Как говорил один мой приятель, дурная мысль, однажды попав в голову, остается в ней навсегда, и рано или поздно себя реализует. Я помню вечер, когда одна такая мысль влезла мне в башку, Я смотрел футбол, жене, естественно, хотелось смотреть нечто другое. Она немного поворчала, но потом смирилась, читала книгу. Но в глубине души ей, наверное, хотелось отыграться на мне за неуступчивость, и она, пристроившись в глубине дивана под торшером, то и дело, словно невзначай толкала меня ногой. Отодвигая в очередной раз ее ногу, я чисто автоматически погладил ее колено. Далыпе все пошло само собой и через некоторое время я сдернул с нее халатик, под которым она, как обычно, была совсем голенькой. Мы были женаты уже давно, и хотя любовью занимались довольно часто, но без былой остроты ощущений. Во всяком случае, это было давным-давно, когда мы в любой подходящий момент бросались друг к другу.
Танька млела под моими руками, соски ее уже напряглись. Под светом торшера они казались розовыми, хотя на самом деле они более темные, ближе к коричневому. Дразня меня, она не раздвигала бедра, позволяя трогать лишь обритую верхушку высокой щели, Наигравшись, пока желание не начало переполнять нас, мы пошли в спальню. Но, едва войдя, мы обнялись голые, стоя, и принялись страстно целоваться. Уже не жалко было пропущенного футбола за такую подзабытую страстность, давно мы так не целовались. Большое до потолка зеркало отражало наши тела, и я, не отрываясь от ее губ, мог наблюдать ее изгибающуюся спину, круглый раздвоенный зад и напрягшиеся, она, целуясь, поднималась на цыпочки, ноги. Подергивая бедрами, она принялась ловить упиравшийся в ее гладкие бритые губки мой ствол, пытаясь одними движениями бедер направить его в свой горячий влажный захват, Когда, наконец, ей это удалось, я развернул ее так, чтобы видеть в зеркале, как моя пурпурная головка входит в щель, раздвигая пухлые мягкие губки.
Жена тоже смотрела на это и раздвинула ноги еще шире, так что выбритые половинки ее губок распались, словно треснутый плод, обнажив влажное алое нутро. Она качнула бедрами вперед, проглатывая в себя головку. В широко открытом расщелье выпятился дерзко гребень малых туб с торчащим в нем как кол, бугрящимся венами членом. Я смотрел словно бы со стороны, как посторонний наблюдатель, и горел от возбуждения, как подглядывающий мальчишка. И тогда я подумал: я хотел бы посмотреть, как кто-то берет мою жену, как его член входит в ее щель и двигается в ней, как жена отвечает ему толчками бедер, какое выражение лица в это время у моей жены. Я всегда видел его в эти моменты лицом к лицу, слишком близко. О том же думал я и в постели, когда она оседлала мои бедра и, опустившись на них, вставила своей рукой мое жесткое древко в свой пунцовый кратер.
Когда мы уже лежали, расслабленные и утомленные, я снова начал ласкать ее меж ног и сказал: "Интересно было бы посмотреть со стороны, как ты делаешь это. - Как это? - не поняла она. - Как это со стороны? А с кем же я буду? - С кем - нибудь. - Как это с кем-нибудь?" - она даже поперхнулась от удивления, но я в это время, засунув руку в ее горячую мокрую щель, оглаживал ее изнутри. "Я не представляю себя с кем-то в твоем присутствии", - пробормотала она, уже в истоме накатывающегося желания. "А кто он? - Подумаем, - ответил я. - Главное, что ты не против". Женщина, когда ей готовятся вдуть, сжимающая в руке мужское оружие в полной готовности, которой дрочат при этом клитор, согласна пообещать все в такой момент. Уже тяжело дыша, она шептала: "Конечно не против, если ты хочешь. Делай еще так, дорогой".
На следующий день я перебрал весь круг наших знакомых, представляя мужчин с моей женой, а их жен соответственно с собой, поскольку я не хотел довольствоваться только ролью зрителя, и к тому же идея оттрахать чью-то жену на глазах мужа показалась мне не менее возбуждающей. Увы, я не нашел ничего подходящего. Были женщины, которых бы я с удовольствием трахнул, но их мужья либо зануды, с которыми и разговор на эту тему невозможно представить, либо пошлы невыносимо. Еще хуже была обратная ситуация, я не мог выбрать мужчину, с которым бы представлял свою жену.
Я не напоминал жене о том разговоре, и она тоже молчала, видимо приняв его только за мою временную фантазию. Через несколько месяцев мы отмечали день рождения жены, пригласили своих друзей. Жена, готовясь к ужину, видимо слишком устала, Обычно она пила очень мало, а тут вдруг разошлась и хватила лишнего. Ей стало плохо, она побледнела, и почти теряла сознание. Я как-то не сразу оценил ее состояние, и понял, что дела плохи, когда ее подруга Нина увела ее чуть не падающую вместе со своим мужем-врачом из комнаты. Я вошел в спальню, когда Танька уже в обмороке лежала на постели, Костя раскрывал окна, а Нина расстегивала ей кофту и лифчик. Меня тут же отослали за нашатырем, а когда я вернулся, Костя достаточно профессионально натер ей виски, сунул ватку под нос и помахивал над ее лицом газетой. Я хотел помочь, но Нина остановила меня: "Не надо, Костя знает, что делать. Все будет нормально, иди". Грудь у моей жены была полуобнажена, и я не мог не заметить, какими глазами смотрел на нее Костя. Это был явно не взгляд врача на пациента, так смотрят на те женские прелести, которые возбуждают мужчину. Я не считал грудь своей жены ее самой привлекательной частью, она была небольшой, мягкой, но, возможно на Костю действовал закон контраста, Нина была женщиной пышной, с грудями крутыми и объемными. Через некоторое время жена пришла в себя и дотянула без проблем до конца вечеринки. Когда, мы легли спать, я сказал жене: "А Костя-то явно не равнодушен к тебе. Он просто пожирал твою грудь. " Жена улыбнулась и сказала: "Это твои фантазии". Возможно, она решила, что я приревновал ее, и это ее возбудило, потому что она недвусмысленно прижалась ко мне". Может не стоит сегодня, - сказал я, - ты плохо себя чувствуешь". "Уже прошло", - ответила она, и вправила мой жезл в свое податливое теплое гнездышко. Я даже не трогал ее, а она была вся мокренькая внизу.
С того дня моя идея - фикс нашла возможный объект для реализации-чету Пряхиных. Я представлял свою жену, хрупкую и изящную, трахающуюся с рослым плотным здоровяком Костей, и эта картина устраивала мое воображение. Но если контраст медвежеватости Кости и хрупкости моей жены меня возбуждал, то Нина не относилась к типу женщин, заводящих меня. Более того, я в глубине души побаивался крупных женщин, они как бы подавляли меня, Но чем чаще я думал о Нине, тем больше начинал находить в ней достоинств. Она всегда была надежным другом нашей семьи, а теперь я отметил, что она, в общем, и довольно мила, лицо у нее было приятное, свежее с чуть розоватой кожей, как у многих толстушек. Если бы ее пропорционально уменьшить, она была бы хорошенькой пышечкой, Не мой вкус, но тем не менее. Встречая ее, я рассматривал ее как женщину, с которой мог бы переспать. Я обратил внимание на ее небольшой рот с пухлыми губами, как говорят, бантиком. Год назад я видел ее в купальнике, ноги у нее были плотные, мощные, без безобразных наплывов жира.
