Я познакомился с ней в поезде Белград-Москва. Наши купе оказались соседними. Звали ее Ясна, и была она сербка. Очаровательная, изумительно-зеленоглазая девушка с почти мальчишеской, узкобедрой фигуркой, и великолепной, чудесной грудью. Уж не знаю, как в то время ей удалось этого добиться, но ехала она в Питер учиться. В театральном или в меде. Второй вариант предполагал ее возвращение назад в Боснию.
В тогда еще югославском Вишеграде я оказался ранней весной 93 года. Оказался совершенно случайно, можно сказать, за компанию. Свой очередной отпуск я решил провести в Питере – давно хотел поехать. Праздное шатание по городу закончилось на третий день, когда у Гостиного Двора я случайно встретил своего давнего друга, с которым потерял всяческие контакты. Встречу отмечали у него дома – в маленькой комнате в огромной коммуналке на Петроградской стороне. Изрядно выпив, он поведал, что исчез оттого, что воевал вначале в Южной Осетии, потом в Приднестровье, а теперь выезжает в командировки на Балканы – там война, но он может и меня взять с собой, потому что доверяет, плюс почти год в Афгане. Пьяный базар мог бы таковым и остаться, однако утром он уже на полном серьезе обрисовал схему, как нас туда переправят, как на деньги сербских общин оформят загранпаспорта, купят билеты на поезд до Белграда, а там на авто до Восточной Боснии. Все это не просто – желающих воевать за сербов очень много, но всех отправить через Рубикон невозможно, поскольку не вполне законно. То есть, он все решил. И я согласился. Послал телеграмму на завод, запросив отпуск по семейным обстоятельствам за свой счет или увольнение. Там были не против – время было смутное, и через две недели я уже получал на сербском складе обмундирование и оружие. Звали меня там на местный манер Джурич. Сербской армии в классическом понимании этого слова в Боснии не было, скорее что-то вроде территориально-милицейской структуры. Помимо ополченцев и милиции существовали ударные отряды из добровольцев и кадровых офицеров. В составе небольшого диверсионно-разведывательного подразделения РДО мы поучаствовали в ряде удачных наступательных операций, успехи которых, впрочем, были сведены на нет нехваткой сил и начавшимся контрнаступлением мусульманской армии БиХ. За три месяца меня дважды ранило, к счастью, легко – отлеживался и оставался в строю. На войне все просто. Вот – враг, а вот – друг. И моему другу не повезло – подорвался на растяжке и в конце июля 93-го я повез его назад в Питер оперироваться.
Ясна ехала в соседнем купе. Она сразу догадалась, кто мы и окружила раненного друга моего такой заботой, что я даже немного завидовал. Она не оставила нас и в Москве, пока я доставал билеты на питерский поезд, и в Питере проводила до клиники. Там возникли некоторые сложности с госпитализацией, но Ясна терпеливо ждала вместе с нами, всегда готовая помочь.
Была почти полночь, когда мы с ней вышли из приемного отделения. Ей некуда было идти и я, пообещав быть джентльменом, предложил коммуналку своего друга, ключи от которой оказались у меня. До Петроградки топали пешком. Ясна с любопытством вовсю крутила головой, поминутно расспрашивая меня обо всем увиденном по пути. Наконец, добрались. Я сообразил немудреный поздний ужин из оставшихся продуктов пока Ясна плескалась в душе. Потом уложил ее на тахту, а сам, приготовив себе лежанку на полу, отправился мыться. Когда я вернулся, Ясна уже крепко спала, выставив из-под одеяла голую изящную ногу. Чтобы не соблазниться, я укрыл ее поплотнее и завалился на пол.
Утром мы договорились, что она поживет тут, пока не решит все свои дела с поступлением, не снимет себе квартиру или получит общагу – в общем, как-то устроится. С работой тоже. Денег у нее было – кот наплакал. Так что, жили на то, что я получил за войну. Немного беспокоило только одно – мне давно пора было возвращаться в свой город, на завод. Но оставить Ясну я не мог и решил, что уеду, как только пойму, что у нее все сложилось и устроилось. И с учебой, и с жильем. Все оставшиеся марки решил оставить ей. Нам в Югославии платили почему-то дойчмарками.
Совру, если не скажу, что мне страстно хотелось соблазнить ее. Тесное общение на каких-то 12 квадратных метрах не прошли даром. Ее молодость, красота и случайные засветы, неизбежные при совместном проживании в маленькой комнатенке, не оставили ни малейшего шанса моему целомудрию по отношению к ней. Я уже был готов наброситься на нее в любую секунду и только чудовищными усилиями сдерживал себя.
Уложить ее в постель стоило мне невероятных усилий. Просто нечеловеческих, - я уже начал отчаиваться, с покорностью принимая, что шанс этот не мой и надо уже смирить свою настойчивость, как внезапно «крепость пала». Вдруг она разрешила мне все. То есть вообще все. Когда я ее раздевал, руки от нетерпенья ходили ходуном. Меня вообще всего колотило. Особенно, когда я стянул с нее свитерок и взгляду отрылись ее нежно-упругие груди с твердыми сосками, так и хочется сказать нетронутые, девичьи, источавшие необъяснимый, тягучий соблазн. И очень отзывчивые. А вот ее задница оказалась выше всяких похвал. Абсолютная по своей форме и упругости. Блаженный Августин ведь как говорил? Все сущее прекрасно и по отдельности, а уж если все вместе – так вообще восхитительно. Как раз тот случай. С моей помощью освободившись от одежды, она улеглась на бок, спинкой ко мне, показав пять милых родинок под левой лопаткой и еще две на пояснице – прямо над попкой, там, где Венерины ямочки.
— Давай сзади, тогда ты проникнешь глубже.
Быстро раздевшись, я тоже улегся на бок, занял нужную позицию, а она, направив меня в себя, замерла и попросила подождать. Я застыл. Не шевелиться было мучительно трудно. Она приподняла бедро, и я вошел чуть глубже. Она снова подалась вперед, позволяя мне продвинуться еще немного. Затем она снова подняла бедро, и я скользнул в нее полностью, заставив ее вскрикнуть:
– О Боже!
– Больно?
Ясна повернулась вполоборота и, улыбнувшись, шепнула:
– Нет, все замечательно. Какой же ты, чёрт возьми, аккуратный. Не сдерживайся больше, ладно.
И я не стал сдерживаться, заставив ее биться в судорожной истоме, выгибаться дугой, приподнимаясь лишь на голове и ягодицах.
Ясна оказалась очень изобретательна в постели и вообще предпочитала экспромт. При том, что досталась мне девочкой. Я был изрядно удивлен, увидев кровь на простыне в первый наш раз. А она, потупив глаза, призналась почему-то по-сербски: «Ja sam devica. Bila».
- Как тебя ваши-то мужики пропустили?
- Я от русского сына рожу, - она водила пальцем по моей груди, ненадолго останавливаясь на шрамах. – Вы воевать умеете. Я видела.
- А что, твои не умеют?
- Когда даже сербы бежали, русские стояли насмерть.
Она замолчала и положила голову мне на грудь.
- Если тебе надо воина, тогда чечена ищи, - начал я и осекся. Она вскинула голову и смотрела на меня какими-то потемневшими глазами. Злыми глазами.
- Они мусульмане. Как албанцы, как бошняки. Они – волки. Они Аллахом только прикрывают свою суть. В моей семье многих убили. Родителей моих, брата. Ты знаешь, что такое србосек? А србомлат?
Она замолчала. Я знал, но отвечать не стал. Я вообще жалел, что сболтнул лишнего, затронув эту тему.
- Я случайно выжила. Таких как я насиловали и убивали. Мне повезло. Наш сосед, он из торбарей был, хотел сделать со мной это. Бог не дал. Недалеко что-то взорвалось и ему осколком полголовы срезало, когда он штаны расстегивал. А я выбралась. – она помолчала. – Много чего было. Возвращаться мне некуда, и не к кому.
Потом мы снова занялись любовью. В тот вечер она была сама нежность и покорность. Неожиданно Ясна перевернулась и села на меня сверху, вставив разгоряченный и влажный член в розовеющую вагину и тут же медленно задвигала задом, впуская его до самых яиц и приподнимаясь так что в ней оставалась только головка. Я ловил губами покачивающиеся перед лицом груди, раздвигал руками ее ягодицы, нанося каждый свой удар как можно глубже. Ясна все увеличивала скорость, легко и свободно насаживаясь судорожно сжимающейся вагиной на член, и я ясно ощущал, что не выдержу долго нарастающего возбуждения и ожесточенно рвался ей навстречу. Еще несколько бешеных движений и внизу моего живота словно петарда рванула, обильно исторгая сперму в ее горячее чрево. Тело Ясны приподнялось надо мной, вагина сжалась, и голова девушки, запрокинутая в исступлении, упала на грудь, обрушив на мое лицо водопад ее чудесных волос. Ясна кончала долго и как-то яростно. Наконец она устало прижала свое тело к моему, грудь к груди, живот к животу, я обнял ее, еще сильнее прижимая к себе, и мы замерли, успокаиваясь. Однако ей удавалось не выпускать мой слабеющий член из объятий влагалища.
- Всю жизнь пролежала бы вот так, ощущая твой член в себе, – пробормотала она и добавила: – Надеюсь, это не все?
Она откинула волосы назад, и выпрямилась, опершись руками на мою грудь, вновь задвигала попкой, и я почувствовал, как член вновь наливается силой в горячей и влажно тесноте ее тела. Неспешные движения будто пробивали ее насквозь током и заставляли запрокидывать в изнеможении голову и содрогаться от спазмов удовольствия. А я старался двигаться в такт навстречу ее движениям, всаживая торчащий горячий и твердый член в трепетное и ненасытное тело. Внезапно она выпустила из себя мой член и суетливо завозилась, поворачиваясь ко мне своей восхитительной задницей.
— Теперь вот так. Хочу сзади!
Она встала на четвереньки, широко разведя ноги в стороны. О, как это было великолепно. Я раздвинул ее подрагивающие ягодицы и как мог глубоко вонзил в нее член, вызвав уже знакомые содрогания. Ясна исступленно задвигала задом, постанывая от удовольствия, ягодицы ее бились о мой живот, а я схватил и сжал в ладонях ее груди, притягивая ее таз к себе. Она вдруг замерла, прогнулась в пояснице, вцепилась судорожно в смятые простыни и мелко задрожала, снова кончая. Еще несколько движений и следом за ней кончил и я, выстреливая в глубину ее тела струю за струей.
