В то утро я сидел у себя на даче, на террасе, и пил кофе, ожидая, пока проснётся мой сынишка. Будить его мне не хотелось - котёнок так сладко спал, завернувшись в одеяльце, из-под которого выглядывали только голая пятка и правый сосочек. Полюбовавшись на моего любимого зайца, я осторожно, чтобы не разбудить, потеребил его волосы, ущипнул слегка за сосок, и тихонько чмокнул парнишку в щёку. Стасончик заворочался, но вроде не проснулся. Улыбнувшись, я вышел из комнаты.
Было уже начало двенадцатого, когда позади меня в доме послышался шум, и Стасик появился наконец на террасе, в одних обтягивающих трусиках. Трусы ему были не то чтобы малы, но пухлые и круглые, как мячики, ягодички моего сына вываливались из них и прикольно оттопыривались при ходьбе.
- Привет, па.
- Доброе утро, - я обнял сынульку за талию, и, притянув его к себе, чмокнул в живот.
- Не надо, - в последнее время мой повзрослевший мальчик стеснялся таких моих проявлений любви, но я не мог отказать себе в удовольствии.
- Надо, Стасик. Я говорил тебе уже. Надо! - я нежно хлопнул сынулю по попке. - Ты не должен, как дебил, от мужчин шарахаться, и от отца своего. Это нормальные ласки.
- Ну ладно, - парнишка смущённо улыбнулся, и, выпутавшись из моих рук, спустился по ступенькам на лужайку. Там мой ленивый котёнок пописал в кустики, так как идти на другой конец участка до туалета ему не хотелось. И хотя он повернулся в этот момент ко мне спиной, я всё равно с удовольствием понаблюдал за эти процессом.
- Иди, кофе попьём.
Стасик поднялся обратно на террасу и уселся рядом со мной за большим столом. Я налил ему кофе, и полюбовался тем, как мой малыш уплетает своим красивым ротиком бутерброды и сладости.
- Умылся уже?
- Да, я там в доме умылся.
- Хорошо поспал?
- Угу.
- Утром не разбудил я тебя?
- Утром? - Таська поджал губки, и мне показалось, что он слегка напрягся. - Не, утром не разбудил. Я спал.
Щёчки у моего сына немного порозовели. Ах вот оно что! Маленький обманщик. Выходит, он не спал, а только притворялся - и почувствовал, как я его целовал и трогал...
Похожая история произошла с нами около полугода назад. Я тогда вернулся домой поздно, и в хорошем настроении - так как добился наконец расположения одного капризного юноши, за которым долго ухаживал. Стараясь не разбудить детей и жену, я прокрался в комнату Стаса, чтобы поцеловать его, как обычно, на ночь. Было жарко, и сынуля спал неукрытый, в одних трусиках. Я подошёл и тихонько поцеловал его в щёку. Но заметил, что свежие розовые губки моего сони полуоткрыты. Это сильно меня возбудило, и я, будучи уже не в силах совладать с нахлынувшим на меня чувством, поцеловал сынульку прямо в ротик. Паренёк заворочался, но глаза не открыл. И тогда я, как заворожённый, принялся целовать его в шею, в сосочки, в животик, в письку через трусы - хотя и осторожно, но страстно.
Может, Стасончик и тогда не спал, а только притворялся?
Любимый закончил завтракать, и я, смахнув у него с губы крошку, потрепал сына по щеке:
- Ну что? На озеро пойдём?
- Да нет, неохота что-то.
- А что будем делать тогда?
- Не знаю. - парниша сладко зевнул, и протёр кулаками свои всё ещё сонные глаза.
- Массаж может сделаем? - я положил руку сыну на плечо, и слегка его помассировал.
Последовала непродолжительная пауза. Как я уже упомянул, чем старше Стасон становился, тем больше он стеснялся моих ласк, объятий, и т. п. Но я постоянно воспитывал его, ненавязчиво внушал сыну, что нельзя быть тупым гомофобом, вздрагивать от каждого мужского прикосновения - и он вроде со мной соглашался.
- Не знаю. Можно и массаж наверно, - ответил наконец с деланным безразличием через несколько секунд Тасик. Я улыбнулся, потому что знал, что массаж ему на самом деле очень нравится.
- Ну ложись тогда, - убрав со стола чашки с тарелкой, я протёр столешницу полотенцем.
- Что, на стол прямо? - удивился сын.
- Конечно, так удобней гораздо. Чем над кроватью сгибаться.
- Да нет. Увидят.
- Кто увидит? Никто не увидит, это только если близко подойдёт кто. А с дороги не видно ничего.
- Да?
- Конечно. Ты ляг, посмотри сам.
Стасончик неуверенно залез на стол, и, вытянувшись на животе, приподнял голову:
- Ну да, походу не видно правда.
- Ну вот, я ж говорил тебе. А если что, мы шторки просто закроем.
- А, ну да. Правильно. - парнишка улыбнулся.
Присев рядом с расположившемся передо мной сынулькой, я довольно потёр под столом руки, и приступил к процедуре.
Сначала я медленно, не торопясь размял пареньку плечи. Потом прошёлся по лопаткам. Затем - так же неторопливо - промял поясничку, и остановился в том месте, где спина начинает уже плавно переходить в ягодицы:
- Попку массируем?
Сынишка опять поджал губы, шмыгнул носом, и ничего не ответил.
- Не слышу. Массируем, или не массируем?
Раньше Таська с удовольствием отвечал утвердительно на такие мои вопросы, но теперь...
- Лучше ноги сначала, - выдавил, наконец, из себя он.
- Ну хорошо, - я ласково провёл ладонью по спине любимого, - ноги так ноги.
Ляжки у моего паренька были ничуть не хуже, чём все его остальные прелести - крепкие, округлые, упругие. И я с удовольствием помассировал и их, как бы поднимаясь постепенно от колен вверх, к ягодицам. Сынулька при этом постоянно, хотя и не слишком уверенно порывался сдвинуть ножки поплотнее. Но я не позволял ему этого делать, раздвигая бёдра руками, и несколько раз задел при этом его обтянутые трусиками половые органы.
- Ну ладно, всё. Хватит ноги, - выдохнул минуты через три Стасик.
- Хватит? Ну ладно. Что, попку теперь?
Ответа опять не последовало.
- Ну, молчание - знак согласия! - улыбнулся я.
Я часто в последнее время использовал в подобных ситуациях эту фразу. И, что характерно, сын со мной не спорил.
Осторожно сжав в ладонях тёплые юные ягодицы, я погладил их кончиками пальцев, а потом нежно, ласково похлопал ладонями. Стаська напрягся всем телом, но лежал спокойно, и не вякал.
- Трусы снимаем? Или нет? А, Стасончик? Что, опять знак согласия?
Я понимал, что хотя мой зайка и комплексует, но ему очень хочется, чтобы я помассировал его именно так, обнажённого. Положив левую руку сыну на поясницу, правой я стал медленно, с чувством, разминать ему ягодички, постепенно спуская с него трусы по два-три сантиметра. Через минуту попка была оголена уже почти наполовину. А ещё через пару минут я уже встал из-за стола, и, стянув спущенные трусики с сына полностью, забросил их в угол:
- Ну вот, так красивее гораздо. И удобнее.
Встав позади Таси, я осторожно подтянул его за щиколотки к краю стола.
- Ай! Зачем? - не понял сунуля.
- Лежи, не дёргайся, - улыбнувшись, я шлёпнул паренька по попе, - мне так удобней.
Сильно раздвинув и согнув в коленях ноги своего подопечного, я уселся на стул между ними, позади Стаса, и положил обе руки на оголённые ягодицы сына. Слегка раздвинул их. Потом - посильнее, так что мне стала видна его маленькая, нежная, практически нетронутая ещё дырочка. "Практически" - это потому что я неоднократно вводил ему туда клизмы. Но в том, что мой сынишка был девственником в анальном отношении, я нисколько не сомневался.
- Между ягодичками будем массировать?
- Не, не надо, - ответил на этот раз однозначно Стасон.
- Точно?
- Точно.
- Ну ладно. - я снова шлёпнул паренька ладонью по заду, и вцепился обеими пятернями в его сочные булочки. - Эх, хороша попка! Круглая такая стала у тебя. Давно ремня не получала, кстати.
Услышав эти мои слова, Стаська втянул голову в плечи, и заворочался на столе так, как будто я уже стоял позади него с ремнём, и готовился строго наказать сына за какой-то серьёзный проступок. Ничего не поделаешь, рефлексы! Мне понравилась такая реакция моего зайчика.
- Что-то подозрительно хорошо ты себя ведёшь в последнее время. - я уже ощутимо шлёпнул сына два раза по заднице, и он ещё сильнее напрягся и опустил голову. - Что, прям таким идеальным стал? Пай-мальчиком? Или я не знаю чего-то просто? Есть косячки какие-нибудь за тобой? Колись давай. А то хуже будет.
Говорил я это беззлобно, можно даже сказать - в шутку. Но Стас вдруг взволнованно, прерывисто выдохнул, и тихо признался:
- Есть вообще-то косячок один.
- Есть? Ну вот, видишь, я так и думал. Что конкретно? Курил опять? Или двойку получил? Что?
- А ты не будешь сильно наказывать меня? - тихонько пролепетал Стасончик. - Я ж сам признался.
- Ну ты во-первых не признался ещё. А во-вторых - это я из тебя информацию вытянул, - улыбнулся я, - так что давай, колись уже. Не торгуйся.
- Я, это... - мой сладкий котёнок задрожал всем телом, но тут же справился с волнением, и сказал, шмыгнув носом. - Ну, короче, я рубашку там проиграл. В карты. Давно уже. Ну, ту - дорогую, помнишь была у меня?
- А, это ту которую у тебя "на пляже украли" что ли? - вспомнил я рассказ сына трёхмесячной давности.
- Ну да.
- Понятно. А я тогда подумал кстати - странные воры какие-то, не всю одежду украли, а рубашку только. Хотя остальное шмотьё у тебя не хуже было вроде.
Я, конечно, не рассердился на сынишку, злиться на него я не мог просто физически, причём - вообще по жизни. Мой сладкий любимый заяц вызывал у меня всегда только позитивные эмоции, даже когда косячил. Но родительские обязанности есть родительские обязанности. И я, нахмурив брови, сделал вид, что глубоко озадачен:
- Та-ак. Нет, ну это хорошо конечно, что ты сам признался всё-таки. Хоть и через три месяца. Но карты - это ж серьёзный проступок, зай, я ж предупреждал тебя. Это же не двойку получить, и не опоздать на пол-часа. Как же тебя так угораздило-то?
- Я не знаю, - виновато проговорил Тасик, поворачиваясь набок, и явно намереваясь слезть со стола - видимо, чтобы не раззадоривать меня своей голой попой. Но я остановил его:
- Так, стоять. Куда ты подорвался-то?
- Я в туалет хочу.
