- Сашка, ну куда ты опять тянешься! Угомонись уже! - в позе “ню” Танька безуспешно отмахивается задницей, одновременно готовя нам завтрак. Яичница, докторская колбаса и остальное по классике жанра. Собственная моя футболка задрана, и на ней, на Таньке, а не на яичнице, по прежнему нет трусиков. “Оне” сохнут на батарее центрального отопления. Как остальная Танюшкина одежонка. Это здоровый мужик отожмет трусы так, чтобы к утру просохли на теплом едва чугуне. Но никак не дюймовочка… Дюймовочкам по силам только оттрахать этих своих мужиков, что поутру надевают сухими свои труселя…
Ну ещё вымыть их, тех самых, своих мужиков, прокачать прану, предстательную железу в конце концов…
Пописать, помыть, потрахаться в душе, потрахаться на столе, на контейнере, и остановить потрахушки перед самой яичницей. Все так. После того, как мне придержали писю, чтобы струя хотя бы изредка попадало в район унитаза, и основательно выкупали, я впал в прострацию. Мозг всухую заклинило на желании драть горячую Таньку без перерыва на обед по самый ужин включительно.
Если честно, то будучи свежеоттраханным девятнадцати сантиметровым страпоном, мне очень хотелось повесится от произошедшего. Сама мысль о том, что я словил от процесса чудовищный анальный оргазм, была настолько мерзка и постыдна, что жить перестало хотеться сразу и насовсем. По лицу текли слезы, тело колотилось в рыданиях, вернувшись с перекура разум брал свое и приказывал немедленно все прекратить. Здесь и сейчас. Но что он мог поделать против Танюшкиных ладошек? Теплых, нежных, все понимающих? И добро бы одних только ладошек. Там была еще и небольшая, но выразительная и упругая грудь, простые слова утешения, и ласковые губы… Ну, что мы, тряпки, могли с Таней поделать? Надо ли говорить, что когда лишенного девственности входа снова коснулись умелые пальчики, компрессор в долю секунды накачал желание до верхнего предела его возможностей. Разум на этот раз не стал плеваться и уходить на балкон. А с интересом прислушивался и приглядывался к происходящему, хотя во второй раз получилось обрывочно скомканно. Не многое успел осознать воспаленный мой мозг. Вот меня разворачивают к стенке душа, волнующе льнут к спине жарким телом… Вот мягко раздвигают попу хорошо смазанной головкой страпона…. Вот я пищу от наслаждения и кручу задницей, стремясь насадиться поглубже… Меня крепко держат за бедра, со шлепками дерут по взрослому, хрипят, стонут, кричат, что любят… И через минуту я уже содрогаюсь в оргазме, ни разу не прикоснувшись к члену… А вот еще раз, когда Танькина ладошка отдрачивает его в такт перфорационному действию сзади на всю глубину, ширину, высоту… Мозг съехал с катушек и хотел ещё и ещё. Во всех позах и алгоритмах… И он был получил свое, я уверен, но нас прервало урчание в животах, и Таня погнала меня за провизией. И я побежал. Быстро. В непросохшей еще одежде, чтобы не околеть по дороге.
Поселок возле “поселкообразующего” комбината нагонял тоску своей обветшалостью. Построенный в самый расцвет социалистического застоя, он прожил бы еще лет пятьдесят, не свались на комбинат автоматизация производства в лице нашего конгломерата. Очень скоро производство перейдет на полный замкнутый цикл с управлением по оптоволокну и от поселка останутся зарастающие кустарником пустые коробки Брежневского бетона. И если народ не разъедется, то скорее всего сопьется, как давешний водитель “буханки”. Таковы суровые действительности нашего времени. Неумолимый капитализм с прогрессом не знают жалости даже к заслуженным ветеранам советского производства…
Я быстро закупился по списку в ближайшем продмаге, и бурча животом вернулся в “хотель”.
Яичница с колбасой настолько удались, что захотелось оставить Танюшку себе насовсем. Особенно когда после завтрака она оседлала закусившего удила дракона. Влажная и горящая, Таня мягко и упруго окольцовывала всбесившегося меня, и так не по детски утрамбовала в жесткий кроватный каркас, что выбора больше не осталось. Я понял, что люблю Таньку всеми фибрами своей похотливой души. Нераздельной, страшной, вечной любовью. Если бы меня поставили к стенке, воткнули в анус измеритель искренности, и заставили признаться в чувствах, тот бы взорвался под силой моей непосредственности. И нет никакого мне дела о мрачной судьбе тутошнего населения.
К приезду напарников мы успели надеть на Таню просохшие трусы, развернуть оборудование, протестировать подключение к комбинату по оптоволокну, и даже найти ошибки. Много ошибок.
- Таня, ты какой релиз грузишь? - обалдело спрашивал я раз за разом никогда не ошибающуюся подчиненную.
- Двадцать второй, - беззаботно отвечали мне, раз за разом загружая что-то не поддающееся осмыслению.
На девятую, грозящую катастрофой попытку загрузки я уже обливался потом. Температура процессоров ощутимо разогревала гостиничный номер, тасуя и обрабатывая гигабайты непонятной мне процедуры.
В конце концов я пристально посмотрел на Таню. Забравшись с ногами на табурет, высунув язык и отклячив задницу, та склонилась над ноутом, старательно приканчивая комбинат вместе с ненаглядной нашей карьерой. Хотя в отличии от последней, комбинат не остановится, в поселке полно народу что могли вернуться в цеха. Однако с Танькой все-таки надо было что-то делать. Уж очень вызывающе сверкала из под края футболки ее круглая попа. Белеющая, к тому же, приспущенными трусиками.
Я подошел к преступнице, двумя резкими движениями задрал футболку и сдернул к коленкам трусы.
- Ты что творишь, зараза мелкая? - отвесил я сочный шлепок.
- Ну, блииин! - зашипела Танечка, мигом прикрыв ладошкой вспыхнувшее полупопие.
- Я тебя спрашиваю, что ты творишь? - запечатлел я хлесткую пятерню на соседней страдалице.
- Ааай!- взвизгнула Таня, вскакивая.
В ее глазах метались боль, желание, и какая-то сосредоточенность. Во мне тоже металось разное. Но больше - желание хорошенько отшлепать упругую ее попу. Я схватил Таньку в охапку и перебросил через колено поставленной на табуретку ноги. Голые беззащитные ягодицы выпукло уставились на меня, отключив в мозгу какой-то там тумблер. Через секунду, входя во вкус я уже безостановочно наяривал ладонью дергающиеся полушария под истошные Танины вопли. Она извивалась, сучила крепенькими ножками, с которых окончательно сползли трусики, и пыталась пробраться пальчиками к истекающей соками киске. У меня окончательно сорвало крышу, и я остановился только когда опухла ладонь. Она яростно горела в терцию с набирающими цвет пунцовыми ягодицами невиданной красоты. На меня снизошел порыв нежности, я ласково погладил раскаленную Танину попу, и задушевно повторил свой вопрос.
Ответа не последовало. Таня находилась в режиме многозадачности. Она одновременно заходилась в рыданиях, одной рукой ласкала себя между ножек, в попытке довести до оргазма, а второй, что-то набирала на клаве ноутбука. Не иначе код запуска боеголовки по комбинату. Упорная “Железная дева”. Если не сказать - “Упоротая”. Вот что на нее нашло?
Я вздохнул, и притянул к себе ее ящичек. В нем Таня хранила тот самый “наборчик”. Я уже имел возможность ознакомиться с его содержимым. Кроме двух разнокалиберных японских страпонов, последних, как объяснили, моделей, в нем содержались четыре анальные пробки, кожаная шлепалка, несколько флаконов лубриканта, сотня-другая презервативов и упаковка медицинских перчаток. Такова была наша Танечка. А ко всему в наборчике присутствовала пачка влажных салфеток. Именно они и определили ненаглядное Танькино будущее. Я пристроил изнемогающее тельце на край стола, заботливо подложив подушечку в район сгиба, склонился и, не в силах себе отказать, покрыл пылающие ягодички нежными поцелуями. Восхитительное наслаждение - целовать свежеотшлепанную попку. Румяную и горячую… Не будь в таком нетерпении, целовал бы до посинения булочек.
- Странные создания - люди, говорил я себе. - Вот ты, никогда прежде не замечал в себе садистких наклонностей, но стоило отстрапонить твою драгоценную задницу, и крыша уходит в разгул.
Я аккуратно протер салфетками междупопие, ненавязчиво массируя испуганную звездочку, а потом осуществил туда уже заныр пальцев, нежно размазывая лубрикант изнутри. А потом, вернее - затем, ввинтил изящную пробочку. Лиловую с огромным бриллиантом-кнопкой. Конечно мне возражали, называли охуевшим мудаком, "не так быстро, сука" и " блядь, другую вибрацию включиииии!"
Я и не думал возражать. Вкручивал помедленнее, и перебирал нажатием бриллианта разные мелодии в Таниной попе.
А когда та томно вздохнула, взялся за шлепалку.
И даже успел с ее помощью пяток-другой раз извлечь из подчиненной длинное "Сууукаааа! Ещеееее!", прежде чем по голым ногам задуло сквозняком из открывшейся настежь двери.
"…блядь, вы совсем охуели?" - раздалось от порога…
Мы с Танькиной жопкой недоуменно обернулись на вопрос.
В дверях стояли не Димка с Лариской, как мы ожидали. А сами Сан Юрьич с Евгенией Павловой! Самые лютые кризис-менеджеры обитаемой части нашей с вами Вселенной. Их так и называли СанПавловы! Эта сладкая парочка обломала и выкинула на помойку не одного золотого руководителя, спасая проекты от начальственной рукожопости. Состоявших в пятилетнем гражданском браке, СанПавловых посылали разруливать самые конченные ситуации. Я только и успел удивиться, что той быстроте с которой отправили их на Танькино непотребство. Ведь и часа не прошло с ее заскока, и вот они уже тут. Вконец охуевшие таращатся на красную-прекрасную девичью попку, из которой ответно на них смотрит огромный брильянт. Смотрит и вибрирует, словно хочет что-то сказать, но не может переорать саму Таню. Если вы думаете, что я прекратил порку кожаной шлепалкой только потому, что в дверях появились какие-то там сраные менеджеры, то ошибаетесь. В состоянии счастливого невминоза, и зашкварной эрекции я продолжал извлекать из Тани разного рода глаголы и трехэтажные междометия. Вздувшийся хрен хлестал воздух в раскачку.
