Я сижу перед новеньким, специально купленным для моего дневника, блокнотом и пытаюсь выловить в голове мысли, достойные того, чтобы начать пачкать эти девственно чистые листочки. Буду писать по-старинке - ручкой. Нет, я не отсталая, и, в основном, пишу в лэптопе или телефоне. Но и в таком доисторическом методе писании есть своя прелесть – как-то серьезнее обдумывается каждая фраза. Да и моя любовь к рисованию подталкивает к этому.
Зачем мне это нужно? Наверное, чтобы разобраться в себе. Говорят — это помогает, и психологи рекомендуют (это я слышала от подруг). Сама я еще таковых не посещала, хотя по мнению некоторых, мне давно пора это сделать.
Будет ли кто-нибудь это читать? Надеюсь, что нет, но подсознательно, на сколько мне известно, никто не пишет без надежды, что написанное будет кем-то прочитано.
На всякий такой случай – я Дженни.
Дженни - школьница
То, что у меня ненормальная семья – это, вне всякого сомнения. Хотя о своих семьях так говорят почти все подростки, хотя мне в мои двадцать стыдно уже думать о себе как о подростке. Я уже несколько лет зарабатываю свои собственные деньги. Конечно, без тех возможностей, которые дали мне мои родные, скорее всего было бы все по-другому, но и свои собственные шансы я старалась не упускать.
Кстати, о родных – у меня две мамы. Папа есть, конечно, и я даже с ним иногда общаюсь, хотя не могу сказать, что испытываю к нему теплые чувства и почему-то совсем этого не стыжусь. Да и, как мне кажется, самое большое чувство, которое он испытывает ко мне – это чувство долга. Короче говоря – мы не слишком достаем друг друга, за что друг другу благодарны. Есть еще очень близкие мне люди, почти как родители. Когда задумаешься – трудно сформулировать кто они мне. Я их называю моими тетями, а их дочку Сару считаю своей сестрой. Мы живем практически в одном дворе, и я помню время, хотя уже смутно, когда мы жили все вместе в одном доме. Мне тогда кажется еще не было пяти лет, но малышами (Тони и Сарой) приходилось заниматься уже тогда, как и всю последующую жизнь, и, как я думаю, будущую. Иногда это напрягает, но мы все очень привязаны друг к другу. Одним слово – мы семья. Так что я совсем не жалуюсь, и я их очень люблю. Для меня они – малыши, хотя им уже по восемнадцать. В отличие от многих моих соучеников (я третий год учусь в Чикагском художественном институте), я разрываюсь между учебой, дизайном сайтов и работой в архитектурной фирме. Наверное, это чересчур, но мне трудно от чего-то из этого отказаться. Ведь я еще не решила чем буду заниматься в «настоящей» жизни, когда она придет: писать картины, разрабатывать сайты, проектировать дизайны домов и квартир. Каждое из этих занятии может стать делом всей жизни и неплохо обеспечивать, хотя несколько лет занятий архитектурой в фирме заставляют меня думать об этом как об основной профессии.
Вообще, несмотря на загруженность, я много думаю о своем будущем. И, если в плане профессии варианты примерно ясны, то на счет остального, о чем обычно думают и мечтают девочки (или девушки) – полная неопределенность. О каких-то отношениях с кем-либо пока-что говорить не приходится. Нормальные люди получаю этот опыт еще в старшей школе, но и здесь у меня все не как у людей.
Конечно, про особенности моей семьи знала вся школа. Да и как не знать, когда на собрание приходят две мамы. В школе я была не одна такая - однополые родители были еще у двух ребят.
Одноклассники автоматически воспринимали меня как лесбиянку. Всех, с кем я могла говорить на эту тему, я пыталась объяснить, что это не инфекция и не передается по наследству от родителей, но это не срабатывало. Мальчики как-то сторонились, да и не было среди одноклассников таких, которые заставили бы меня забыть обо всем и начать умирать от любви, как это было с другими девчонками. Большинство одноклассниц были влюблены в двух парней из школы (разумеется спортсменов) и наперебой предлагали себя им. Избалованные таким вниманием, они были конченными шовинистами с очень ограниченным интеллектом.
Зато мной интересовались две девочки. Одна из них – высокая и красивая мулатка просто не давала мне проходу, убеждая, что, попробовав с ней хотя бы раз, я больше никогда не вспомню о мужчинах. Короче говоря, я оказалась за бортом нормального отношения к сексу и нормальных, для своего возраста, сексуальных отношений.
Как ни странно, мне гораздо интереснее было общаться дома с моими близкими. Они практически никогда меня не поучали, не читали нотации. Разве что мама (моя биологическая мама) могла отчитать за что-нибудь или даже прикрикнуть. Не в обиду моим мамам и Бекки, я очень любила и люблю наши с Мишель беседы. Беседы были обо всем, почти без скидки на то, что я была ребенком. Она (или он, хотя я ее все-таки больше воспринимала как женщину) могла с полным пониманием воспринимать как мужчин, так и женщин, объяснять и предвидеть их поступки. Она редко говорила впопыхах - ее фразы обычно были взвешены и обдуманы. Мне кажется, она вообще никогда не относилась ко мне как к ребенку. Также она общалась и с малышами.
В начале последнего класса на медосмотре в школе из девочек только я и еще одна девочка не залазили на это пугающее орудие пыток под названием гинекологическое кресло. Конечно, это не прошло незамеченным среди одноклассниц, и я стала очередным предметом насмешек и издевок. Новость о том, что я еще девственница мигом разбежалась по школе и, конечно, добралась до мальчиков. Я оказалась на несколько дней центром их внимания, и не в самом лучшем для себя смысле. Для одних это стало подтверждением того, что я конченная лесбиянка, для других – повод предложить свои услуги для решения этой проблемы.
Неожиданно, на мою защиту стал мальчик, который в классе также находился в некоторой изоляции. Учился он хорошо вел себя как “ботаник”, но с остальными «ботаниками» практически не общался. С элитой класса он тоже не общался. Казалось он был намного старше всех нас, и действительно хотел от школы получить знания. Видя мое подавленное состояние он вдруг на перемене на виду у половины школы подошел ко мне и сказал:
Не обращай на этих идиотов внимания. Они все стараются залезть в глубь толпы, чтобы не оказаться с краю, повторяют друг за другом одни и те же фразы. Для них важнее быть как все, чем быть собой. А ты не обращай на них внимание – не изменяй себе, оставайся собой. Хочешь – сделаем вид, что мы встречаемся. Они все заткнуться и отстанут.
Я внимательно посмотрела на него. Он был довольно симпатичный, с умными карими глазами, невысокий - примерно моего роста. Прямые длинные волосы собраны сзади резинкой. Мягкие черты лица, почти девичьи, но без этих гейских ужимок. Почему бы и нет, подумалось мне:
- А тебе это зачем?
Просто я отлично понимаю твое состояние. Я ведь не просто так оказался в этой школе. Из предыдущей - меня перевели по требованию родителей одноклассников, а затем и администрации. Мы с моим одноклассником полюбили друг друга. Нам было по четырнадцать лет, и мы не думали, что это преступление и нужно скрывать от всех наши чувства. К счастью, здесь, пока что об этом или не знают или не вспоминают.
- Я поняла – тебе тоже не помешает защита, если об этом узнают и здесь?
- Наверное, ты права, хотя поверь - я об этом не думал.
- Ок, Джефф (так его звали). Действительно, я думаю, что мы оба от этого выиграем. Единственное - я не сторонник публичного облизывания, так что – без излишней показухи.
- Тут я с тобой полностью согласен. Я знаю – ты ездишь в школу на автобусе, а у меня есть машина, так что могу тебя отвозить домой. И забирать утром, если хочешь.
- Для меня это было полной неожиданностью. Честно говоря, школьный автобус мне порядком надоел, тем более, что в мою школу из нашего спального района ездила я одна и у водителей этот дополнительный крюк не вызывал особой радости.
- Что ж, спасибо, хотя я тебя совсем не знаю, и даже не представляю, о чем мы сможем разговаривать. Скажи, а ты не боишься, что я всем раззвоню?
- Я не думаю, что ты такая, да тебе это и не к чему. Ты, как и я, оказались взрослее этих детей, и у нас другие потребности и интересы.
- Так начались наши с Джеффом отношения - утром он заезжал за мной, а вечером отвозил под двери моего дома. По началу, все кто был во дворе школы провожали нас взглядом, пока мы шли к машине, да и наш приезд некоторое время вызывал повышенное внимание. Вся моя семья тоже была очень заинтересована «моим мальчиком» и мама Сельма начала было объяснять правила поведения с мужским полом, но вдруг на пол слове остановилась посмотрела мне в глаза и сказала:
- У меня, наверное, нет права тебя этому учить. Моя мама родила меня не будучи замужем – нормальной семьи у нее не получилось, я до замужества ни с кем не спала, но и это тоже не помогло мне построить нормальную семью. Я нашла свое счастье и семью в грехе. До встречи с Сэм я не представляла себя разведенной, не представляла себя с женщиной. Меня воспитали в любви и уважении к Б-гу. У меня над кроватью всегда висело распятие, как теперь и у вас с Тони. Теперь я не могу спать под распятием. Скорей всего, мне прямая дорога в ад, но зато я испытала настоящее счастье, и продолжаю в этом счастье жить. У нас настоящая и счастливая семья, несмотря ни на что. Так что слушай себя, свои чувства, и они тебя направят.
Конечно, я никому не стала рассказывать про нас с Джеффом договор, даже мамам. Как-то было стыдно - получалось, что я не способна привлечь внимание ни одного нормального мальчика. Итак, мы стали проводить с Джеффом довольно много времени, постепенно раскрываясь друг перед другом. Меня как-то вдохновляло его серьезное отношение к учебе и к своему будущему. До этого я считала себя очень взрослой, но рядом с ним у меня неожиданно открывались глаза на вещи, о которых я совсем не задумывалась – карьера, семья, дети, дом, а у Джеффа в голове уже существовал примерный план на будущее и даже резервные варианты на случай каких-то провалов.
