Я рад вас всех приветствовать, дорогие дамы и господа, здесь в уютной гостиной нашего дорогого хозяина этого гостеприимного дома Его Высочества господина Де Линя. Только благодаря его радушию и оказанной им любезности, я могу сегодня поведать вам историю из моего далекого прошлого. Но, поверьте мне, я помню все, что я буду рассказывать сейчас вам, как будто это происходило вчера или позавчера.
Итак, позвольте мне начать свой рассказ.
Что такое любовь? Это род безумия, над которым разум не имеет власти. Это болезнь, которой человек подвержен во всяком возрасте и которая неизлечима.
В начале лета 1743 года я отправился в небольшое путешествие из Страсбурга в Штутгарт, что в герцогстве Вюртембергском. Причиной поездки было небольшое дельце, которое мне предстояло разрешить самым быстрейшим способом. Она касалось моей возможности сделать карьеру на духовной стезе. Говоря более простым языком, я собирался стать священником.
Не то, чтобы я всей душой стремился к духовному званию, но в выборе между возможностями стать священником или военным во мне в то время победило более мирное призвание. Тогда я еще плохо знал жизнь и не предполагал, что быть священником - это очень специфическое состояние души, а не просто занятие, состоящее в умении читать на латыни библию и быть духовным наставником обычным представителям простого народа.
Так или иначе где-то около семи часов вечера я прибыл на площадь Гутенберга, где в центре возвышается одноименная статуя знаменитого первопечатника. Отсюда вскоре должна будет отправиться почтовая карета, в которой я и желал доехать до Штутгарта. Уплатив постиллиону за проезд, забрался в карету, сел на левую лавку и стал дожидаться отправления. Сей почтенный транспорт представлял собой обычный фургон с козлами для возниц впереди и входной дверью для пассажиров сзади. Этот фургон был запряжен четверкой лошадей. Весь перевозимый груз и багаж пассажиров был тщательно увязан и размещен на крыше. Внутри кареты длиной около двух туазов (три с небольшим метра) без особых затей были расположены вдоль боковых стен две лавки для пассажиров. Забегая вперед, скажу, что эти лавки изрядно намяли мой зад, когда мы ехали по ухабам и колдобинам нашего неблизкого пути. Но при этом я должен и возблагодарить Господа за эту жуткую тряску, ибо... Впрочем, я не буду забегать вперед и постараюсь придерживаться последовательного порядка в своем рассказе.
Итак я сидел на облюбованном мной месте в почтовой карете и от нечего делать стал разглядывать свою подорожную, без которой в те времена было несколько затруднительно путешествовать. Особенно с пересечением границ государств.
Мне дали в Страсбурге бумагу следующего содержания: «Мы, синдики и совет города Страсбурга, сим свидетельствуем всем, до кого сие имеет касательство, что, поелику господин К., полных восемнадцати лет от роду, венецианский дворянин, намерен путешествовать по Франции и герцогству Вюртембергскому, то, чтобы в его путешествии ему не было учинено никакого неудовольствия, ниже досаждения, мы всепокорнейше просим всех, до кого сие касается, и тех, к кому он станет обращаться, давать ему свободный и охранный проезд по местам, находящимся в их подчинении, не чиня ему и не дозволяя причинять ему никаких тревог, ниже помех, но оказывать ему всяческую помощь и споспешествование, каковые бы они желали получить от нас в отношении тех, за кого бы со своей стороны они перед нами поручительствовали. Мы обещаем делать то же самое всякий раз, как нас будут об этом просить…». У меня даже закружилась голова от столь высокопарного слога и я, поспешно сложив бумагу, засунул ее в карман своего камзола.
Между тем пассажиров в нашей карете прибавилось. На противоположной от меня лавке уже сидел кюре с молитвенником в руках и постным выражением на несколько лошадином лице. Затем сидел толстый купчина, с которого градом тек пот. Он непрестанно утирал лицо льняным носовым платком, но это мало ему помогало. Последним же, прямо по диагонали от меня сидел военный. Судя по мундиру, он был не простым солдатом, а каким-нибудь унтер-офицером. Рядом со мной заняла место супружеская пара, которая состояла из довольно милой девушки лет девятнадцати и ее дородного, высокого супруга намного старше ее возрастом. Я сначала решил, что они являются дочерью и отцом, но, немного понаблюдав за ними, пришел к выводу, что они все же являются супругами.
Я украдкой стал приглядываться к девушке, стараясь не смутить ее своим вниманием. Думаю, что такое мое поведение было вполне простительным. Ведь мне только несколько месяцев назад исполнилось 18 лет и я все еще смотрел на жизнь широко раскрытыми от удивления и восхищения глазами.
Девушка же была прелестна и мила. Более всего меня привлекали в ней ее тонкие черты лица и очень живые глаза, выдававшие в ней веселую непоседу, готовую на любые шалости. Она была одета в платье по стилю "Robe à l’anglaise", который недавно стал входить в моду. Девица тут же достала из дорожной сумочки небольшую подушечку, на которую и села. Я понял, что она уже довольно опытная путешественница, если позаботилась в отличие от меня об удобствах поездки.
Как только бравый унтер занял свое место, то достал из кармана трубку и вскоре стал выпускать в воздух густые облака крепкого табачного дыма, что половина пассажиров тут же начала чихать и кашлять. Кюре попытался сделать вояке внушение, но тот так мрачно посмотрел на священника, что у того все слова застряли в горле.
Наша почтовая карета наконец сдвинулась с места и мы начали наше путешествие. Ветерок слегка развеял дым от нашего унтера и дышать стало намного легче. Дорожная тряска не давала кюре читать его молитвенник и вскоре он сложил руки со священной книжкой на коленях, закрыл глаза и впал в состояние анабиоза. Купчина вскоре последовал за ним. Время от времени он наваливался всем телом на унтера, который с неудовольствием отталкивал эту тушу на кюре. Супруг нашей прелестницы тоже задремал, слегка надвинув свой головной убор себе на нос.
Лишившись надзора строгого супруга, девушка стала довольно свободно разглядывать своих спутников. Вид спящих ее совершенно не привлекал. Унтер-офицер почти постоянно был скрыт в клубах дыма от своей трубки и поэтому все ее внимание досталось мне.
Мало-помалу мы с ней от взглядов и легких улыбок перешли к тихой беседе шепотом, чтобы не помешать праведному сну других пассажиров, а в особенности ее мужу.
Я оказался прав в своем предположении, что они с дородным великаном являются мужем и женой. Представился ей со всей своей учтивостью. Девушка в ответ сообщила мне, что ее зовут Франсуазой, а мужа Робер Перон. Оказалось, что отец Франсуазы и мосье Перон являются старинными приятелями. В конце концов они за стаканом кальвадоса решили укрепить свою дружбу родственными узами. Франсуаза была не в восторге от перспективы иметь мужа намного себя старше. Но вздохнула и покорилась воле папеньки. В результате она уже четыре месяца является мадам Перон.
У меня вертелись на языке некоторые вопросы касательно семейной жизни Франсуазы. Но я решил не быть столь уж нескромным в удовлетворении своего любопытства.
Так прошли несколько часов с момента нашего отъезда из Страсбурга. За это время мы сделали короткую остановку возле трактира в каком-то маленьком городишке, где возница промочил горло пивом, а мы размяли затекшие от долгого сидения и тряски ноги.
Пользуясь случаем, Франсуаза представила меня своему супругу. Я бы не сказал, что он был особо рад знакомству со мной, но все же особой неприязни им выражено не было. Я же постарался показать себя с самой лучшей стороны и стал нести какую-то чушь по поводу перспектив торговли чем-то там и где-то там. Язык у меня всегда был подвешен неплохо и несколько общих фраз, произнесенных довольно уверенным тоном, заставили мосье Перона с уважением признать во мне человека, разбирающегося в торговле и финансах, несмотря на мой очевидно молодой возраст.
В результате мы продолжили нашу очень важную беседу и в карете. Правда, через некоторое время мосье Робер извинился, сказав, что у него сегодня был утомительный день, и он хочет немного отдохнуть и подремать. Но он вручает моим заботам свою юную супругу, которая все еще бодра и весела.
"Доверил козлу капусту", - мелькнула мысль у меня в голове. Но я с жаром стал убеждать мосье, что не дам его супруге скучать, а если она возжелает тоже отдохнуть, то я буду непременно охранять их с супругой сон.
При этих словах Франсуаза чуть заметно фыркнула. Но Робер этого не заметил, поблагодарил и через некоторое время спал, опять надвинув себе на нос свою шляпу.
Мы с Франсуазой сидели на лавке, как два воробушка сидят рядом на ветке. Чтобы не нарушать тишины и покоя спящих своими разговорами мы постепенно приблизились друг к другу и я с удовольствием и наслаждением чувстовал тепло руки Франсуазы, и ее маленькую ножку, доверчиво прижавшуюся к моей.
Прошло еще какое-то время и Франсуаза стала позевывать. Я предложил ей поспать немного для восстановления сил. Она признала мою правоту, достала из своей сумочки легкое покрывало, накрылась им и умостилась головой на огромных коленях великана-супруга.
Я жестами показал ей, чтобы она сбросила туфельки и положила свои ножки на лавку между нами. Она подумала немного и сделала именно так, как это было предложено.
Меня постепенно охватывало волнение и возбуждение от того, что рядом со мной лежит прелестная юная красавица, которой я не столь уж и безразличен. Да-да, именно так! Я чувствовал это всеми фибрами своей пылкой души. Честно говоря, я не знал, как мне поступить. С одной стороны мне хотелось более активно ухаживать за Франсуазой. С другой стороны был не уверен, что она не почувствует себя оскорбленной, если я позволю себе притронуться к ней хотя бы пальцем.
Но "Быть женщиной – значит уметь убегать так, чтобы наверняка поймали", как говорится в одной по-житейски мудрой максиме. Франсуаза сама сделала первый шаг, прикоснувшись ко мне своей ножкой. Ее маленькая, изящная ступня легла прямо на мои колени и я немедленно накрыл ее своими ладонями.
