И с этими словами она прошлась жгутом наискось попы, ещё и ещё раз. Женщина застонала, и позволила медсестре вставить наконечник клизмы в её попу. Но в этот раз случился казус: Эмма не смогла выдержать всю воду до конца, и как не сжимала медсестра её ягодицы, тонкий, но сильный фонтан грязной воды окатил брызгами её клеёнчатый фартук.
- Я не могу больше, пустите! - умоляла женщина, и струйки воды нет-нет, да вырывались у неё из попы.
Видя безуспешность влить всю клизму до конца, тем более что и осталось воды в ней немного, Валентина Васильевна велела санитаркам развязывать её, и как только она извлекла наконечник, и Эмма бросилась к ведру, почти вся вода вместе с калом оказалась на полу.
- Тварюга чёртова! - взвизгнула Катя, и прошлась жгутом по её спине. - Теперь убирай говно, сука, сама! Ну, смотри, теперь тебе будет! До утра завернём в сырые пелёнки!
Эмма в это время выкакала всё, что в ней осталось, затем подтёршись, стала руками и бумагой собирать с полу то, что она "нагаверзила". И в этот момент в ванную втащили больную Лену, низкорослую и толстую как чурак глупышку, не совсем понимающую, куда её ведут. Но эта Лена панически боялась любой физической боли, даже когда ей делали уколы, её держали три-четыре санитарки, даже привязывали обычно. Для Кати и Лены-санитарки это был лакомый кусок: действительно, как интересно будет хлестать её, зная, какой она испытывает ужас, как она будет извиваться в слезах! Но пока что надо будет разобраться с Эммой, а то, что это будет происходить на глазах у Ленки, только добавит ей страху.
Эмме связали руки, и разложили на топчане. Под мышками прихватили к нему, а связанные ноги притянули к ножкам лежака. Ленка с расширенными от ужаса глазами, дрожа всем телом, сидела на краю ванны и наблюдала за происходящим. Первой начала Катя. После первого же хлёсткого удара Эмма взвизгнула и зашлась в крике, трясясь всем телом. А жгут со свистом опускался, поперек её попы вздувались чёрные полосы. Отсчитав ей десятка полтора ударов, Катя отошла в сторону.
Лена-санитарка старалась попадать по самому низу попы, где она переходит в ляшку, или щелкануть кончиком жгута по краю в самой середине попы. Эмма задыхалась от крика, билась лбом в подушку на топчане, а Лена с язвительными "нравоучениями" продолжала наказание.
Отвязав плачущую Эмму, они бросили её вызванным с отделения санитаркам с указанием закатать её в сырые пелёнки до утра, а сами взялись за Ленку. Та, теперь понимая, что её ждёт, заорала диким голосом, полным животного страха. Санитарки подняли ей подол халата, сняли штанишки. Лишь смеясь над её "Не надо! Не надо!", её, как и всех предыдущих, бросили поперек топчана и размеренно стегали несколько минут. Далее последовала клизма. Нет нужды говорить, в какой панике была глупенькая сорокавосьмилетняя женщина, по своему состоянию соответствующая уровню трёхлетнего ребёнку, от первых же секунд процедуры! Как только Валентина Васильевна раздвинула ей попу и воткнула толстый стеклянный наконечник в её анальное отверстие, Ленка с диким рёвом взметнулась, и сбросила бы с себя санитарок, если бы не была туго связана. Но медсестра, давно к такому привыкшая, словно не происходило абсолютно ничего, продолжала засовывать стеклянную трубку глубже и глубже в попу пациентке. Под конец клизмы та хрипела и завывала, но угроза порки заставляла её держать воду, и не уронив ни капли, сесть на ведро...
Затем привели старушку лет далеко за 70, бабушку Соню, как называли её больные. Родственники просто выбросили её в больницу умирать. Совершенно не держащуюся на ногах, высохшую в "живой скелет из Освенцима", санитарки буквально принесли на руках, и бросили Лене с Катей.
- О, ты ещё жива?! Сама уже похожа на смерть, а всё шевелиться? - "приветствовала" её Лена. Она подняла на ней драное платье. Штанишек на ней не было. Связав ей лишь руки, санитарки растянули бабулю, обтянутую лишь кожей, похожей на пергамент, на топчане. Ленка-больная, на тот момент подтирающая попу, со смертельным ужасом в глазах смотрела, как стонет, не в силах даже кричать, полуживая старушка. И клизму она не смогла удержать даже половины объема, за что санитарки пороли её почти до потери сознания.
Когда бабушку уже поднимали на ноги, Ленка-больная приоткрыла кран в ванне, чтобы попить воды, что было запрещено, пить можно было только четыре раза в день, чай в столовой. Но едва она нагнулась к текущей струйке, как Катя ловко прошлась жгутом по её попе, и та отпрянула с диким взвизгом. Санитарка схватила её за волосы и швырнула к двери с приложением колена.
- Сволочуга! - заорала она, отделяя больную оплеухой. - Жаль, нету на тебя времени, но смотри, в следующий раз получишь у меня вдвое, чем сегодня!
И верно, в следующую секунду открылись двери, и санитарки втолкнули Свету, 21-летнюю толстушку, весёлую хохотушку, любимицу всех больных, красивую девушку с копной волос цвета воронова крыла, немножко смуглой кожей, с едва уловимой полоской пуха над верхней губой.
Но сейчас от её весёлости не видно было и следа. Она переминалась с ноги на ногу, дрожала словно в ознобе, её огромные чёрные глаза были влажны.
Велев Ленке-больной помочь санитаркам довести бабушку Соню до её койки, Катя с Леной, смачно улыбаясь, приблизились к Свете...
Со Светой была связана одна история. С полгода назад её родители добивались у врачей выписки дочери, но те отчаянно упирались, поскольку не получили от них подарки. Суд тоже решил в пользу больницы, опираясь на медицинское заключение врачей. Те пошли во все тяжкие, запретили родителям свидания с дочкой и передачи ей, предоставив суду заключение о том, что это пагубно влияет на состояние пациентки. Санитарки меж тем постоянно говорили ей, будто родители у неё погибли, и она сама уже никогда не выйдет из больницы, что вызывало дикие истерики, оканчивающиеся привязыванием к кровати и уколами аминазина, всё это сопровождалось побоями. Врачи, в свою очередь, делали всё, чтобы отрывочные сведения о положении дочери доходили до родителей, те наконец "въехали" и "положили к ногам" врачей подарки, вещественные и денежные, и им были милостиво разрешены свидания. Передачи они привозили огромными сумками, зная, что три четверти или больше в ближайшие два-три дня будет растащено персоналом.
Брать передачи больных работники психбольницы были просто обязаны, ради солидарности. Всякий, кто отстранялся от этого, а тем более поднимал голос против этой тенденции, мог попасть в "подозрительные", с последующей проверкой на состояние здоровья, где ему определили бы "параноидную шизофрению" или "бредовое расстройство", и тут же поменять медицинский костюм на драный халат, и быть брошенным под надзор вчерашних коллег...
Санитарки схватили Свету, связали руки впереди. Оттягивая её назад за локти, Катя выгнула её назад, Лена расстегнула на ней джинсы и спустила их вместе с трусиками до колен, обнажив точёную округлую шаровидную попку, бросили девушку на топчан и содрали джинсы полностью. От ужаса та лишь прерывисто дышала. Как обычно, навалясь коленом ей чуть ниже лопаток, одна из них держала несчастную. Света уже знала, что хуже всех приходится тем, кого приводят в последнюю очередь, когда санитарки распалены, и им нужно насытиться большим видом мучений их жертв, как наркоману со временем требуется всё большая и большая доза. Света была в "средней" очереди.
Как только жгут оставил на её попе первую полосу, девушка закусила губу почти до крови. Только бы не закричать, не доставить удовольствие санитаркам! Следующий удар, ещё больнее первого. Она вжала лоб в твёрдый топчан, лишь вибрируя всем телом.
- Ты посмотри, ещё и гордячится! Вот мразь какая! А если вот так?! - и Лена, попав кончиком жгута в самый край разреза попы, прошлась с протяжкой. Света дрыгнула ногами, и разошлась криком.
- То-то же! - удовлетворённо процедила Лена. - У меня не заупрямишься! И они продолжили "усмирение". Девушка выла, истошно орала, а санитарки, насытившись, уложили её в позу для клизмирования и туго связали.
Когда медсестра всунула ей в попу наконечник, до того побывавший во всех предыдущих попах - наконечники не меняли - девушка дёрнулась и вскрикнула от боли, но потом, пока ей делали клизму, лежала спокойно, до тех пор, пока не вынули наконечник. Но санитарки не спешили её развязывать.
- Полежи, потерпи минут пятнадцать! - велела ей Катя.
Минут чераез десять, или чуть больше, из анального отверстия у девушки потекла струйка коричневой воды, зазмеилась по левой половинке попы. Катя замахнулась жгутом, но Валентина Васильевна остановила её.
- Развязывайте её, девочки, а то она тоже обсерется!
Но пока Свету освобождали от вязок, из попы у неё брызнул коричневый фонтан, едва не окативший Лену. Девушка сжала и напрягала ягодицы, но всё равно ей не удалось сдержать тонкую струйку, потёкшую на клеёнку.
- Ну, мразь, будет тебе на счастье! - торжествующе произнесла Лена, довольная, что всё-таки вынудила упрямицу совершить ошибку, за которой должно последовать наказание.
Развязанная Света метнулась к ведру, однако оставив дорожку воды за собою. С шумом выплеснула содержимое прямой кишки.
Подошедшая к ней Катя врезала ей такую оплеуху, что та чуть не полетела с ведра.
- Высралась? Давай живей, вытирайся! В мокрые пелёнки до вечера!
В следующие минуты она была положена на топчан, связана так же, как в своё время и Эмма. Лена резко щёлкнула беднягу жгутом по самому низу попы, вытянула наискосок. Девушка заорала, запрокинув голову назад. Но новые резкие, обжигающие как огонь удары заставили её со всей силы вжаться лбом в топчан. Девушка плакала, визжала, корчилась под наносящими нечеловеческую боль ударами. Вслед за Леной свою долю радости взяла и Катя. Когда они отвязывали плачущую Свету, дверь распахнулась, и санитарки втащили высокую, очень полную женщину. Звали её Таней, она раньше работала преподавателем в музыкальном училище, было ей лет тридцать семь.
Лицо у неё было чистое, и удивительно добрые глаза. Но сейчас Она едва сдерживала слёзы, поскольку ранее уже побывала здесь, знала, что только лишь медицинской процедурой дело не ограничится. Она встала чуть сбоку от дверей, пока Катя с Леной передавали Свету пришедшим санитаркам, с указанием закатать её в мокрые пелёнки. Девушке завернули руки в плечах, не позволив даже одеть трусики, и поволокли. Света ревела в голос, уже не от боли, а оттого, что сейчас, вот прямо сейчас её разденут догола, вколют болезненный укол, туго окрутят мокрыми простынями, которые, высыхая, так сожмут тело, что невозможно будет не то чтобы шевельнуться, а и дышать, уложат на голую сетку кровати, покрытую лишь клеёнкой, и крепко привяжут, как некоторое время назад на её глазах клали в пелёнки и Эмму.
