Я занималась уборкой. Алеша был дома и крутился вокруг меня, как оса вокруг сладкого. На мне было легкое короткое платьице, под ним я была как всегда голая, и когда я мыла окна, я знала, что мое платье просвечивается насквозь. Я чувствовала все время на себе жадные и любопытные глаза Алеши, и мне это нравилось. Я вовсе не хотела дразнить, соблазнять его, но когда я видела его горящие глаза, порозовевшее лицо, я чувствовала себя так, словно мне тоже 15 лет, во мне бродит кровь юного желания, обращенного на всех другого пола, на весь мир, томяще - трепетного, еще не перемешанного с жестокостью жизни, нечистотой быта. Я знала, конечно, что так не было у меня, да и ни у кого, но сейчас мне хотелось думать, что так бывает.
Юношеские желания - это такой мутный источник, но я пыталась видеть только то, что цвело, питаясь этим источником. Это казалось мне таким трогательным. Я безумно завидую Алешкиной влюбленности в меня, и мне так жаль моей юности, которая не была безоблачной, может такой и не бывает, но вдруг. Тоска по вымышленному миру, который мог бы и быть. Когда мне было столько, сколько Алеше, мне нравился мальчик из соседнего класса. Однажды мы оказались с ним одни в химлаборатории, и он попросил меня показать ему. Я согласилась, не раздумывая. Я стояла за шкафом, спустив трусы и подняв юбку, солнечный луч грел мне голый живот, но мне было жарко и без него. Мальчик пылающими глазами уперся в мою темную лужайку, и у меня начали дрожать ноги. Мне совсем не было стыдно, я испытывала радость и возбуждение. Когда мальчик протянул руку и попытался влезть пальцем в мою щелочку, я отскочила от него не потому, что сочла это чрезмерной дерзостью. Я была вся мокрая внизу и стеснялась этого. Когда я потом шла по коридору, горячая влага капала из меня, и мокрые трусы липли к телу. А тот мальчик после этого стал стесняться меня, краснеть при встречах, и больше у нас ничего не было.
Заметил ли Алеша, что я была без белья, или он уже давно знал, что я никогда не ношу его дома, но он все норовил устроиться так, чтобы заглянуть мне под платье, когда я наклонялась, прибираясь под мебелью. Алешенька, я бы с радостью показала тебе все, но как ты это представляешь? Ты же только что видел меня у окна практически голой сквозь платье. Но ты же, как и тот мальчик, хочешь видеть, что у меня там внутри - мои складочки, щелочки, дырочки. Может я должна провести с тобой урок анатомии - раздвинув ноги, раскрыв перед тобой мое интимное? Тебя же это интересует. А может, ты хочешь, чтобы я отдалась тебе? Но это же нереально, об этом не может быть и речи. Я чувствую, что вся повлажнела внизу.
Неужели я на самом деле хочу Алешу? Нет, совсем нет. Меня разожгла фантазия о пикантной сцене, когда я в роли учительницы демонстрирую Алеше свою интимность. Сам сюжет мне нравится, но Алешу надо из него убрать. Я представляю, что я лежу голая с раздвинутыми ногами на учительском столе перед классом. Интеллигентный чинный учитель, с седой бородкой, мягкими теплыми пальцами раскрывает мои срамные губы, объясняя двум десяткам мальчишек устройство половых органов женщины. Он вызывает одного из мальчиков к столу и просит его повторить урок. Мальчик подрагивающими пальцами трогает меня внизу, раздвигает малые губки: "Лабии... , - забывает он, - Минори, - подсказывают ему". Мальчик норовит незаметно всунуть палец в мою дырочку. Потом я представляю, как весь класс становится вокруг стола, я беру в руки и мастурбирую сразу два мальчишеских членика, а остальные синхронно под моим наблюдением мастурбируют себя.
В тех или иных вариациях эта фантазия приходит мне в голову не в первый раз. А сегодня еще и Алешино томление передалось, наверное, мне и стало моим собственным. Я прогоняю Алешу из комнаты, чтобы он не мешал мне, а потом мучаюсь, что обидела его.
Когда возвращается домой Дима, я льну к нему, ласкаюсь, хочется какой-то необыкновенной нежности, растворения. Он понимает по своему, уводит меня в спальню, опрокидывает на спину, раздвигает ноги. Я вся мокрая внизу, и он решает, что я хочу его немедленно. От обиды непонимания я чуть не плачу и сначала не отвечаю ему, но независимо от меня механическое раздражение от его толчков разжигает меня, я принимаю его в себя уже со всей страстью и кончаю бурно, как-то истерично.
Год нашей совместной жизни и день рождения Алеши почти совпали. Мы отмечали эти события втроем, по - семейному. Дима подарил мне платье, обтягивающее, как чулок, и короткое, чуть ниже бёдер. Я была в нём совсем как голая, попыталась одеть под него бельё, но Дима возмутился, заставил снять его. А когда увидела, какими жадными глазами смотрит на меня Алёшка, сразу повлажнела внизу.
Он сидел напротив меня, и всё косился на мою грудь, на соски, которые совсем некстати набухли и торчали вызывающе, словно демонстрируя себя мальчику. Алеша выпил вина, порозовел, таращился на мою грудь, смущался, когда я ловила его взгляд, и отводил пылающие глаза. Неловко повернувшись, он смахнул нож на пол, наклонился за ним. Я сразу догадалась, что он сейчас сделает, но не стала сводить расставленные ноги. Хотя пару часов назад я выбрила себя внизу до шелковой гладкости, ощущение было такое, словно несуществующие волоски встают дыбом под жадным взглядом мальчишки, уставившимся в мои раздвоённые складки. Я чувствовала, как тягучая влага медленно вытекает из меня. Алеша поднялся, ещё больше покрасневший, и отводил от меня растерянные глаза.
После ужина, словно почувствовав моё возбуждение, Дима увёл меня в спальню Едва закрыв дверь, он тут же задрал мне платье, насадил меня и понес в постель. Наигравшись, мы лежали расслабленные.
- Что-то нехорошо получается. День рождения Алёши, а мы бросили его одного, - говорю я.
- Ты заметила, как он смотрел на тебя. Ты такая манкая сегодня, даже Алёшку соблазнила.
- Он уже почти взрослый, 15 лет, вспомни себя.
- Я безумно жаждал всех женщин, но они почему-то не замечали этого. Мне сейчас в голову пришла безумная мысль - подарить сегодня Алёшке женщину в день рождения, первую его женщину.
- Ты с ума сошел. Кого ты хочешь сейчас найти? - Я вдруг почувствовала, что ревную Алешку, не хочу, чтобы у него была какая - то женщина.
- Я хочу, чтобы первой его женщиной была ты.
- Ты, действительно, сошёл с ума, - сказала я, но озноб возбуждения прокатился по телу, соски болезненно засвербели, жаром заполыхал низ живота.
- Ну почему? Я к нему тебя не ревную. Почему бы тебе не просветить его?
- Как ты это себе представляешь? Я должна сейчас соблазнить его? Я просто не смогу так.
- Я поговорю с ним сам. Он умный мальчик и всё поймёт. Жди, он придёт к тебе.
Дима оделся и вышел из спальни, а я лежала, обмерев, потом вскочила и побежала в ванную. Я подмывала себя с такой тщательностью, мне хотелось быть для Алёши чистой и свежей. Я представляла, как сейчас голенькой войду в спальню, где Алёшка уже лежит в нашей постельке в ожидании, срежиссировала в уме сцену, целый план соблазнения составила. Постель была, к моему разочарованию, пуста. Что ж, подумала я, может так и к лучшему, идея Димы явно безумна. Сейчас он вернётся, и мы посмеёмся над его прожектом. И тут открылась дверь, и вошёл Алёша в одних белых трусиках, похожий на робкого оленёнка, с полыхающими на пол лица глазами. Он в нерешительности остановился, а меня вдруг так затрясло, что казалось, я кончу, едва он только коснётся меня.
По Лешкиным ногам выступала гусиная сыпь. Я должна была взять себя в руки, если мы оба будем трястись от волнения, то это может плохо кончиться. На мне ведь сейчас роль инструктора. Эта роль была внове для меня, я всегда отдавала инициативу мужчине, оставляя за собой право дать ему всё, что могу, и взять от него всё, что он может. Алёшка забросил ногу на постель, в глазах его был испуг. - Сними трусики, Алёшенька, неприлично быть одетым, когда женщина обнажена, - коряво пошутила я, стараясь снять напряжённость, и откинула одеяло, показывая ему себя совсем голой. Какие у него стали глаза, когда он смотрел на меня. Вот всё, что ты хотел увидеть, Алешенька, я голенькая перед тобой, и мои груди, и тот раздвоённый сфероид, пытаясь увидеть который, ты так неловко лазал под стол. Он пока сжат, но готов раскрыться перед тобой.
Алёша, полыхая испуганными глазами, стягивал с себя трусики, и напряжённая юность его вздыбилась маняще передо мной, так что я еле сдержалась, чтобы не припасть к ней губами. Он лёг рядом, я обняла его за плечи, и почувствовала, как он дрожит весь. Я прижала его к себе, обняла и медленно гладила его плечи и грудь. Он перестал дрожать, хотя дышал прерывисто, словно захлёбываясь. Когда моя рука лишь чуть коснулась его члена, он вздрогнул, но я уже убрала руку вверх, и потянула его за плечи, побуждая повернуться ко мне. Мы лежали лицом друг к другу, я шептала - Алёшенька, милый, - и подводила тихонько свои бёдра, пока его юный дротик не скользнул в мою раскрытую пещерку. Он резко дернулся, вбив в меня свой дротик, и я перевернулась на спину, увлекая его за собой.
Он бился во мне торопливо и исступлённо, но я не пыталась утишить его. Волна, которую я так долго сдерживала, подхватила меня. Я вскрикнула, закусила губы, чтобы не смущать мальчика своими воплями, запрокинув голову, кусала подушку. Я кончила, едва не теряя сознание, и сквозь эту пелену услышала вскрик Алёшки, тут же зажатый им. Мне хотелось сказать - кричи, Алёшенька, не стесняйся, это же мечта - мальчишка, бьющийся на тебе и кричащий от упоения, которое ему даёт твое тело, но моё горло было забито собственным криком накатывающегося второго оргазма. Я пришла в себя, а он всё ещё бесконечно впрыскивал в меня, и клейкая влага, выплёскиваясь, размазывалась по моему лобку и бёдрам.
Он дёрнулся, намереваясь слезть с меня, но я удержала его - Лежи, Алёшенька, мне так хорошо с тобой. Ты настоящий мужчина. Ты ведь, действительно, теперь мужчина. Как я тебе завидую. - я ощущала себя почти демиургом. Интересно, что ощущали храмовые проститутки Вавилона? В их соитиях ведь всегда есть сакральный элемент. Вот для меня близость сегодняшняя с Алёшей тоже несла сакральный смысл.
