли там с гостями пол дня, вдоль наполненного водой рва. Кирпичных бастионов, пешек на постаментах, под сенью жёлто-зелёной рощи. Солнце светило мягкое и тёплое, ярко отражаясь в воде. Белая свадьба на фоне красок осени ясно отпечаталась в моей памяти.
В первую брачную ночь мы еле добрались до кровати, совершили обязательный обряд, а потом Кира взяла подаренный фотоаппарат и заставила себя фотографировать: обнажённой, в чулках и под фатой. Мы пили шампанское, смеялись и дурачились.
Фотографии получились очень пикантными: девушка, отдававшая мне их из печати, загадочно улыбалась.
С Кирой мы жили душа в душу, несмотря на беременность, учёбу и мою тяжёлую работу. Роды мы тоже выдержали мужественно, хотя и уставали страшно. Я работал как проклятый, но денег всё равно не хватало.
На почве усталости и безденежья появилось отчуждение друг от друга.
Сначала просто не хотелось друг с другом разговаривать, а позже - даже быть рядом. Сексуальная жизнь на односпальной тесной кровати в комнате с моим братом стала казаться уже не яркой, а пресной.
Нужно было что-то делать.
Однажды весной 2005 года, гуляя по парку с коляской, мы смотрели друг на друга с осознанием того, что чувства, как плохой фитиль, вот-вот угаснут. Мы не хотели этого, но на первый взгляд, сделать ничего не могли.
Мы стали говорить о том, что нужно что-то поменять кардинально. Кира предложила мне вернуться в Европу, освоиться, а потом забрать с собой их. Я не хотел тогда расставаться с семьёй, наученный опытом первого брака и понимая, к каким последствиям может привести столь долгая разлука. Я предложил свой вариант. Она подумала, и согласилась когда-нибудь попробовать. Вот так мы стали жить по-новому.
Однажды мы решили жить по-другому, по-новому, я уже говорил об этом. Очень тяжело осознать, что ты внутренне свободен.
Я родился в Советском союзе, родители к дисседенству не тяготели, даже наоборот. Они принадлежали к тому поколению счастливчиков, чья юность пришлась на 70-ые, и кому союза дал всё. Но самого союза они уже не боялись. Они не знали, что такое война, голод, холод, безработица, унижение личности, бесперспективность.
Собственно, и я, чьё детство выпало на либеральные 80-ые, со временем должен был пополнить ряды беззаботных счастливцев. Но не вышло. Сначала прискакали на сивой кобыле 90-ые, а с ними жизнь на грани нищеты, потому что родители так и не сумели приспособиться к новому времени, особенно папа; потом война в Чечне и каждодневный страх, что его туда отправят, который вошёл в подкорку, потом дефолт.
О, я его очень хорошо помню! До него маме еженедельно давали в школе какую-то небольшую сумму денег, она ехала с ней на рынок и привозила мясо, докторскую колбасу, какие-то сладости нам с братом. Потом и этого не стало.
И ещё, я совсем не умел тогда думать самостоятельно. Пионерию отменили за месяц до того, как я должен был в неё вступать - я упёрто хранил в шкафу галстук с биркой, кажется, "15 коп.". Начальные классы школы я единственный проходил в советской синей форме. Учился я во вторую смену, и потому, когда днём бегал за хлебом, заходил в парк гарнизонного Дома офицеров, старинную немецкую усадьбу, где под сенью лип на бетонном постаменте торчал бронзовый Ленин. Я стоял перед ним, и блики играли на его полированной лысой макушке, и от земли пахло прелостью и прошлогодними листьями.
Вскоре, однако, народные умельцы увезли Ленина в приём цветметаллов.
А я пошёл заниматься восточными единоборствами. Тогда это было очень модно.
Но мальчик я был робкий, и впервые серьёзно получив на тренировке, сразу же невзлюбил это дело. Папа сказал, что если я всё брошу, вырасту бесхарактерным. Этого я испугался гораздо больше, и прозанимался ещё пять лет.
К вере в Бога я шёл через немыслимые тернии, я думал, я вообще не верю ни во что; все говорили, вера - это подвиг, куда тебе. А я не умел даже молиться, "Отче наш" выучил с трудом, молился, как моя прабабка, у которой однажды подслушал: "Боженька, миленький, прости меня, грешного".
И только через много лет понял, что верил-то всегда, верил с искренностью ребёнка, но бывшие советские граждане только мешали, начитавшись умных книжек.
К чему я всё это? Да к тому, что я всегда делал как надо, а не как хотел. А как я хотел?
В нежном возрасте я посмотрел - тайком от родителей, разумеется, - вторую часть "Дикой орхидеи". Кино произвело на меня впечатление, под которым я нахожусь до сих пор. Вы помните: юноша, девушка, романтическая любовь, только одна неувязочка: романтическая героиня в капиталистического общества подрабатывает в дорогом публичном доме. И это ей не сказать, что не нравится, вот что самое главное.
Я подумал тогда: все те женщины, учителя, знакомые, воспитанные, романтичные, единственная любовь до гроба в голове, сплошь на подбор декабристские жёны - да как они живут?
Мужья их пьют, гуляют напропалую, от свиньи не отличить этих мужей порой, но надо же: они когда-то были не такие. Им вся душа и вся единственная любовь.
В общем, с одной стороны, взрослые забивали мне голову романтической лабудой посредством подсовывания мне старой доброй приключенческой литературы, с другой стороны, голова моя думала о своём. К тому же горские гены уже давали о себе знать.
Годам к двенадцати я уже был совершенно сдвинут на откровенной эротике (Интернета ещё не было, порнографию видели единицы) , но в отсутствие внутренней свободы даже помыслит не мог о том, что, например, моя жена когда-то будет носить стринги.
Так незаметно я рос и вырос в крайне амбициозного молодого человека. Неудачи первых любовных приключений быстро превратили меня в идеалиста, а посему я без памяти влюбился в ту, которая, выражаясь попросту, первая мне дала.
Это случилось уже в Москве, в МГУ, куда я поступил блистательно и без помощи какой-нибудь волосатой лапы. Просто потому, что такой лапы у меня не было. Девушку звали Надежда, была она старше меня на три года и училась там же, на филологическом факультете. Жила она одна с матерью в нищенской однокомнатной хрущёвке, денег не было ни у неё, ни у меня, так что питались мы весна скудно, крапами и супами "Роллтон" , зато я расстался со своей девственностью.
Окрылённый успехами в любви и учёбе, я, не слушая критики товарищей, охов родни и свято уверовав её словам о том, что я у неё первый (что, конечно, была наглая ложь, но что стоило навесить лапши на уши юнцу, который имел смутное представление о том, где у женщины находится вагина?) , так вот. Как честный человек, я тут же сделал ей предложение.
Она благосклонно согласилась.
Так я и женился. Свадьбы не было, просто расписались и всё.
Мои родители были в совершённом шоке от моего выбора, так как Надя была цыганка, закончилось тем, что они совсем перестали присылать мне деньги. Пришлось искать заработков.
