Ленка задание дала: написать, как Мишка моё воспитание начал. Сказала, чтобы как следует вспомнила и ничего не пропускала. Ну да, такое забудешь...
Нет, самое-то начало вы и так знаете, раз читали "Нас стало больше". А я тогда с того и начну, как Мишка меня к себе домой уволок.
Болтаюсь я, значит, в сумке. В "лягушонок" замотанная. Мишка меня тащит, кряхтит, и нагло на ходу лапает. А что я могу? Разве что орать, да ещё ногами по сумке побумкать. Так мне самой страшно, что кто-то меня найдёт вдруг.
Реветь тоже могу. Но это он не дождётся. Вот, ещё думать могу! Думала я, думала, и решила: я Мишку одолею, если буду себя вести гордо и достойно. Как королева.
Это я как раз тогда книжку прочитала про английскую королеву какую-то. Как она через лес ехала, и на неё разбойники напали, ограбить хотели. А может, и убить. Так она сказала с царственным достоинством: "джентльмены так не поступают". И разбойники до того её гордому спокойствию удивились, что сами потом шерифу сдались. А королева их казнить не дала, ещё что-то благородное сказала, и их тут же всех отпустили. Вот и я решила себя так же вести. По-королевски. Чтоб Мишка-скотина на всю жизнь запомнил.
Но с этим, правда, подождать придётся. Не из сумки же мне булькать, не по-царски как-то!
А Мишка меня волок-волок, потом руку вытащил из домика моего, чувствую - сумку с плеча снимает. Мы ведь еще не пришли, мне в щель небо видно. И поставил куда-то. На скамейку, что ли? А сам, слышу, потопал от меня молча.
Вот тут я по-настоящему перепугалась! Это что же получается, он меня просто посреди улицы в голом виде бросил? И что я делать должна? Лежать и ждать, пока какой-нибудь прохожий ко мне в сумку не заглянет? Мамочка моя, неужели правда бросил?
Нет, вернулся всё-таки. Змейку совсем расстегнул, заглядывает ко мне:
- Ну, как тут у нас дела в голопопом царстве? Как живешь?
Дурак совсем. Лежу я совершенно голая. Посреди улицы. Связанная - ни закрыться, ни ноги сдвинуть. Соски торчат: этот гад их всю дорогу лапал. Писька течет: ее он тоже не забывал. Задница до сих пор чешется: Мишка выдрал. И вот как я, а? Как он думает?
А он вдруг:
- Смотри, что я нашёл, это нам пригодится. Ну-ка, подержи пока.
И суёт мне в сумку с десяток голубиных перьев. Взял, и воткнул мне их в задницу!
Добрались мы к нему домой в конце концов. Сел Мишка на кровать, вытащил меня из сумки, к себе на колени положил. Ну, думаю, вот теперь-то я его раз и навсегда на место поставлю! Посмотрела на него - строго и пристально - и говорю:
- Даже не мечтай, что я перед тобой обнаженной ходить буду!
Мишка аж растерялся. Потрепал по пузу меня:
- Ой, да что ты вдруг? Ясно, не будешь обнаженной ходить. Не доросла ещё. Будешь просто голышом бегать. А что это ты надулась так? Какать, что ли, хочешь? Отнести тебя в туалет, да?
Вот тебе и королева...
- Сам себя отнеси, - говорю.
А Мишка меня давай теребить за что попало, играется со мной, как с детсадовкой:
- Ну не хочешь - как хочешь. А кто это ты у нас такая, - по перьям погладил, - индеец, да? Или ты у нас курочка? А перышко можно у тебя из хвостика одолжить?
Выдернул одно перо, меня на кровать с коленей переложил, ремень на мне ослабил на пару дырочек - так, чтоб я смогла немножко ногами шевелить. Все равно, что я могу, если я в "лягушонке"так и осталась: руки за спиной сбинтованы, а коленки возле плеч болтаются? У меня ведь только ноги ниже колен и свободны.
- А как наша курочка кудахтать умеет, покажешь?
- Не дождёшься! - отвечаю.
И тут он как начал этим пёрышком меня щекотать! Я сразу остальные перья растеряла, так он второе взял, и давай двумя сразу!
И тут оказалось, что я очень даже много могу! Если ногами дрыгать как следует, так у меня задница в воздух подлетает (а Мишка тут же шлепка даст на лету или письку потеребит) , а когда брыкнёшь хорошенько, так и набок можно развернуться, и на пузо крутануться, и даже пару кувырков через голову я сделать умудрилась! И накудахталась, и накукарекалась, и по-цыплячьи напищалась: не только курочкой, а птицефабрикой целой!
Я от смеха захожусь, а Мишка только во вкус вошёл. Переложил меня в ноги кровати, говорит:
- Хватит прыгать без толку, как дурочка. Давай потренируемся. Ну-ка, сейчас к подушке поскакали!
И начал меня не просто так щекотать, а выбирать местечко каждый раз, чтоб я в нужную сторону уползала. А я от смеха и не вижу ничего, и не соображаю, куда я там еду. До подушки добралась, он ко мне подсел, поперек пуза обнял и к себе прижал - я осталась плечами на кровати, а писька с попкой к потолку торчат. И давай письку изучать. Губки раскрывает, клитор перышком щекочет... И всё это спокойненько, как будто так и полагается.
Стыдно мне до чертиков. Мальчишка всего на год старше со мной как с куклой играет, а я ничего поделать не могу! Пару раз попробовала рот открыть, так у Мишки перышко сразу с письки на пузо ко мне или на бок переезжает, и мне уже не до разговоров: ржу как кобыла дурным голосом, а он нащекочет от души, и опять писькой займется.
Даже не знаю, сколько он надо мной измывался, исследователь этот: когда писькой моей налюбовался, то на ручки меня положил, кончик мизинца мне в дырочку сунул, и я еще долго-долго ухохатывалась: понравилось Мишке, видите ли, как у меня писюнька от щекотки дергается и его за палец кусает! Потом дал мне отдышаться, я уж думала, всё кончилось. А он вроде уже меня развязывать собрался, перышком провёл напоследок от нечего делать, и увидел, что у меня и в попке дырочка от щекотки сжимается. И пришлось мне, бедолаге, у этого юнната на коленях еще минут пятнадцать слюнями брызгать и визжать от смеха с его пальцем в заднице!
Дал мне опять успокоиться. По мокрой письке меня погладил, перевернул, за пряжку ремня взялся... Ну все, думаю, развяжет сейчас!
А Мишка меня в воздух за ремень поднял, второй рукой под писькой держит, опустил к полу:
- Борька говорит, девчонки так смешно бегают. А ну-ка, побегай! Быстрей давай, еще быстрей!
Я уже поняла, Мишку не слушаться - у него на руках до старости от смеха проикаю. Стараюсь изо всех сил, ногами от пола отталкиваюсь, переваливаюсь, как утка. Писькой по его руке еложу, теку вовсю.
Увидел, что совсем я устала, вернулся на кровать со мной.
- А сейчас ты сама придумаешь, что бы еще интересного с тобой сделать.
Вот наглец!
- Никогда ты меня не заставишь! - отвечаю.
Мишка глянул на меня странно так, и говорит:
- Ты не поняла, я тебя больше ничего заставлять не буду. Теперь все сама будешь делать, добровольно. И сама поклянешься, что с сегодняшнего дня будешь послушной девочкой и все делать будешь, что тебе скажут. А завтра придешь к Борьке с Ленкой и разденешься сама. Хватит выкобениваться уже.
- Нет, - отвечаю, - ты точно дурак. Воображай сколько хочешь, а меня вы больше не увидите.
- Ладно, - Мишка кивнул и меня развязывает. - Сейчас я фотик достану и поиграем в фотостудию.
- Спешу и падаю, - говорю. И руками закрылась сразу, конечно.
Он откуда-то в самом деле фотоаппарат достал, и задумчиво на меня смотрит:
- Наверно, сначала давай в "мостике" тебя щелкнем...
- Ну попробуй, заставь! Вот заставь! Бей хоть до посинения, я сниматься не буду!
- Я же сказал, не собираюсь больше тебя заставлять. Хочешь - слушайся, не хочешь - не слушайся. Так ты будешь фоткаться?
- С чего бы? - отвечаю.
- Ну, как хочешь. Я думал, тебе самой интересно. Нет, значит нет. Только понимаешь... непослушные девочки мне дома не нужны. Не будешь слушаться - свободна.
- Как свободна? - я даже не поверила, что мои муки кончились.
- Да так. Катись колбаской, - и рукой на дверь машет.
Тут до меня дошло.
- Ты с ума сошел? Я что, в таком виде по улице пойду?
- В каком пришла, в таком и пойдешь, - нахально отвечает Мишка, - А мне непослушные девчонки не нужны. Сама уйдешь или помочь?
Взял меня за ухо и к двери тащит!
Ладно, что тут писать - и так ясно. Стыдно писать про такое. Но я, конечно, в конце концов поклялась, что слушаться буду. Всегда. Что мне оставалось?
Дал мне Мишка дореветь, потом меня умыл и подмыл, и я стала позировать. И сама. И с Мишкой: у него штатив был и автоспуск на фотике. И в "мостике". И в "березке". И на руках у него. И как он меня шлепает. И как он меня щекочет. И как он меня лапает. И как он меня дрочит. И главное - на всех фотках улыбаюсь до ушей: Мишка приказал.
Долго я снималась: конечно, Мишка пленками запасся. Не все время полностью голенькая: Мишка потом мне свою старую майку надел, как раз до пупка она мне. "Так еще интересней" - говорит.
У него спортивные рапиры были, так целая пленка получилась "мушкетерская": будто мы с Мишкой фехтуем. Только он-то одетый, а я на половине фоток совсем голышом, а на другой - в той же майке его, к которой он пришпилил крест из бумаги, вроде мушкетерского.
Я через пару дней, как фотки увидела, так из всех именно от этих чуть со стыда не померла: скачу с рапирой, в майке и с голым задом, пузо гордо выпячиваю, рожа сияет, писька на полкадра...
И опять голенькая, в "подъемном кране" на мишкиных руках дрыгаюсь. И в мишкиной майке стою, вниз ее оттягиваю, пытаюсь ей письку прикрыть - но как ей закрыться, когда майка чуть длиннее топика? И в "лягушонке" в сумке лежу - как приехала. И перья эти проклятущие себе втыкаю. И у Мишки на поводке собачку изображаю, ножку стола обнюхиваю, потом на нее лапу задираю. В общем, во всех позах, какие только мог придумать мальчишка-извращенец, который неожиданно получил в полное свое распоряжение живую и послушную игрушку.
И писька моя крупно, с редкими-редкими волосенками на лобке. Я потом часто смотрела на эту фотку и грустила: это были мои последние волосики. С того дня мне положено ходить с лысой писькой.
Конечно, после такой фотосессии вся компания стала моими строгими хозяевами, а я даже не пыталась сорваться с крючка: в тот же день над моей счастливой мордой и голопопостью вся школа бы ржала. Нас ведь пацаны снимали регулярно, и еще мы с Ленкой под их присмотром ежедневно вели дневники, куда вклеивали все фотки и подробно описывали все наши игры - и как же мы получали, если неинтересно напишем! Эти дневники до сих пор, наверно, у Борьки лежат.
