Машина неслась. Гулкий ветер обтекал её. У Олежки тлела слабая надежда, что возможно их остановит случайный дорожный патруль, и тогда можно будет закричать, призывая о помощи. Но четырехполосное шоссе было по-прежнему пустынно в этот час, и одни лишь ласточки носились над самым асфальтом, прочёркивая воздух. Разве что раз в минуту-другую попадались одна или несколько встречных машин, в основном грузовых, или тех, которые Лера обходила в считанные секунды. Проскочили в одно мгновение новый красивый мост через какую-то ленивую медленную словно застывшую речонку. Олежка даже не успел прочесть её название на дорожном щите перед мостом. Невдалеке от берега, по течению чуть ниже моста, была заякорена маленькая деревянная лодочка, в которой сидели грузный пожилой рыбак в соломенном бриле с широченными полями и мальчик лет восьми; дедушка и внук, закинув удочки каждый со своего борта, следили за поплавками. В стороне виднелось утопающее в зелени какое-то поселение.
Олежка и не заметил, как Марина кончила. Её снова затрясло, она сжала Олежку с такой силой, что казалось, все внутренности у него выдавятся через рот. Затем она повалила его на пол машины, и тут же он оказался в руках у Женьки, давно уже поджидавшей с торчащим колом страпона. Опять резкий вход, и теперь он скачет уже на Женькиных бёдрах...
Та мучила его достаточно долго. Её твёрдый страпон причинял Олежке сильную боль, он не только раздирал анальное отверстие, но и давил внутри. Он даже испугался, как бы она не повредила ему саму прямую кишку. Бурно кончив, Женька бросила его на пол и наступила ногами на затылок. Лера с Вероникой решили не останавливать больше машину, не пересаживаться туда-сюда и взад-вперёд, а уже по приезду на дачу оттянуться по полному.
Но через несколько минут снова оживилась Марина. Схватив Олежку, она велела щекотать ей губами внутренние части бёдер, не доходя до самого верха. И ублажая госпожу, он вдруг почувствовал, как машина свернула на другую дорогу и поехала с куда меньшей скоростью, часто делая повороты то вправо то влево.
- Ну вот и уже почти на месте! Ещё километров шесть! - услышал он голос Леры.
Марина отпустила Олежку. Его уже не швырнули на пол, а позволили стоять на коленях и опираться локтями на сиденье. Дорога была довольно узкая, очень извилистая, хоть и ровная, без ухабов, и проходила по всхолмлённой местности. В одной из низин слева показалось болотце, поросшее рогозом с ещё белёсыми "шишками".
- Во! - обрадовалась Вероника. - Этот тростник - лучше всяких прутьев! Хоть и быстро измочаливается, но и тогда становится как хорошая плётка! Сами стебли, без головок! Правда, хватает не слишком-то надолго, но можно будет нарезать их целую охапку!
- К этому болоту лучше не ходить. Очень коварное, хоть и совсем маленькое. Раньше в нём не одна уже корова потонула, рассказывали, что и ребёнок увяз. Непонятно, где берега, так что лучше обходить стороной подальше, - осадила её пыл Лера. - Лучше к реке сходить, и от дома близко, там около стариц такого добра - заросли!
- Потом покажи!
Женька треснула Олежку ладонью по голове.
- Понял? Так что если вдруг станешь плохо слушаться, или бежать задумаешь - засечём насмерть, а потом как раз и спустим в болотину, головою вниз!
Девки разразились хохотом, Лера даже остановила машину чтобы отсмеяться до конца.
- В каждой шутке есть доля правды. А иногда и правда подносится в форме шутки, - как бы в раздумчивости произнесла Марина, вызвав новый залп хохота.
В это время машина въехала на возвышенность, и открылся вид на селение. Оно находилось уже совершенно рядом. Дорога выходила на небольшую площадку, от которой разбегались веером несколько аллей, вдоль которых стояли аккуратные, как на картинке красивые домики, некоторые двухэтажные, какие-то с мезонинами. У большинства крыши были красного цвета, черепичные или крытые сайдингом. Абсолютно все дома утопали в зелени, окружённые садами с вишней, яблонями, грушей. Высились прямые тополя, а во многих дворах как дань ещё дедовскому обычаю стояли длинные шесты с помостами из досок, для аистовых гнёзд.
Машина съехала вниз. Не доезжая сотни метров до площадки, Лера свернула на дорогу куда-то влево, там перевалила через возвышенность, затем повернула направо, где дорога шла по "седловине" между двумя возвышенностями, и остановилась напротив ворот высокого зелёного забора из профнастила, высотою метра в два с половиной или даже больше, огораживающего довольно значительную территорию.
- Родаки не собираются сюда ещё дней десять, так что поживём! Потому и дали мне ключи! - объявила Лера подругам, и направилась отпирать ворота. По вымощенной камнем дорожке машина заехала вовнутрь. Лера изнутри закрыла ворота на замок.
Олежку вышвырнули из машины, за волосы, прямо на землю, крепко приложив пинком в зад. На его руках разрезали стяжки, и тут же его запястья оказались в "браслетах" наручников. И пока Лера загоняла машину в широкий, по крайней мере на три места гараж из пеноблоков, пока вытаскивали сумки, Марина вполсилы наступила ногой ему на горло, не давая пошевелиться. Через несколько минут ему одели ошейник, и дёрнув за цепочку, заставили встать на четвереньки. Олежка огляделся кругом, и паршивый липучий страх перед началом чего-то ужасного вновь заполонил его, охватил и окутал всё его существо, прошиб частой внутренней дрожью. В этот момент ему вдруг с предельной ясностью представилась перед глазами та картинка, присланная ему девчонками несколько дней назад. Да, там надсмотрщики тащили на истязания молодого прекрасно сложенного раба-негра. Особенно тщательно художник выписал его лицо, спокойно-смелое, решительное, словно и не мучения грозили ему в следующие мгновения.
Ни страха, ни даже ненависти не было на этом одухотворённом умном лице, а только лишь тень отвращения, брезгливости, даже смешанной с долей жалости к владеющим его телом, но не духом двуногим безличностям. Жирный плантатор, эта раздувшаяся от важности жаба, с оловянными глазами и безжизненным как маска жабьим лицом думал, что это он владеет золотом, выкачиваемым из непосильного труда рабов, но на самом деле это золото владело им, он был в его власти, принадлежал ему, был его рабом. Быкообразные - духовно и умственно - гогочущие ражие надсмотрщики с плоскими лбами и такими же плоскими, словно вытесанными топором из чурака рожами, с собачими глазами ожидающие чтобы хозяин швырнул бы им лишний цент, всегда трясущиеся перед ним в страхе быть изгнанными, и потому выколачивающие из невольников больше предела возможностей - были ли они свободны?
Единственной для них возможностью компенсировать свою убогую и нищую ничтожную натуру была данная им хозяином абсолютная и полная власть над массой негров-рабов, над которыми они могли издеваться, имея в руках только грубую силу. Но этот молодой красивый негр, влекомый за побег к месту наказания, где его могли даже запороть насмерть на устрашение другим рабам, он не боялся этой грубой силы, мучений, он презирал мучителей, и тем самым в отличии от них был СВОБОДЕН! Свободен душою! Как же далеко было Олежке до отделённого от него почти двумя сотнями лет чернокожего невольника, что, будучи сам законной собственностью толстопузого ничтожества, стоял намного выше него со всей защищающей его и ему поидобное тупой силой, против которой не было возможности бороться! Но можно было противопоставить собственную силу духа!
Замешкавшегося Олежку хлестанули цепочкой, велели привстать на ноги. Опять в руки ему дали сумку с орудиями истязания, на шею повесили сумку с продуктами, и повели, подгоняя словно вьючную скотину, к стоящему почти у противоположной части ограды дому. Так сгоняли ещё пару раз, пока он не перенёс всю поклажу.
Длинный и просторный двухэтажный дом с блестящей черепичной крышей стоял на бетонной платформе, поднятый на высоком, в человеческий рост, цоколе с пологими откосами; и платформа, и цоколь были обложены гладким, словно полированным, красным кирпичом. В центральной его части, примерно длиною в половину общей длины дома, была сделана открытая веранда-лоджия в виде портика, с четырьмя полированными каменными колоннами. По краю веранды шла двухрядная балюстрада - на множество часто установленных пузатых каменных колонн метровой высоты был уложен длинный полированный каменный брус, на него, но уже вдвое реже, установлены более короткие, но более толстые цилиндрические колонны, а сверху также покоился широкий брус из малинового кварцита. С обоих сторон веранды были сделаны проходы с пологими лестницами красного кирпича с каменными плитами на широких ступенях, со скосами по бокам. Плавно расширяющие книзу, с ажурными коваными перилами, они были установлены несколько косо, под углом к дому, левая - влево, правая - вправо, как бы расходясь. Вместо задней стены на этой веранде были три огромных, от низу до верху, зеркальных окна. В центральной её части стояли лёгкий столик с четырьмя плетёными креслами и два плетёных лежака в виде античного ложа.
Огромный участок также сильно отличался от мельком увиденных Олежкой домов других жителей этого посёлка, окружённых садами и огородами. Здесь от самых ворот и до дома шла широкая дорожка из каменной брусчатки; такие же дорожки, более узкие, расходились во многие стороны. Вместо плодовых деревьев и кустов, вместо грядок тут были устроены теннисный корт и стол для пинг-понга, напротив левого крыла дома стояла круглая ажурная беседка-"ротонда" с куполообразной фигурной волнистой крышей; эти "волны", похожие на огромные неправильные запятые, серповидно изгибались, постепенно сужаясь, сходили от верха к краям крыши. Внутри самой беседки стоял круглый стол и составленные неправильной буквой "П" три длинные полированные скамейки, почему-то сразу вызвавшие у Олежки чувство щемящего страха; из-под купола крыши над столом свисал светильник в форме старинного фонаря. Множество клумб с различными цветами покрывали всю свободную часть участка, с правой стороны ближе к ограде цвёл роскошный розарий, около главной дорожки высилось какое-то полусферическое строение с расходящимися от него полиэтиленовыми трубами - как Олежка понял позже, там была артезианская скважина с насосно-распределительной системой.
