- Сюда?! - у Любы челюсть отвисла, когда она убедилась, что я веду её в стрип-клуб. Лицо приняло совсем ошарашенное выражение, когда заметила, как ко мне отнеслась охрана, с каким подобострастием официантка усадила нас за столик и спросила: "Чего изволите?".
Я, видя состояние учительницы, оказавшейся в подобном вертепе впервые, да ещё и в сопровождении ученика, к которому относятся, как к местному босу, заказал всё сам. Ей мартини, себе вина, всё равно какого, на вкус официантки, и нам вместе мяса с салатом - я проголодался.
- Петя, - заговорила Люба трагическим голосом, немного отойдя от потрясения. - А ты, собственно, кто?
- Всё просто, Люба. Хозяин всего этого шалмана мой очень хороший друг и он распорядился лизать мне зад. Ему всё равно это ничего не стоит. Понятно? Я не мафиози какой-то и, поверь, не колдовал нисколечко. Ну, успокоилась?
Успокоилась она только через полчаса, когда бутылка мартини была практически выпита, а еда поклёвана.
- Ты всё больше и больше меня удивляешь, Петя. Думала всё, я тебя раскусила - юный самовлюблённый колдун, дорвавшийся до власти, и точка. Ан нет, новый сюрприз. Какой будет следующий? Предупреди заранее, пожалуйста.
- Да на здоровье, предупрежу. Только, боюсь, больше сюрпризов не предвидится.
- Так я тебе и поверила!
- Как знаешь, - пожал я плечами. - Так о чём ты хотела поговорить? Стрелки к десяти подходят, моё, детское время заканчивается.
- О, чёрт! Совсем с этим стриптизом забыла, поразил ты меня в очередной раз: - и задумалась, хмуря брови, на что-то решаясь. - Нет, настрой здесь не тот. Даже начинать не хочу, непривычно всё это, - сказала, неопределённо оглядывая зал. - Не говоря уже о том, что неприлично.
- Это ещё ерунда, самый писк к полуночи разгорается, - сочинял я с видом знатока, основываясь на малочисленности клиентов. - Зато есть свободные кабинеты, где мы можем уединиться. Устроит? - Люба рассеяно кивнула.
Я передал заказ официантке, она позвала шныря, того же самого, который нас с Леной уже провожал, и мы последовали за ним.
- Устраивайся, - предложил я Любе в VIP кабинете, а сам вместе с сопровождающим вышел за дверь. - Нас нет ни для кого, всем молчок, - предупредил первым делом. - Организуйте здесь на столике то же, что и в зале, и никаких стриптизёрш не надо. - Мужчина согласился по всем пунктам.
- Да! - вспомнил я и пристально всмотрелся в глаза парня. - В кабинете камеры установлены?
- Да: - ответил он безразличным голосом.
- Микрофоны? - тот же ответ. - Отключить можешь? - согласие. - Отключай.
Подумывал заставить беднягу стереть моё посещение кабины с Леной, но не стал. Очень всё безобидно там было, даже без поцелуев. Зачем усложнять? Выключить камеры проще, чем залезть в сервер, который наверняка под охраной. Интересно, что потом Славик с записями делает? Вряд ли на порнохаб сливает. А вот шантаж - это его. Маленькая капелька в копилку неслабой тайной власти владельца нескольких сомнительных заведений, без сомнения, высокодоходных.
- Я до сих пор ещё в шоке, - совсем не по-учительски сказала Люба, когда нам в кабинете накрыли стол. - Ты как матрёшка многослойный, сюрпризы один за другим:
- Так о чём говорить собралась? - перебил я её.
Люба хмыкнула, глотнула мартини и вдруг подошла к шесту. С любопытством его погладила, вязалась одной рукой и обошла кругом.
- Хочешь, станцую? - спросила грустно. - Или тебе приятней приказать? Прикажи, я не смогу отказаться.
- Брось, - нахмурился я. - Не делай из меня монстра:
- Я и не делаю, ты уже сделанный: я о себе. Включи музыку, пожалуйста.
Я разобрался с музыкальным центром, включил. Заиграла не слышанная мною ранее ритмичная мелодия. Люба взялась за шест обеими руками и опёрлась на него грудью.
- Я о себе, - повторила зачем-то. - Я любила Борю. Говорю в прошедшем времени осознанно, потому что больше той любви нет. Сначала я даже обрадовалась, когда ты его приворожил, но потом: он не любил меня, я это чувствовала. Иногда вёл себя по-хамски. Грубил, постоянно врал, мог поиздеваться. До рукоприкладства не доходило, но он всегда был самцом, лидером, и меня это, как оказалось, устраивало. А сейчас: как бы тебе объяснить. Вот любишь ты кошку. Она гадит где попало, рвёт обои, царапается, пакостит по-всякому, а тебе она всё равно мила. Ты, конечно, мечтаешь, чтобы она была послушной, как собака, чтобы на улицу просилась, чтобы преданными глазами смотрела, еду выпрашивая, а не нагло орала, как ненормальная; и представь, мечта исполняется. Ты умиляешься день, два, три, а потом замечаешь, что кошечка не та. Идеальная, но не та. Чешешь ей пузо - она не царапается, свиснешь - со всех ног летит, скомандуешь - мурлычет, греет, ластится, прикажешь - уйдёт беспрекословно. Собака, одним словом, хорошо воспитанная собака: а любил-то ты кошку.
- Путано, но ясно, - завершил я её повествование. - Надоело, что он с рук ест?
- Да, - сказала на и отлипла от шеста. Подсела ко мне на софу, пригубила мартини. - И нет. Слушается он меня не по-рабски. Я, например, не могу ему приказывать, как ты мне: не возмущайся! Так ведь и есть. Сама не знаю, что хочу. А в принципе, ты можешь убрать приворот?
Я подумал и ответил.
- Пожалуй, да. Хоть завтра. Только: вернёт ли это любовь?
Люба со стоном откинулась на спинку и закрыла глаза. И вдруг попросила.
- Поцелуй меня.
Я пожал плечами и исполнил просьбу.
- Не так, со страстью: ну же, сильнее. Вот так! - с силой обняла меня и впилась до крови. Я от неожиданности забился, как муха в паучьих лапах. Люба тем временем повалила меня на диван и начала бешено срывать с меня одежду. - Шлёпни меня по попе, - попросила срывающимся голосом. - Сильнее: ещё сильнее! Да задери ты юбку, боже мой! - и вот от этих слов я взъярился - упоминание Бога, - понятно, кого имела виду Люба, - разозлила меня донельзя.
Колготки порвались с треском молнии. Стринги выдержали напор, как я ни старался - из них бы наручники для маньяков делать - и приятно, и надёжно. С рычанием я сорвал их вниз. Люба, удобно сдвинув ноги и подвигав попкой, помогла. Привстала, трусики с лохмотьями колготок с моей помощью опустились на застёгнутые сапоги. Я вскочил на ноги и хотел было развернуть удобно стоящую на карчах женщину к себе задом, но она попросила, тяжело дыша.
- Дай мне пощёчину: - я, не раздувая, шлёпнул её по щеке, силу особо не сдерживая. Её голова мотнулась. - Да-а, - прорычала сквозь зубы. - Ещё: накажи свою сучку ещё: - я ударил другой рукой, возбуждаясь при этом выше неба. Выше луны и солнца - не помню, когда я испытывал подобную смесь вожделения и ярости.
- Шлюха! - выкрикнул я хриплым голосом и развернул-таки женщину, едва не сбросив её с дивана. - Сука!
- Да! Я твоя шлюха! Сучка текущая! - вторила учительница, - грязная, мерзкая шлюха! Возьми меня грубо, жёстко: быстрее! - А я, капая слюнями, лихорадочно, со злостью расстёгивал ремень, матерясь в голос, о том, что навыдумывают козлы одежды всякие:
- Сильнее! - завопила она, когда я сходу вогнал свой твёрдый уд в её лоно. - Да! Да! Так! Наказывай свою шлюху, наказывай! У-у-у, - загудела, когда я одновременно с толчками стал хлестать её ладонью по заднице до красноты, до алых потёков, обзываясь отборным матом. Догадался намотать волосы на руку и потянуть, задирая голову до треска в шее. Люба завыла громче, но вырываться не стремилась.
Наказание продолжалось долго, я, окунаясь в наслаждение, ловил её силу раза три уже, которая исходила вместе со сладострастными воплями, возбуждение при этом не теряя, когда она неожиданно приказала:
- Возьми меня в зад. Возьми свою сучку в её грязный зад, немедленно!
Не думая, я приставил член к морщинистому шоколадному колечку ануса, как специально расположенного удобно, на уровне моего паха, и надавил. Ничего не вышло, и Люба зарычала от злости.
- Давай сосунок, сильнее дави, мерзкий мальчишка! Шлюху отодрать не в силах?!
- Раздвинь булки, сучка, - прошипел я, чтобы ответить хоть что-то и догадался-таки плюнуть на сжатую дырочку, смочить головку, растереть и надавить на анус снова:
- А-а-а: - монотонно завыла Люба, пока я медленно, миллиметр за миллиметром, преодолевая сжатие неразработанного сфинктера, вставлял ей в зад, сам испытывая боль в перетянутой уздечке: и заскользил, провалившись, чувствуя гораздо большую плотность, испытывая иные ощущения. Не сказать, что более сладкие; скорее острые, как аджика на шашлыке.
Перегруженные ноги женщины, и так дрожащие как осиновый лист, подкосились, и мне пришлось подхватить её за таз и удерживать руками, одновременно делая фрикции. Было неудобно, но я в запале не замечал никаких неудобств, а только слушал смешанный со стонами вой, грязную ругань интеллигентной учительницы и ждал, специально не воздействуя на наступление оргазма.
Кончили мы почти одновременно. Сначала она, замерев, с силой сумасшедшего эпилептика сжала мой ствол. Одно давление, второе и у меня перехватило дыхание. Я излился. Несколько раз меня искупало в звёздном блаженстве, омыло своей и её силой, которые послушно втянулись в накопитель. Я ослабил захват. Люба упала на софу и сползла на пол. Руки и ноги её продолжали конвульсии, а сама она хрипло дышала. Щёки горели, туш размазалась, с краю растянутого в блаженной улыбке рта тянулась нитка густой слюны. Юбка задрана, на голой заднице алели будущие синяки; сбитая блузка топорщилась в разные стороны, волосы растрёпаны. Как будто её по сеновалу тащили, а не в зад драли. Выглядела женщина непрезентабельно, но: счастливо.
Я закинул её на диван и сел сам, наконец, расслабившись. В голове было пусто. Угрызений совести ни по поводу измены любимой, ни по поводу случившейся грубости не испытывал. И не удивлялся.
Прошло целых через пять минут, когда Люба подала голос.
- Петя, узнай, есть ли здесь туалет, ужасно хочу по большому: и душ желательно. - Сказала совершенно спокойно. Ни стеснения, ни следа раскаяния, ни одного признака бушевавшего минуты назад дикого возбуждения. Перевалилась на спину, охнула и села полубоком, рукой облокотившись на спинку софы. Юбку не опустила, волосы не поправила. Взгляд её, до сих пор покрытый поволокой, был безмятежен. - Штаны не забудь натянуть, - подсказала, осмотрев меня с ног до головы.
