Мы сидели в гостиной вокруг сервировочного столика, и пили вино. Несмотря на выпивку, разговор был натянутый, не было раскованности, и причиной тому, видимо, были мы с Костей. Во всяком случае, женщины как-то пытались поддержать разговор, все время, сводя его к темам пикантным, типа: в сексе все надо испробовать, вспоминали какие-то примеры из жизни знакомых. Танька вдруг начала вспоминать, какой я был нетерпеливый, когда мы только начали встречаться: "Он все время держал руку в кармане, чтобы не видно было, как у него торчит". Мне эта тема не понравилась, я постарался замять ее. Разговор заглох. Наконец, женщины, переглянувшись, предложили нам идти в спальню, а мы, мол, сейчас подойдем.
Мы ушли с Костей в спальню, большая кровать, пока еще безжизненно сияющая белыми простынями, недвусмысленно указывала на последующее. - Я стоял у окна, Костя, присев на кушетку, листал какой-то журнал, мы не разговаривали, не смотрели друг на друга, и не решались раздеться. Дверь открылась, и вошли женщины. "Нет, посмотрите на них, они еще не готовы ", - раздалось наигранно возмущенно. Женщины были голые, Танька чуть впереди, Нина сбоку и сзади. Рубенсовская пышность и декадентская хрупкость Боттичелли, а может римская матрона со служанкой. Матовая кожа Тани и бело-розовая Нины. Может зря я ранее не ценил обилие плоти. Нине не хватало косы, чтобы походить на обнаженных кустодиевскнх красавиц.
Все это, совсем не ко времени, замелькало у меня в голове, когда я смотрел на хрупкую жену с голеньким лобком и всегда дразнящей меня вертикальной линией щели рядом с крупнотелой Ниной, с тяжелыми плотными грудями, выпуклым животом и темным треугольником под ним. Нижние волоски ее были тщательно зачесаны, и в самом низу треугольника краснела выступающая пипка. Краем глаза я увидел, как жадно смотрит Костя на бритую щелку моей жены, и сразу почувствовал жар в бедрах. Мы разделись в один момент и бросились в постель, где уже возлежали наши нагие дамы. Я присоседился к большому телу Костиной жены, а он к моей дражайшей. В Нине было столько покорности, а, как известно женская поза покорности - самая возбуждающая поза, сигнал для самца.
Я с благодарной нежностью целовал ее губы. Целовалась она довольно искусно, чего я не ожидал. Пока одна моя рука оглаживала ее плотные груди и теребила соски, другая спустилась под тугой живот на упругий валик лобка. Ноги Нины раздались охотно, и моя рука в исследовательском пыле оказалась на ее маленьком и упругом лоне, где я ожидал встретить нечто большое и мягкое. Это неожиданный контраст крупного тела и по-девчоночьи маленького тугого лона возбудил меня так, что перехватило дыхание. Я запустил палец меж упругих складочек и ласкал ее клитор, тверденький как еловая шишечка. Костя вовсю мял грудь моей Таньки и удлиненный эректированный ее сосок натянулся под его сильными пальцами. Его палец вошел в ее расщелину на всю длину, и Таня крутила бедрами от возбуждения.
Я видел, как между ее бритых губок выступает влага, и палец Кости, то входящий в нее, то выходящий весь блестел. Перехватив мой взгляд, Танька состроила мне гримаску, мол, сам этого хотел. Рука Нины, опустившись вниз, ощупывала мою мужественность, гладила ее мягкими подушечками пальцев, прикасаясь с целомудренным любопытством. Я ласкал ее маленькое лоно, целовал выпуклые постаментики сосков, и косился глазами в ту сторону, где моя жена уже встала на колени и раздвинула их над бедрами Кости. Как мы и договаривались, она собиралась поиграть во всадницу. Обхватив рукой толстый Костин обрубок, так что одна фиолетово-пурпурная головка осталась на свободе, она направила его в алый раскрыв губок, которые она развела пальцами, разложив их, как крылья бабочки.
Темная головка ткнулась меж этих крыльев и поглотилась ими. Светлые щечки больших губ раздулись, как у хомяка, набившего себя припасом. Я смотрел на лицо Таньки, в нем были и смущенная отстраненность, и похоть, и любопытство, и мука удовольствия. А когда она запрыгала на мужских бедрах, то опуская свои голенькие губки в мох волос, то, словно обжегшись, взлетая вверх, скользя по толстому стволу, с ее лица ушло смущение и остались только страсть и мучение. Ее лицо было вдохновенно - красиво и значительно, как лицо творца.
Я поднялся над пышным телом Нины, раскрыл ее раковину и вошел в нее. Она оказалась необыкновенно тугой, словно я натягивал на себя новую не разношенную перчатку. Она застонала, когда я вогнал в нее до конца, и забросила мне на спину свои сильные ноги, упираясь в меня пятками. Танька все убыстряла качание своих бедер, вверх-вниз сновал в ней мощный ствол, подпрыгивали ее мягкие груди, чмокала наполненная влагой ее прихваточка, и я видел по мучительному ожиданию на ее лице, что она уже начинает взлет к оргазму, но тут Костя захрипел и задергался под ней. Танька остановилась, прижав к нему бедра, и тоже стонала, но я видел, что это фальшивый стон. Я-то знал, как неистово - бурно она кончает, но, наверное, она была права, изображая фальшивый оргазм.
А я продолжал качать свое древко в узком упругом канале Нины, и ее широкие бедра синхронно отвечали мне, потом я почувствовал, как они начала подергиваться, и она, по бабьи всхлипнув, забила пятками по моей спине, поскуливая точно собачонка. Она оказалась скорой на оргазм. Я все продолжал гонять в ней, Таня и Костя в две пары глаз смотрели на нас. Нина открывала затянутые мутной пеленой глаза, вопрошающе глядя на меня, и снова закрывала их, откидывая голову в сторону. Я заставил ее кончить второй раз, и ее мощные ляжки зажали меня в капкан. И только, когда она начала в третий раз взвизгивать и сучить ногами, я с силой толкнулся в нее до упора, и почувствовал жар вырывающейся из меня струи. Нина в непосредственном порыве благодарности впилась мне в губы.
Я возлежал на ее пышном теле, и только теперь ощутил его приятную упругость. Тело Нины стало совсем розовым, а на лице было состояние полного блаженства. Наконец, я слез с нее и растянулся в изнеможении. Танька, решив напомнить, видимо, что все-таки она моя жена, положила мне голову на грудь. Костя, уже долго томившийся в роли зрителя при нашем с Ниной соитии, успел снова возбудиться и начал раздвигать ноги Таньки. Она, лежа на моей груди, косила глазом вниз, где Костя уже развел ее слившиеся губки и вправлял в дырочку свой разгоряченный член. Я покрепче обнял ее плечи, гладил ее мягкую грудь с торчащим отверделым соском, а мужчина долбал ее, как отбойный молоток. Это было дико возбуждающе, держать в своих объятиях жену, которую в это время трахает чужой мужик.
В этот раз у Кости получилось все как надо. Он довел все-таки Таню до точки, она сжала мою ладонь, когда на нее начало накатывать, и забилась в судорогах, закусывая губы. Я покрепче прижал ее к себе, гладил ее лицо в испарине страсти. Она благодарно поцеловала мою ладонь. Тут я почувствовал, как мою, снова восставшую мужественность, тронула и приласкала мягкая рука. Танька всстанывала в моих объятиях под последними толчками доходящего Кости, а рука Нины играла с моим копьем. Костя поднялся, выдергивая из красной мокрой щели свой поникший конец, и завалился на бок, тяжело дыша. Таня перевернулась на живот, прижав к моей ноге свое истекающее, словно лопнувший персик, горячее лоно. Я лежал между двух женщин, Нина уже довольно решительно теребила меня внизу, и я протянул руку к ее бедрам.
Её пухлые округлые створки набухли и были горячи. Я вогнал палец до упора в узкий тоннель, ощутив тутой купол матки. Нина возбужденно дышала и дергала бедра, насаживаясь на палец. Я поднялся и поставил ее на четвереньки, она была так устроена, что я решил, что мне будет удобнее брать ее сзади. Пристроившись к ее крутому, оттопыренному заду, я раздвинул щеки ее больших, как подушки, ягодиц. И тут произошло неожиданное для меня. Моя Танька, привстав, схватила одной рукой мой ствол, а другой растянула розовое упругое колечко Нининой маленькой дырочки, и вставила в него мой член. Твоя собственная жена, вставляющая твой член в другую женщину, что может быть более возбуждающим. У меня даже в копчике засвербело. Я вколачивался в Нину со всей мощью, чувствуя, как глубоко вхожу в нее. Мои набухшие шары колотились об ее горячие губки и клитор. Я подсунул руку вниз и потер ее крепенькую шишечку. Нина затряслась и взвыла в экстазе.
Мы валялись в постели, усталые, но такие раскрепощенные, пошучивая друг над другом, похлопывая женщин по ягодицам, щипая их соски. Такое состояние испытываешь, закончив, наконец, трудную работу. Усталость и опьянение от хорошо сделанного общего дела, сблизившего нас. Потом, голые, мы пили вино. Пряхины ушли. Мы с Танькой вернулись в постель, крепко обнялись, и заснули легким сном беззаботных людей.
А. Барк
