Следующая выходка беспардонного весельчака заключалась в следующем. Находясь за спиной библиотекарши, он позволял себе делал тазобедренные движения в сторону Елены Павловны, имитируя руками, что придерживает её за воображаемые бёдра и долбит сзади.
Сердце Бориса Петровича, при исполнении таких вольностей, колотилось, как у кролика.
- Тебе нравится? - шептал на ухо Борису Петровичу вальсирующий вокруг него Борик: - Признайся, что хочется большего:
- Перестань рисковать. Ещё не время! - увещевал своего антипода Борис Петрович (он же - Большаков) , - Елена Павловна может увидеть:
- Так это и нужно! - скалился Борик. - Сделай, что-нибудь этакое, всем понятное, - Борик изобразил пальцами колечко и потыкал в него толстым фломастером. - Пусть догадается, что ты её хочешь.
- Ни в жизнь!
- А я порезвлюсь! - и, как бы случайно, оказавшись за спиной библиотекарши, поганец эмитировал непристойное применение фломастера ежесекундно рискуя быть застигнутым случайным оборотом в его сторону.
Терзаемый ревностью и болезненным обожанием молодой красавицы, Борис Петрович размалёвывал тематические планшеты, писал на ватмане цитаты классиков, ремонтировал книги, забеливал стены. А его второе я приседало перед столом Елены Павловны за оброненными предметами, смотрело через плечо за отворот вязаной кофты, спешило принести стремянку и подстраховать голубоглазое чудо, чтобы лишний раз подержать нос возле колокола юбки с безупречными ножками.
И, чем больше находился рядовой Большаков возле прекрасной Елены, тем меньше оставалось в нём сдержанного Бориса Петровича, всё явственнее проявлялся дерзкий на поступки Борик. Когда же последний ушёл за стеллажи и начал оттуда мастурбировать на то, что удавалось высмотреть у склонившейся над книгами Елены Павловны, Борис Петрович едва не умер от страха быть замеченным.
Настала пора Большакову соображать, кто же он есть по натуре: добивающийся цели циник, или трусливый "ботаник" , который не решается на дерзкий поступок, при этом не прочь бы его совершить?
Какой из двух ипостаси верить своё будущее?
Думал, думал и ни к чему не додумался. В нём присутствовали все признаки дискомфорта. Большаков не желал оставаться интеллигентной размазнёй Борисом Петровичем, но и перспектива быть шалопаем Бориком не "улыбалась". Хотелось нечто среднее. Такое, от чего его местоимение "я" стало бы весомее и востребованным.
...
Через несколько дней супруга капитана Калинина заметила в поведении своего помощника все признаки симпатии к своей персоне. Они выражались по-разному. То, как бы мимоходом (обсуждая текст очередного планшета) , Большаков, ужасно краснея, сообщал: "Сегодня, Вы прекрасно выглядите, Елена Павловна!". То, вдруг, замирал на полуслове, любуясь её лицом: "Интересное освещение. Так и просится на кисть:" То беспардонно разглядывал фигуру и разглагольствовал о силе женских чар.
Елену Павловну поражал этот кучерявый суррогат начитанной вежливости и простоватой глупости собранные в одном человеке.
- Вы же взрослая личность, а говорите такие суггестивности! - восклицала она, опережая слишком несерьёзные высказывания Борика.
На что Большаков тут же виновато разводил руками. Мол - каюсь, был неправ! Ведь он, на самом деле, не всегда понимал, что с ним происходит.
Сама же Елена Павловна объясняла непостоянство в поведении помощника его молодостью. Будучи ровесником Большакова, она считала себя и старше, и мудрее его. (Ведь юноши взрослеют позже своих сверстниц!) Большаков в девятнадцать лет, по сути, оставался, пацан пацаном. А у неё уже и - семья (Елена Павловна находилась в замужестве шестой месяц) , и - жизненный опыт!
В целом, если быть до конца честным, знаки внимания со стороны симпатичного юноши, Елена Павловна принимала, без восторга, но, как должное. Потому, что со школьных лет привыкла считать себя привлекательной девочкой. И "тайные" подглядывания парня в солдатской робе за её стройными ножками, станом и высокой грудью были ей понятны. Более того, не уделяй Большаков этим деталям её фигуры должного внимания, она, пожалуй, огорчилась бы: Потому (с чисто женским эгоизмом) , девушка позволяла себе иногда подразнивать безусого сердягу. Приходила на работу то в короткой юбочке, то в кофточке с глубоким вырезом.
Вот в такие дни оформительская работа у Бориса Петровича не клеилась, а Борик потирая руки, пялил наглеющий взгляд на прелести капитанши, дольше прежнего. И, однажды, громко произнёс:
- Мне нравится, что я вижу!
Елена Павловна подобной откровенности не обрадовалась. Одёрнув край юбки, строго спросила:
- Не стыдно, товарищ рядовой, так откровенно меня рассматривать?
- Ни капельки! - ответил Борик. - Что показывают, на то и смотрим:
На эту дерзость Елена Павловна смолчала. Отнеся её тоже к юношеской непосредственности. И напрасно!"Шутка" проскочила и попала на благодатную почву.
С этого эпизода Борик, как бы, получил индульгенцию на подобные вольности. Придумав шаблонное начало всех своих, так называемых "комплементов" , он говорил Елене Павловне: "Как художнику, мне нравятся ваши:" И далее, в разных вариациях: "трепетные губы" , "рельефные формы" , "чуткие пальчики" , "линия бедер" , "волнующий взгляд" , "сладкая улыбка" :
На замечания Елены Павловны, что подобные казарменные фразеологии далеки от искренности, Борик (ни с того, ни с сего) , объявил, что начал вести дневник, куда уже записывает все свои эпитеты о самой красивой в мире женщине, которую он, когда-либо, встречал! И что, возможно, использует эти впечатления в будущем.
- Интересно, каким образом? - подняла изящные бровки Калинина.
- Книгу напишу! - ошарашил девушку, невероятными планами Борик и одарил такой многозубой улыбкой, что Елена Павловна, не сдержавшись, беззлобно фыркнула в кулачок:
- Представляю этот винегрет на бумаге!
Однако слова о самой красивой в мире женщине попали в её ушки и запомнились:
...
Дневник "прятали" в библиотечном шкафу, где хранились гуаши, кисти и ватман. Потом, "нечаянно" забыли на рабочем столе.
Елена Павловна, чуток посомневалась и "случайно" ознакомилась содержимым. Парень любовался её пригожестью и страдал от невозможности открыто признаться в симпатии из-за неравенства социального положения - предмет обожания состояла замужем за офицером!
Читая эти строки, Елена Павловна немного взволновалась. Не часто мы имеем возможность узнавать то, что о нас думают. И, находясь наедине с собой, Елена Павловна не гасила приходящие к ней эмоции, а, как девочка, радовалась новому ощущению личной значимости в жизни другого человека.
Когда заполнялся дневник, Елена Павловна не знала. Но едва Большаков прекращал работу и уходил из библиотеки в казарму, она, при задёрнутых шторах и запертых дверях, пылая лицом, читала короткие записи постороннего мужчины и млела, узнавая о себе любимой немало хорошего.
На этой волне располагающих ощущений женщина легко согласилась с моральной безобидностью подглядывания чужих записей: "Ведь я читает ни о ком-то, а о себе самой!" аргументировала она и уходила в грёзы приятностей.
Однажды, солдатик написал, что Е. П. приснилась ему голой, и они занимались страстной любовью!
Это для Елены Павловны было, нечто новое! То, что сначала возмутило, но спустя нескольких минут, разлилось по телу тёплой волной, словно от бокал крепкого вина:
...
Рядовому стрелковой роты Большакову снилось, что в тексте дневника появилась откровенная жеребятина: "Эта женщина - станок для любви. Я готов трудиться на нём. в три смены! И так глубоко, как только позволит размер моего "малыша"!"
- Ты с ума сошёл! - стукнул по голове безусловного автора Борис Петрович. - А если она покажет ЭТО своему капитану?
- Я такое не писал! - лыбился Борик.
- Хочешь сказать, что это сделал я?
Борик беспечно пожал плечами:
- Какая разница? Ей всё равно нельзя признаться, что заглядывает в чужой дневник, и читает о себе разное.
И тут случилось необычное. В разговор вмешался некто посторонний:
- Если капитанша всё-таки скажет, кэп может поколотить "писателя". И случится огласка. По этим причинам краля будет молчать! И, согласно особенностям женского характера, продолжать шпионить. Как Мата Харри. Мы этим воспользуемся. Начнём писать ещё откровенней. А когда у "читательницы" появятся признаки сластолюбия, раскрутим чистенькую супружницу на блуд.
Такие логичные рассуждения не могли идти из уст Борика. Борису Петровичу они тоже не принадлежали. Оба двойника с ликом Большакова огляделись. Так и есть! Рядом с ними появилась третья копия их босса!
