Проснулся я рано, тетя только направилась доить корову в сарай, а я уже выскочил во двор, и, обнаженным, пронеся в деревянное строение с вырезанным сердечком.
На обратном пути, она меня спросила:
- Чего спозаранок поднялся? Наташку не разбудил?
- Не заглядывал, - сонно ответил я.
- Молочка парного хочешь?
Кивнул, протирая глаза ото сна. Тетя вынесла мне полную пол-литровую кружку.
- Пополняй силы, Горюшко. И спать... Во сне, молоко, во что молодому организму нужно, в то и переработается.
Я пытался спросить, о чем с улыбкой, лукаво тетя говорила, но меня еще в своей власти держала дрема. Мне так хотелось, чтобы день перед приездом деда был самым длинным за все это лето, но сон меня клонил обратно в кровать.
Выпил молоко, утер от пенки губы рукой и угукнул.
Получив ласковый шлепок по голому заду, я отправился в свою комнату. С мыслями - полежу еще полчасика, уснул.
- Заходи... Чего застеснялась. Он же за тобой подглядывал...
Услышал я тихий шепот тети, то ли во сне, то ли уже наяву. Веки были тяжелыми, и открывать мне их не хотелось. Почувствовал, как откинулось одеяло и мое "отличие" приподняли нежные, осторожные пальцы. Теперь я уже не спал, но притворялся. На "отличие" повеяло дыханием...
- Как только откинешь одеяло, сразу такой запах! Чувствуешь? - шептала тетя.
- Чувствую, - ответила тоже тихо Наташка. - Словно подснежник под снегом... Теплом, весной пахнет:
- Точно. Юный запах, чистый... Наклонись... втяни...
Пальцы тети осторожно приподняли мое "отличие" , я почувствовал, крайней плоти что-то мимолетно коснулось...
- Ой! Носом задела... - проговорила Наташка.
- Приятно?
- Да...
Они шептались как две подруги, а я лежал, и мне не хотелось просыпаться. Два теплых дыхания витали над моим "отличием" и оно потянулось к ним, стало твердеть.
- Ой, раскрывается! - услышал я восхищение Наташки.
- Это я его с утра парным молочком напоила. Понюхай, чувствуешь?
- Да! Пахнет молоком...
- Чтобы вкусненький был. Сейчас мы его умоем...
Я почувствовал, как жаркие губы тети обхватили мое еще полувялое "отличие" , язык быстренько облизал приоткрытую головку, и она выпустила его из-за рта.
- Тетя, разве так можно? - спросила Наташка.
- Мне можно... А ты смотри... Хочешь, чтобы муж тебе сладким был, корми его избирательно, по своему вкусу. Нравится запах кедрового ореха, корми орехами... Все здесь сосредотачивается. На самом кончике, и вкус и запах.
- А если мороженым?
- Сливочным?
- Да.
- С шоколадом... Точно! Вкуснятина...
Они засмеялись тихо, тихо. Тетя тишкнула.
Мое "отличие" воспряло ото сна, но, я вовсе не собирался просыпаться. Мне было интересно, что они задумали. Хотя, нет, я просто лежал и наслаждался их дыханием и тихими словами. Оказывается, слышать от женщины какие-то эмоции, передаваемые грудным шепотом, - одно из свойств человека, сейчас принято называть сексуальностью, - столь же возбуждает, как и видеть женщину в желании.
Уже третий орган чувств был задействован тетей во мне - слух, как фактор соблазнения мужчины женщиной. Наташка пока осваивала два других, и как всякой женщине, ощущать меня на запах и вкус, представлять пока еще не подтаявшим, не поплывшим с верхушки струйками, сливочным мороженным ей было куда приятнее. Правда, во втором блюде наслаждений, - на вкус, тетя пока ограничилась лишь теорией и мимолетным показательным выступлением.
- Поднялся... - проговорила тетя. - Легонько берешь за кожицу и опускаешь до сопротивления. У каждого мужчины крайняя плоть открывается по-разному, не дергай резко, ему может быть больно. Как только почувствовала сопротивление, остановись.
Тетя не только рассказывала, но и показывала. Я почувствовал, как мое "отличие" потерла одежку, и ее палец обласкал уздечку.
- Ой! Она прямо выпрыгнула: - шепнула Наташка.
- Повлажнела. Видишь, появилась капелька на выходе канальчика?
- Да... Что он уже?!
- Нет, это значит - ему это нравится, он хочет продолжения.
- Он же спит?
- Ну и что? Ты разве ни разу не просыпалась мокренькой?
- Просыпалась... Я и сейчас мокрая.
- Вот и он. Сейчас, наверное, сон видит, как мы его ласкаем. Хочешь, потрогать? Почувствовать, как его сердце бьется.
- Хочу...
- Сюда приложи пальцы. Чуть ниже...
Сердце мое не билось, - оно рвалось из груди! Еле сдерживая себя, чтобы не шелохнуться, я почувствовал, как немного холодные от перевозбуждения, пальчики Наташки коснулись моего горячего "отличия" у его основания.
- Колотиться... - шепнула Наташка.
- Поднимайся выше, - тетя убрала руку, давая ей место. - Это головка. Она самая чувствительная, а вот здесь, - тетя приложила Наташкин палец к уздечке, - особо. Трением одного пальца можно легко добиться, чтобы он прыснул. Хочешь попробовать?
- Хочу... Только я не могу у меня все внизу сковало. Прямо льется.
- Сначала освободись сама. Встань, чтобы мне удобнее было...
Мое "отличие" было покинуто. Наступила краткая пауза. Я так хотел открыть глаза и посмотреть, но я ведь спал!
Участившееся дыхание Наташки, красноречиво мне поведало о том, что происходило за темными шторами из век. Это было быстро, несколько всхлипов перевозбужденной плоти, сильный выдох, еще один, и мое "отличие" снова посетили ее влажные пальчики...
- Теперь вместе с ним... - шепнула тетя, - Я помогу...
Большой палец тетиной руки стал потирать уздечку в направлении вверх и только вверх, доходить до канала, отрываться от головки, снова снизу-вверх. Я почувствовал, что долго так не выдержу и открыл глаза.
Наташка стояла передо мной обнаженной, ее рука, двумя пальцами, ласкала набухший бугорок, прикрытый золотистым пушком, сок возбуждения несколькими каплями тек по ее ножкам
- Тетя! . . Он проснулся! - простонала Наташка не в силах остановиться.
Я не выдержал, из-под большого пальца тети густо брызнула сперма, направив ее мне на живот и подождав пока все не вытечет, она нежно поводила по животу ладошкой.
Наташка надрывно вскрикнула, и чтобы она не упала, тетя свободной рукой ее подержала, принимая в объятья.
- Он проснулся... - уже затихая, повторила Наташка
- Подумаешь. Сладость-то, какая по телу побежала, да?!
- Да... - пряча лицо за плечо тети, ответила Наташка.
- И никто у тебя ее, теперь, не отберет... А ты, соня, вставай, уже скоро полдень.
Сказав, что завтрак в печи, тетя с Наташкой отправились на ромашковое поле. Я умылся у бочки, поиграл с собакой, точнее поиграл с собакой, потом умылся. Похватал с чугунка горячие пирожки с картошкой, запил молоком. Походил из угла в угол - заскучал. Оставили одного и даже не сказали надолго ли?
Да, одеваться я не стал. Эту деталь из жизни аборигенов отдельно взятого сибирского лесничества можно было не напоминать, так на всякий случай и для общей картины.
Наташка тоже с самого утра была голой, без всякого стеснения разгуливала передо мной. Хотя, нет, просто ходила, словно на ней была одежда. Даже, когда я останавливался взглядом на одном из ее сосков или золотистом пушке - она не краснела. Наоборот, с вызовом смотрела на меня. Но так, как, мое обработанное тетей "отличие" оставалось безынициативным, она переходила на обычное общение ничем не отличающееся от болтовни девчонки обо всем сразу и ни о чем конкретно.
Уже по окончанию школы, я узнал, что в мире существует нудизм, что есть целые семьи, живущие вне существующей морали, и даже готовят раздетыми. Но тетя ходила в халате с васильками. Только когда управилась с хозяйством, напекла пирожков, тогда, пошептавшись с Наташкой, она кивнула и сняла его. А после они ушли на ромашковое поле, гадать, и меня с собой не взяли, напомнив мне, что у девочек свои секреты...
Скучал я не долго, мой зоркий, ожидающий глаз увидел их выход из леса в окно, через открытую калитку.
Я вскочил на двор, выказав тем свое нетерпение. Хладнокровный вождь апачей из меня бы не вышел. Особенно когда увидел их в нарядах из ромашек. Они сплели себе венки, украсили груди гирляндами из полевых цветов и опоясали ими бедра. А тетя еще и вплела их в косу. Взор мой не остался холодным и беспристрастным - настоящего мужчины. Я подбежал к ним, обошел, забыв все слова.
- Глаза не оброни! - засмеялась тетя. - Того гляди выпадут.
- А потрогать можно? - пересилил я то, что творилось у меня внутри, не давая языку преобразовать учащенное дыхание в более длинные, осознанные слова.
- Цветы? - влезла Наташка, язвительно сощурив карих бесенят.
- И цветы тоже.
- А, какой! . .
- Я тоже хочу знать, как ласкать женщину! - отрезал я, повернувшись к крыльцу.
- Наташ, а ведь он не спал! - проговорила тетя.
- Хитрюга! . .
Я побежал к дому.
- Наташка, ловим его! - крикнула тетя.
Они погнались за мной. Словно заяц я сделал петлю вокруг бочки, но они разъединились, стали меня обхватывать с двух сторон. Мне нужно было рвануться в сторону Наташки, у нее бы не хватило сил меня удержать, но я и не хотел убегать совсем.
Еще признаюсь, мне захотелось объятий тети, теплых, ласковых. Уткнуться в ее небольшую грудь и если получиться поймать лицом острый сосок. Как прекрасно, когда он упруго скользит по твоим щекам и ты его пытаешься заполучить в рот, но он - непокойный, пружинит.
Тетя распахнула объятья. Я запутался губами в гирлянде и порвал ее.
- Попался? - проговорила тетя.
- Он специально, я видела, видела! - немного ревниво, фыркнула Наташка.
- Пленника в дом! - скомандовала тетя. - Наказать за хитрость.
Наташка быстро отыскала у забора заросли травы, сорвала что-то вроде крапивы, - хорошо, что вроде, а не крапиву, и хлестнула меня по голому заду.
- Вот тебе, вот... Будешь знать, как подглядывать!
Так, под конвоем, они меня и привели в тетину комнату. Наташка мстила мне, что побежал не к ней, похлестывая. Тетя прижимала меня к себе, а я прижимался к тете, мой зад был в полном распоряжении Наташки и чем больше к тете я прижимался, тем сильней Наташка меня хлестала.
