Пятница. Иду домой. Настроение, как всегда, наипаршивейшее. Казалось бы, почему: ведь пятница, два выходных впереди... Так-то оно так, но вот что меня ждёт дома... Собственно, не то печально, что меня там ждёт, а то, по какой причине. И дело даже не в четырёх "трояках" за неделю, не в бардаке в моей комнате, даже не в моих нескромных шалостях: ой, нет, об этом даже упоминать не буду! - а дело в том, что я обидела Светку. Вот же дура ревнивая! Ну, и что, что она Стёпке улыбнулась и что-то там скокетничала в его адрес, подумаешь! Притом это ж при мне, а не у меня за спиной! А я-то хороша, коза: надулась, бурчать что-то начала, потом вообще её матом послала. Ох, дура, дура: Как же пакостно на душе!
Ладно, хорошо хоть Танька дома: Ой, а вдруг она гулять ушла с пареньком своим! Вот будет номер! Ускоряю шаг, практически бегу уже. Поднимаюсь на 5-й этаж, ключ в замок, дверь - ффух! слава Богу дома: из комнаты музыка доносится. Кидаю рюкзак, снимаю куртку, бегу в ванную, писаю прямо в ванну - до толчка бежать некогда - мою руки и сразу к Таньке. Скребусь в дверь, как мышонок:
- Татка, привет!
- Здравствуй, солнце моё! - Танька оглядывается на меня с улыбкой, которую при первом же её взгляде на мою физиономию тут же сменяет обеспокоенность. - Ну, что такое, горюшко моё? Что опять? Ну, давай, иди сюда, рассказывай. - Она садится в кресло и хлопает ладошкой по своим коленям. Я взгромождаюсь к Татке на колени - да, да, здоровая лошадь, аж в целых 11 лет! - и изо всех сил обнимаю сестру. Молчу.
- Ну, чего опять? Двойка что ли? - Мотаю головой. - С учительницей опять повздорила? (да и такое у меня бывает!) - Снова мотаю головой, через силу отвечаю:
- Не с ней.
- А с кем?
Рассказываю всё подробно. Медленно, сдерживая слёзы, хрипловато, но не сбивчиво. Таня печально улыбается и гладит меня по голове. С ней всё-таки лучше. С мамой приходится стоять перед ней, рассказывать, причём всё по пунктам, не дай Бог, что забудешь. А она просто сидит и смотрит. И молчит. А потом уже говорит, сколько мне или той же Татке полагается. (Да, да, Татка хоть и взрослая уже - 2-й курс института - а всё равно продолжает отчитываться и если что, получает от мамы то, что положено!) Спокойно так говорит. Самое страшное - вот это вот спокойствие:
Поскольку мама сейчас в командировке, мы с Таткой "как взрослые люди" сами должны друг друга воспитывать, ну, конечно, скорее она меня. Либо дожидаться мамы, но она только через неделю приедет, а за это время сто-о-о-олько всего накопиться может, что потом, поди, месяц нельзя сесть будет! Так что мы пока своими силами, вернее Татка, конечно: Я-то чего.
Да, лучше с Таткой. Она гладит меня по голове, целует в щёку и шепчет на ухо что-то утешительное. Но, конечно, ни я, ни она не имеем не малейших сомнений, что настоящее утешение может быть только одно. По моим щекам текут слёзы. Татка целует меня в глаза, а одну слезинку слизывает прямо со щеки, вызывая у меня лёгкую улыбку.
- Ясно, солнце моё! Ну что тут сделаешь, только одно тебе остаётся - звони Светке, извиняйся, что могу ещё сказать.
- Но ведь: ещё не всё:
- Нет, сперва позвони подруге и извинись! Остальное "не всё" подождёт:
Ух, как стыдно-то!!! Этого я больше всего и боялась!
- Таточка, миленькая, - чуть не плачу я, - ну, пожалуйста, накажи меня сначала, а потом я извинюсь! Уж больно стыдно!
Голос Татки становится жёстче.
- Наталья! Ты слышала, что я сказала? Позвони своей подруге и извинись перед ней! А потом уже получишь наказание. Считай, что я уже тебя наказываю! Вот тебе телефон, звони, я выйду из комнаты:
Да уж, так и есть! Блин: Что делать, звоню. Длинные гудки. Может, её дома нет? Блин! Взяла трубку:
- Алло, - голос грустный.
- Светка:
- Чего тебе? - недовольно бурчит. Спасибо, хоть не кинула трубку!
- Светка: Ты это: Ты прости меня, дуру ревнивую. - Голос дрожит, но слезу пока не пустила. - Мне просто: мне просто Стёпка: нравится очень, я и: сама не знаю, чего я так окрысилась на тебя: Прости, пожалуйста, Свет!
Молчание. Затем тяжёлый вздох.
- Охх, ну и дурища же ты, Коновалова!
- Знаю, Свет, дурища набитая! Ну, так как, мир?
- А что мне с тобой сделать - мир, конечно!
- Спасибо, Свет! Ты извини:
- Ладно, не переживай. Я думала, ты совсем взбесилась, в бочку полезла:
- Да что ты, мне так погано было после этого!
- А мне, представь! Ну, бог с ним, кто старое помянет:
Ну, вот и всё! Фффух! Какой груз с плеч! Иду к Таньке, докладываю.
- Молодец! - говорит. - А чего сразу-то не извинилась?
Теряюсь. Не знаю, что сказать.
- Ладно, проехали. Есть ещё что?
Трояки, бардак в комнате и: да, и это, конечно, тоже: Блин, вот я паршивка же: понимаю ведь, что нельзя, а ничего поделать с собой не могу! Сегодня даже на уроке в туалет убегала и в кабинке: Спугнули, правда, только раздразнила себя зазря - кто-то вошёл в туалет, а кабинки-то у нас без дверей. Бли-и-и-ин:
- В общем, штук 50 набегает в общей сложности, - говорю я печально.
Танька смотрит на меня ласково и немного печально. Слова гладит по голове.
- Ох, несчастье моё! Ладно, иди, готовься. Будешь готова, позовёшь.
Иду в гостиную. Передвигаю на середину комнаты большое кресло. Достаю папин ремень - единственное, что осталось от него, когда он ушёл 10 лет назад, да, собственно, и принципы нашего с Таткой воспитания.
Раздеваюсь. Вещи аккуратно складываю стопкой на диван. Снимаю трусики. Затем маечку, украдкой смотрю на свои груди. Так, сволочи, и не растут - пупырки какие-то, не то что у той же Светки! Вздыхаю. Встаю на колени на кресло, облокачиваюсь на спинку, попку немного отклячиваю.
- Тань, я готова.
Входит Татка. Увидев меня, одобрительно присвистывает.
- Не пойму, зачем тебе всё время надо раздеваться догола? Спустила бы трусы и всё:
- Ну, мама же велит раздеваться совсем! А мне не улыбается потом ещё раз отхватить за то, что я неправильно была наказана!
- Ну, ладно, ладно: В общем так, солнце моё, полтинник - это чересчур, на мой взгляд, двадцатки тебе за глаза хватит. Тем более, что ты извинилась.
- А если:
- Под мою ответственность. Ладно, считай!
Татка, не дав мне как следует приготовиться, наносит первый удар. - Раз! - пищу я. Очень больно, учитывая, что я его не ждала. - Два! Три! Четыре! - Остальные тоже чувствительные, но уже не такие болезненные, видимо, за счёт отсутствия эффекта неожиданности. - Пять! Шесть! Семь! Восемь! - Да, с Таткой определённо лучше - когда мама порет, чуть не слюнями захлёбываешься считать, плюс слёзы, сопли, а тут даже с дыхания не сбилась. - Девять! Десять! Одиннадцать! Двенадцать! - Правда, эффект всё-таки не тот: мамочка уж как выпорет, так всю пакость из тебя выбьет, чувствуешь потом такую эйфорию, будто взлетишь! Своего рода клизма для души. (Не для души, а для всего прочего, кстати, я иногда клизму тоже получаю!) А Татка: Оно не так больно, но с другой стороны, потом ощущение не совсем чистое, будто руки не домыла. - Восемнадцать! Девятнадцать! Двадцать!
- Всё! - Татка довольно бросает ремень.
- Нет, погоди, - останавливаю её я, - а как же за: это? . .
- За "это" - за что? - насмешливо спрашивает Татка. - За то, что письку теребила?
- Ну, да, - я заливаюсь краской. - Полагается же: по письке за каждый раз:
- Ну, уж нет, красавица моя, по письке я тебя пороть не буду! - решительно заявляет Татка. - В лучшем случае, по рукам.
- Хорошо, давай по рукам! - радостно соглашаюсь я. А то куда это годится, так я совсем отвратительной девчонкой стану!
- Тащи линейку! - командует сестра.
Бегу, как есть голая в свою комнату, возвращаюсь с измерительным прибором. Татка берёт в руку линейку.
- Значит, сделаем вот как, - говорит она. - Левую руку вытягиваешь прямо, правую кладёшь на письку и теребишь её, как ты обычно делаешь. Чтобы чётко было понятно: потянешься к письке - будет больно. Это лучше, чем ремнём по самой письке бить.
Следую её совету. Трогаю себя между ножек, глажу, по телу бегут мурашки: и бегут ещё сильнее после первого Таткиного удара линейкой! Ух как больно! Но я стойко выдерживаю все пять ударов, которые выдаёт мне сестрёнка, только непрошенные слёзы наворачиваются, глупые, на глаза.
- Хорошо! Давая правую руку!
Гладить письку выпоротыми пальцами будто бы ещё приятнее, но боль в правой руке словно пронзает всё тело насквозь. И всё-таки: Пятый удар! У-уу---уу-ууух!!!! У меня подгибаются колени, я приседаю, а потом просто падаю на попу под испуганным взглядом сестры.
- Наточка, что такое? Очень больно?? !
- Нормально, Тат, - отвечаю я, улыбаясь сквозь слёзы. - Нормально.
- У-у-у, детка, кажется я сваляла дурака, - улыбается в ответ Танька, окидывая меня понимающим взглядом. - Маме только не говори.
- Не буду, что ты! - Я обнимаю Таньку и нежно целую в губы. Всё-таки какая у меня замечательная сестра!
- Давай-ка зафиксируем, - говорит она, оторвавшись от моего поцелуя. - Чтобы мама потом дополнительно не выписала.
- Ага, - я влезаю на кресло, снова отклячиваю попку и поворачиваюсь к Тане, она в это время фотографирует мои исхлёстанные ягодицы и улыбающуюся мордашку на телефон. Отчёт для мамы, чтобы знала, что мы люди взрослые, сознательные.
- Ладно, сестрица, - говорит Татка, - давай-ка услуга за услугу. Я тут тоже кое-что навытворяла: позавчера пару прогуляла и вчера целый день. Можно было и скрыть, но глядя на твою сознательность, самой совестно стало. Выдашь мне двадцатничек?
- Ой, Тат, а я ведь и не умею: - я поражена до глубины души!
- Да чего там уметь, размахивайся и бей, лишь бы следы были поярче. Я лучше от тебя выхвачу, чем от мамочки. Ну?
- Я даже не знаю, Тат... - Меня охватывает дикое смущение. Пороть родную старшую сестру!!! Которая только что наказывала меня! Вот это дикость! - Как-то стрёмно:
- Ладно тебе, "стрёмно"! Стрёмно - это когда мама за ремень берётся! Я-то с ним знакома была ещё когда и тебя-то в проекте не было! Ладно уж чего там, так и скажи, что не хочешь выручить сестру: Всё понятно, - грустно констатирует Татьянка.
