Устав Священного Братства запрещал дрочить. Эльстан прекрасно об этом знал. Но не мог удержаться. Утренние стояки, тянущее нытьё в яйцах, лопающихся от избытка спермы, сладкий зуд у конца члена - переносить это было невозможно.
Главное - Старейшины повторяли это постоянно - об этом не думать. Эльстан старался честно. Вчера, например, когда пред сном в голову полезла всякая ерундовина от нечего делать, - стиснул зубы и начал твердить формулу Братства: "Я, Эльстан из рода Цветущих в Воздержанье, не могу... " (далее следовало обстоятельное перечисленье сладких пороков) .
Священное братство существовало более трёхсот лет. Когда-то, давным-давно, когда пала суровая и беспощадная к пороку тирания Альондаха, предки нынешних Братьев бежала в дикую глушь. С тех пор все заветы тирана исполнялись (по крайней мере, внешне) полностью, да несколько поколений Старейшин подобавляли строжайших запретов.
Главный вопрос, возникавший у почти всех из тысячи Братьев и Сестёр, был - зачем? Какая разница чопорным Старейшинам, что юноша дрочит? Или что девушка позволила парню поласкать нежную упругую грудь?
Но законы Альондаха соблюдались неукоснительно. Провинившихся сурово наказывали. Многих именно это и заставляло соблюдать тяжкие и бессмысленные запреты. В большом Святилище Старейшин был специальный клан палачей, мастеров истязанья высшего класса. И всё же...
Вчера размышленья об этом (Старейшины именовали их спасительными помыслами) Эльстана остановили. Но сегодня...
Сегодня Эльстан готов был сойти с ума. Тёплый летний ветерок, проникавший сквозь щели изветшавшей крыши (подростки, согласно Уставу, спали на чердаках - считалось, что так безопасней в смысле блюденья от порока) , не успокаивал, а будто подирал цепкими невидимыми коготками по горящей коже. В голове уютно устроился огненный шар, бухавший почти несносно, а глаза заволоклись подрагивающей пеленой. Несколько секунд Эльстан ещё пытался бороться, но внизу, под жёстким и колючим балахоном, пульсировало нестерпимо. Эльстан тяжело, с присвистом, вдохнул, рука мягко легла на набухающий бугорок.
В голову ударил мгновенный промельк бредовых фантазий, а просыпающийся член заструился мощным потоком сдерживаемой энергии. Эльстан судорожно скомкал длинный просторный балахон. Пропахшая пылью ткань распласталась по животу, и обнажился увитый верёвками вен член. Рука собралась в кулак и сделала первую оттяжку, из горла вырвался хрипло-певучий стон, по головке члена будто пробежали мурашки, цепляя за самое сокровенное, дорогое, тщательно таимое от всех.
Эльстан чуть двинул тазом, устраиваясь удобней, чрез проеденные жучками норки вниз, на единственный этаж убогого домика, посыпалась труха. Старший брат Эльстана, медвежковатый и угрюмый Таарег, дёрнул носом, втянув едкую гниль, фыркнул и проснулся. Голова приподнялась с жёсткой подстилки (спать на мягком Старейшины запрещали - мягкое может сойти за женское или мужское тело) . Таарег прислушался. Все спали, а сверху неслись приглушённые постаныванья. Младший брат, дурень этакий, нарушает Устав Братства. Да за это будет такое! . . Надо доложить в Святилище. А, может, промолчать? Всё-таки мальчишке пятнадцать лет, сам такой был...
Но нет - по спящим переулкам бродят Стражи - обученные Святилищем вынюхиватели. В такую-то тишь всё услышат. А если услышали они - Таарег должен был и подавно. А почему не вызвал Стражей? За сокрытье греха сразу - в Святилище, к палачам. Нет, надо доложить...
Но было поздно. За покосившейся дверью что-то зашуршало, в щели мелькнули неясные фигуры. Дверь распахнулась, и двое в балахонах со Знаками Святилища рванули по приколоченной к стене лестнице на чердак.
А Эльстан, забыв обо всём на свёте, дрочил быстрей и быстрей. Он уже несколько раз слюнявил ладонь, пока на кончике члена не выделилась солоноватая склизкая смазка. Будто откуда-то изнутри подкатывала волна сладкой истомы, член конвульсивно подёргивался, яйца поджались в тугой комочек под кожистой бронёй...
Оглушительно грохнул чердачный люк, и над распростёртым Эльстаном нависли два силуэта - олицетворённое наказанье за сладкий грех.
- Ага! Эльстан из рода Цветущих в Воздержанье! - прошипел один.
Окончательно Эльстан пришёл в себя лишь в Святилище. За длинным столом сидели Девятеро - Старейшины и Хранители Братства. Лица скрыты, в душном полумраке лишь мелькают глаза даже не зверей, а нелюдей.
Палач стоял тут же, и при одном взгляде на него у Эльстана тут же закончился стояк, не прекращавшийся всю дорогу до Святилища. Но старейшины уже увидели всё, что нужно: с открытой головки члена у Эльстана свисала мерцающая нитка смазки.
- Эльстан из рода Цветущих в Воздержанье! . . - зашелестел жуткий голос. Эльстан невольно вздёрнул голову. Этот голос знали все, он ввергал в панический страх. Спасенье от безумья было одно - не слушать. -... И приговаривается к трём полным ударам по яйцам и десяти секундам "яйца в тиски".
Эльстана прошиб холодный пот. Всё, что угодно, только не это! Но просить о помилованье бесполезно: этим живодёрам просто нравится мучить.
Палач вразвалочку подошёл к Эльстану, которого сзади под руки поддерживали поймавшие его Стражи. Нечеловеческих размеров рука протянулась к члену Эльстана, но свернула с полдороги и коснулась яиц. Палач взял мошонку так, чтоб одно яйцо выглядывало из кулака, обтянутое кожей. Медленно поднялась вторая бугрящаяся мышцами рука, и кулак размером с полговы Эльстана рухнул на его яйцо.
Дикая, невыносимая животная боль пронзила правое яйцо Эльстана. Он вскрикнул и скрючился, обвиснув на руках Стражей. Но те вздёрнули его и поставили на ноги. Палач таким же манером взялся за левое яйцо, и кулак опустился ещё быстрей и, как показалось Эльстану, сильнее. Взрыв боли будто разорвал яйцо несчастного Эльстана и вышиб из выпученных глаз слёзы нечеловеческой муки... Но это было далеко не всё: отдыхать здесь не давали.
Палач собрал в кулак кожу мошонки, и между толстыми и сильными большим и указательными пальцами остались оба яйца. Кулак не смог бы покрыть оба сразу, потому палач ударил основаньем ладони. Яйца Эльстана впечатались в кости пальцев палача, спружинили и, казалось, чуть не лопнули. Эльстан взвыл в голос, вырвался из рук стражей и рухнул на пол, катаясь по холодному камню и держа изувеченные яйца в руках, будто от этого станет легче.
Вот это и называлось "полный удар по яйцам". А предстояло ещё два, причём для оживленья ситуации Старейшины приказали вставить "яйца в тиски" между вторым и третьим ударами.
Но пред вторым ударом пришлось сделать паузу. И не потому, что Эльстан сопротивлялся (сами понимаете, бесполезно) или, например, потерял сознанье (палачи буквально умели держать разум жертвы в руках вплоть до конца истязанья) . Просто от жуткой боли яйца Эльстана сжались в плотный комок, и Старейшинам это не понравилось. Они велели принести чашку с горячей водой, и палач опустил туда яйца Эльстана.
От почти кипящей воды, как ни странно, стало полегче, боль ушла. Но яйца расслабились и отвисли, красные, распухшие и беззащитные. И палач этим незамедлительно воспользовался.
От второго тройного удара Эльстан кричал и хрипел так, что охрип. А боль, будто размножившись в яйцах, поднялась чуть не до горла, и Эльстана начало мутить. Злые слёзы застилали глаза, он видел всё будто сквозь бельма. А яйца рвало такой болью, что хотелось оторвать их совсем и отбросить подальше, чтоб... о, как больно! . . никогда не испытывать и десятой боли подобного.
Настало время "тисков". Как правило, это были самые настоящие тиски (одному парню, провинившемуся тем, что отымел другого, в таких тисках реально раздавили яйца, даже тогдашнему палачу, наверно, стало неприятно) . Но для первого раза Старейшины обходились руками палачей.
Когда палач взялся руками за яйца и стиснул так, будто душил кровного врага, Эльстану показалось, что его всего засунули в тиски, причём боль со всего тела почему-то сосредоточилась именно в яйцах. Он орал и извивался, рвался из рук палача и Стражей так, что пришлось пригласить ещё двоих. Эльстана уложили на пол, сев на руки и на ноги, и палач, всё это время всё сильней и сильней давивший яйца несчастного, продолжил.
Эльстан был уже не в состоянье что-либо соображать, и лишь одна мысль ожгла затуманившийся рассудок будто раскалённым железом: сейчас будет третий удар! Палач, поднятый с постели средь ночи, уж постарается показать пареньку, как на самом деле вредно дрочить. Недаром же Таарег, переживший однажды такую процедуру, к члену не прикасался, даже если тот ныл сильней, чем яйца в руках палача. (А когда Таарегу было четырнадцать, и его, дрочившего, застукали, в Святилище служил палач не чета нынешнему. Того боялись даже Старейшины: во время одной экзекуции палач по необычным движеньям одного из Старейшин понял, что у того стоит и капает. И рванул яйца так, что, очнувшись чрез часок, Старейшина счёл необходимым уйти на заслуженный отдых. Ибо зачитывать приговор писклявеньким голосишкой - весь Совет смешить.)
Сходящему с ума Эльстану показалось во время третьего удара, что весь он - одни сплошные яйца, и на каждое назначен отдельный палач. Когда палач, напоследок долбанув так, что мелко задрожал каменный пол, поднялся, а Стражи освободили конечности Эльстана, тот свернулся в тугой клубочек, всхлипывая и стеня, не решаясь больше шевелиться, ибо даже кровоток под кожей пронзал яйца отзвуками адских мук...
У Стражей и Старейшин была ещё работёнка: в аккурат пред третьим ударом Эльстану в Святилище доставили двоих парней, шестнадцати и семнадцати лет, застигнутых, когда дрочили друг другу. Старейшины плотоядно потёрли холёные ручки: парни попадались далеко не в первый раз. Палач, надолго успокоивший озабоченного Эльстана, радовался.
Двое парней облегчили ему работу: по Уставу Священного Братства парни половину ударов сначала нанесут друг другу - доставляли же удовольствие, пуская теперь причиняют боль. А не причинят... ну, тут уж придётся поработать. А после этого Эльстана и так кулаки болят. Можно вон тисочки из подвала принести - Старейшины возражать не будут. Не возражали же, когда тогдашний палач раздавил яйца нынешнему...
