Мы знакомы с университетских аудиторий, думала Киган, цокая каблуками по серому коридору, ведущему в пустоту. Желтизна светодиодов выедала глаза, эти глаза, которые Шон воспевал в стихах. Эти клочки бумажки были невероятной ценностью для неё, когда в охапке роз она находила конвертик с сургучной печатью. Как романтично, приходило ей на ум, одурманенный сердечными треволнениями.
Теперь её сердце колотится как бешеная собака, прикованная цепями к ядру, пущенному на дно обстоятельствами: на свидании, испещрённый ссадинами и синяками, Шон бормотал невнятицу, а затем назвал лишь номер камеры в восточном крыле. Зачем, роились мысли, когда его уводили с заломленными руками.
Охранник остановился. Киган с ним. И судьбоносный стук в дверь. Испарина покрыла жемчужинами холодный лоб девушки, теребящей обручальное кольцо на безымянном пальце...
Охранник открыл дверь и отошел, впуская фигуристую блондинку в слабо освещенную камеру. Как только каблучки переступили порог камеры, охранник закрыл дверь с небольшим окошком и провернул ключом.
Под маленьким оконным проемом в решеткой располагалась кровать со старым матрацем и подушкой. Камеру освещала одна лампочка, висевшая под потолком, но ее света хватало, что бы увидеть мощную фигуру чернокожего мужчины, сидящего на этой самой кровати. Борцовка желто-белого цвета обтягивала его мускулы и пресс, а ноги скрывали широкие желтые тюремные штаны. Наконец, раздался властный низкий голос
— Привет, Киган. Что встала? Проходи, садись рядом. Твой муженек страдает от побоев, да? Бедный...
Киган опешила, вытаращившись на бугристые мышцы, лоснящиеся в свете тусклой лампы.
— Откуда ты знаешь мое имя? — с дуру обронила девушка, лишь вслед догадавшись, что Шон имел возможность по неосторожности взболтнуть лишнего о себе. Шон. Одно имя грело изнутри, но тотчас терзало недостатком его непринужденной улыбки, всегда вытягивающей из захлестывающей пучины проблем, дрязг и тяжб. На кого ей теперь опереться? На кровать зека? Нет уж, увольте.
Киган застенчиво проронила:
— Нет, спасибо. Я... я постою, — и превозмогая панический ужас от гнетущего местечка, заломила руки, бледней пуще известняка. — Шон сказал... сказал, что Вы можете помочь ему.
Девушка потупила взгляд в бетонный и холодный пол, зябко вздрогнула от мнимого сквозняка, скорчилась от запаха мужского пота. Ей стало дурно. Глубоко вздохнув до боли меж рёбер, белокурая особа бегло окинула взглядом чернокожего собеседника и вернулась в слепую точку.
— Шон сказал, что у него есть милая жена Киган. В ногах правды нет, красотка, садись. Не стой, твои ножки должны отдыхать — сказал низким голосом чернокожий мужчина и взяв девушку за тонкое запястье, властно притянул ее к себе, а затем усадил, лишь слегка надавив Киган на плечо. Его широкая сильная ладонь тут же легла на бедро девушки и медленно поглаживала ножку, словно успокаивая
— Да, я могу ему помочь и его больше никто не будет трогать и пальцем. Но ты не маленькая и понимаешь, что никто ничего не делает для чужих людей просто так. Именно поэтому ты здесь, крошка — говорил мужчина и второй рукой повернул личико Киган в свою сторону. Его черный палец проскользнул по ее пухлой губе, а затем стал опускаться по подбородку ниже по шее к ее груди
Будучи ошеломлённой напором чернокожего разбойника, явно не терпевшего отказы, беловолосая жена тюремного бедолаги поддалась притяжению со стороны негра, дав ему минутную власть над телом, однако её бросило в холодный пот.
— Руки убрал, — свирепо и вполголоса выпалила Киган, отмахнув увесистую кисть прочь от груди, — я замужем. И для меня верность не пустой звук.
Отсев на край, подальше от чернокожего мужлана, девушка грозно и предприимчиво запротестовала:
— Ещё одно касание — и я вызову охрану, которая караулит дверь. Насколько я знаю, в восточным крыле заключённых довольно кроткие из-за терапии дубинками, не так ли? Ты уже не маленький и понимаешь это, — Киган едко огрызнулась, лишь придав дымку сексуальности к своей аппетитной груди, топорщащейся из-под платья и лишенной бюстгальтера, округлым бёдрам, молочной кожей заигрывающей тенями подола платьица, скрывающего наготу срамных мест. Киган жестко отказала.
Поведение Киган было смешным и наивным, не смотря на ее дикий серьез и решительность. Огромный чернокожий мужчина решил, что не стоит тратить время на хождения вокруг да около и встал. Он в тишине развернулся к Киган и потирал что-то очень и очень и очень внушительное у себя между ног сквозь желтые штаны. Благодаря лампе Киган могла увидеть очертания того, что же потирал и сжимал этот здоровый зэк
— Терапия дубинками здесь будет только одна. Черной дубинкой, киса. Охранник знает зачем ты здесь, так что не стоит меня пугать и показывать, что ты умная. Если ты такая умная, то соображай быстрее, сучка. Если ты хочешь, что бы твой хлюпик и слабак Шон не потерял последнее здоровье в этой тюрьме или вообще смог выйти на свободу живым, то придется подарить мне свое белое сочное тело, Киган — сказал, как отрезал мужчина и оттянув свои штаны сильно вниз обнажил свой длинный черный жилистый член, потирая его рукой, от чего он прямо на глазах девушки рос и увеличивался
Возмущение? Шок? Страх? Что взяло удила в мозгу девушки, пятившейся назад? Шаг зека к ней — шаг Киган от него, но что осталось про запас, когда девичьи ягодницы уперлись в ледяное железо двери, запечатанной засовами снаружи.
— Что? — недоумевающе промямлила заложница, округляя аквамариновые глаза от распаляющегося животной страстью члена, кончиком целившегося осквернить её дрожащие уста. — Чем Шон не угодил Вам? Почему я? — отродясь нежный и очаровательный голосок блондинки фальшивил, срываясь истерическими нотками из-за натянутых струнами нервов. Исступлённо поколотив в дверь и крикнув «охрана! Охрана!», Киган обреченно поникла головой, пустив слезу-другую.
— Почему я? — её мучал единственный вопрос, разделяющий её лоно и выделяющий предсеменную смазку пенис зека...
— Не трать силы напрасно, сучка — сказал негр и взявшись за волосы растерянной девушки, приподнял ее личико повыше и положил ей на милое личико свой тяжелый ствол, водя толстой головкой по ее щекам, смешивая ее слезки и его смазку. Член обдавал обоняние Киган запахом брутального мужчины, а ствол медленно стал упираться в сомкнутые губки, плавно раздвигая их твердеющим мощным членом
— Открывай ротик, соска... Открывай, ты же любишь своего Шона. Ты же сделаешь всё ради своей любви — подначивал ее мужчина
— Давай, покажи как ты умеешь сосать... У твоего муженька такой же член, правда? — рычал мужчина, сдерживаясь от резкого грубого горлового минета, откладывая его на потом
Колени царапались о шероховатый пол. Незнамо как Киган очутилась на них, чувствуя мясистую плоть на щеке, сползающей жгутом к верхней губе, ввинчивающейся словно резиновой насадкой в расщелину промеж губ, нарочито и назойливо, между тем прядь её белокурых волос оказалась намотана на исполинский кулак. Белокурая пленница заплакала навзрыд, отворачиваясь от настырного пениса, пытающегося вероломно вскрыть её губы и ворваться с вандалистской страстью в горло. Глубоко в горло.
— Нет! — процедила незадачливая женушка, бессильно охватив чёрное запястье той руки, что держало её голову намотанной светлой гривой. Шон. Это имя скребло её душу, которую она рискует потерять. Любовь! Предательство было табуировано, запрещено. Измена! Никогда!
— Нет! — навзрыд прокричала девушка, заливаясь слезами, смывающими противную смазку с побагровевших щёк, хотя глупо было отрицать — половые губы и соски жертвы давненько налились горячей кровью. Пышные молочные груди неестественно заострились даже сквозь платье, выдавая хозяйку с потрохами. Измена...
Мужчина улыбался. Его забавляло сопротивление беленькой сучки. Особенным удовольствием было для него наблюдать, как это самое сопротивление ослабевало и как пропитанная высокой моралью особа подчиняется инстинктам и возбуждению
— да, Киган, да... Бери в рот мой черный член, сучка. Я хочу, что бы ты отсосала его. Вылизывай мой ствол, малышка. Уверен, у тебя еще не было члена настоящего мужчины. Давай, ради Шона! Поглубже... — комментировал огромный зэк, поглаживая голову Киган и водя членом по ее язычку во рту. Он не спешил и не проникал слишком глубоко, позволяя девушке привыкнуть к его размерам. Лишь его рука немного опустилась ниже, сбрасывая лямки ее платья с плеч
— Давай, Киган... У тебя неплохо получается, соска... Старайся... Тебе нравится мой размер?
В судебной практике тяжесть преступления смягчается состоянием аффекта. Однако рыдающую, раздираемую в клочья желанием и верностью моложавую дуреху с обручальным кольцом постигло помутнение рассудка, безумие. Безумие от липкой прозрачной жидкости, стекающей с кончика носа, носогубного треугольника в желоб между губами, вторгающейся и вязко крадущейся к миндалинам и дальше...
Безумие от неуемного желания позволить сношать себя в рот ретиво, зверски с примесью первобытного садизма. Она готова была отдаться как последняя затасканная шлюха. Приосанившись, округлыми пухлыми губами она скользнула по члену вплоть до корня, коснувшись нижней кожаной уздечки. Твёрдый чёрный ствол лёг на язык, ласкаемый глоткой девицы. Энергично обсасывая пенис, даже с энтузиазмом, Киган баловалась с тяжеловесными яйцами в чёрной кожаной обертке, поглядывая глазами, обрамлёнными потекшей тушью, на губастого негра. Падшая, неверная жена сладко простонала, чувствуя разрастающийся жар промеж её полненьких бёдер, не отказавшихся бы от смачного шлепка... Шон. Это имя выцвело, опостылело, умерло, как гравировка надгробной плиты. Вся плоть ныла по скачкам на стороне, по качественной ебле без ведома супруга-неудачника...
