Ребята выбрались из спальни и тихо скрылись в парковых зарослях.
Щербатый месяц тускло посвечивал сквозь размазанные по небу облака. Ночь пахла свежестью и взмокшей душистой травкой. Под ногами весело хлюпали маленькие лужицы, оставленные прошедшим под вечер по-летнему коротким дождиком. В самом центре полузаросшей парковой лужайки все так же чернела одноэтажным холмиком старая Ленинская комната. Внутри было тихо. Темные прямоугольники окон мрачно уставились на двух, бесшумно вынырнувших из густых зарослей пионеров. Ребята приблизились к строеньицу. Один из них нес на плече укороченную штыковую лопату. Заглянув в окно ленинки, паренек кивнул своему товарищу и тот, скрипнув дверью аккуратно пробрался вовнутрь. Через минуту в окнах комнаты зажегся свет и оставшийся на "шухере" пионер, воровато оглядевшись, проследовал за товарищем.
"Сколько у нас осталось?" - Дима старательно задергивал занавески.
"Минут пять, не больше" - ответил Генка взглянув на наручные часы - "как раз успеем растяжку в дверях сделать".
С этими словами Геннадий вытащил из кармана моток бечевы. Он поставил лопату к стенке и сосредоточенно оглядел обстановку ленинки. Последняя в общем и целом была стандартной для подобного рода помещений. Накрытый красной тканью стол. Пыльный графин для воды с надетым на горлышко вместо пробки граненым стаканом. Ровные ряды стареньких, местами покосившихся, деревянных стульев. На все это сверху, из лакированной деревянной рамочки, тоскливо улыбаясь, поглядывал Владимир Ильич Ульянов (Ленин) - вождь мировой революции и лучший друг пионеров. Взглянув на него, Генка не выдержал и улыбнулся вождю в ответ.
"Полундра!" - Димка рывком задернул последнюю занавеску и отскочил от окна - "Митрофан идет!"
"Мдаа...Долго возимся!" - фыркнул Генка - "С растяжкой уже не успеем"
"Так что же..." - начал было паниковать Димон.
"Тсс" - Генка оборвал товарища и, приложив палец к губам, указал на стоявшее в углу пустое жестяное ведро - "Вооружись пока. Щас что-нибудь придумаем"
Дима взял ведро и, держа его обеими руками, встал справа от входа. В глазах его вдруг заиграли веселые, озорные огоньки. Гена перехватил лопату поудобнее и встал с другой стороны двери. Снаружи послышались приближающиеся шаги. Митрофан сначала шел достаточно шумно, но, приблизившись, вдруг начал осторожничать. Походил немного, вокруг, наверное в окна заглядывал. Генка уж начал опасаться, что они с товарищем таки спугнули похотливого недоумка, но тут отрывисто крякнуло деревянное крылечко. Дверь со скрипом приоткрылась и из под темного покрывала июльской ночи в комнату, щуря глаза от яркого света, вынырнула кучерявая голова Митрофана. Парень не успел толком сообразить что случилось. Димка тотчас же нахлобучил ему на голову ведро, а Генка, не мешкая, со всего маху влепил по нему лопатой. Раздался звон, плавно перешедший в гул. После чего Митрофан тюфяком ввалился в комнату. Ведро, упав с его головы, зазвенело повторно. Не теряя ни секунды, ребята навалились на временно нейтрализованного вожатого. Пока Геннадий держал Митрофана, не давая ему подняться, Димка старательно вязал вожатому руки бечевой. Обездвижив похотливого гомосека, ребята затолкали ему в рот небольшой моток туалетной бумаги, захваченный Димоном на всякий случай. Тут уже Митрофан пришел в себя и, задергавшись, промычал что-то обидное. Ответом был ощутимый пинок ботинком в ребра. Сюсюкаться с насильником явно не входило в планы Геннадия. Приподняв скрюченного Митрофана с пола, ребята потащили его к столу и, перекинув через край, поставили в ту же позу, в которой находился Мишка, когда его сношал этот похотливый переросток. После чего Дима стянул с вожатого штаны вместе с трусами, явивши на свет его худощавую попу и, покрытые светлым пухом тощие ноги. Генка с непроницаемо суровым выражением лица вытащил из форменных брюк узкий кожаный ремешок. Тщательно прицелившись, он размахнулся. Ремень, змеей прошипев в воздухе, опустился на бледную кожу Митрофановых ягодиц. Звонко впившись в нагую плоть, он оставил на ней румяный, как от поцелуя, след. Митрофан что-то глухо вякнул сквозь кляп. Что-то явно оскорбительное. И, очевидно, готов был выдать целую тираду, но Генка еще крепче резанул его по заднице и, заготовленные было, ругательства слились в один протяжный вой. Геннадий не останавливаясь стегал свою жертву. Приглушенный вой не умолкал ни на секунду. Митроша задергался. В такт ударам он напрягал, казалось, все мускулы на теле в одном едином желании вырваться. Приметив такой своеобразный бунт во время экзекуции, Геннадий начал интенсивнее махать ремешком. На помощь к нему подоспел Димка. Увидев, что друг не справляется, он, по его примеру, вытащил из брюк ремень и пристроился к истязаемому месту с другой стороны. Ребята стегали извращенца в две руки не жалея сил. Теперь он уже перестал вырываться и лишь слегка потрясал зардевшимся задом в ответ на каждый новый удар. Заткнутый вожатому в рот моток туалетной бумаги весь промок от его слюней.
"Гляди-ка, щас выплюнет - шуму наделает!!!" - Дима озабоченно указал товарищу на промокший кляп во рту Митрофана.
"Наделает!" - Генка отбросил ремень и отступил от своей жертвы. Оглядевшись, он подошел к стоящей у стенки старой швабре и ударом ноги преломил ручку у основания.
"Ох и наделает!"
"Щас он нам петь будет" - с этими словами Геннадий вновь приблизился к истерзанной и беззащитной заднице Митрофана и раздвинул парню ягодицы. Дима тем временем подхватил отломанную ручку и начал, играючи атаковать ею свесившиеся достаточно низко Митрофановы яйца. На что вожатый лишь жалобно захрюкал.
"Кончай баловство!" - Генка указал взглядом на открытый им анус вожатого.
Дима приставил конец палки к судорожно дергавшемуся сфинктеру и ощутимо надавил. Палка не проходила - анус был маловат. Димка навалился и впихнул таки ее на несколько сантиметров, но дальше не получалось.
"Держи пока" - Генка отпустив ягодицы Митрофанушки поднял с пола лопату и, встав с другого конца палки начал что было силы вколачивать штыком импровизированный кол в анус вожатому.
Митрофан взвизгнул. Туалетная бумага вылетела у него изо рта и комнату наполнил жалобный вой.
Засадив вожатому сантиметров двадцать, Генка вдруг предложил - "А давай его на кол сажать!"
Ребята схватили Митрофана под руки и приподняв со стола, начали пристраивать так, чтобы тот мог опираться только на торчащую из его зада палку. Вожатый орал и брыкался, но ребята проявили смекалку. Они заломали назад лодыжки гомосека и связали их бечевой. Таким образом, Митрофан потерял всяческую возможность сопротивлятся и уже спустя минуту крепко сидел на поддерживаемой Димкой деревянной ручке. Вожатый непрерывно разрывал воздух обветшалой ленинки хриплыми воплями. Кол медленно, но верно входил в его кровоточащий анус. Худое извивающееся тело медленно сползало по деревянной палке. Еще немного и доселе свисавшие над столом яички Митрофана легли на исцарапанную столешницу. Повинуясь какому-то неведомому наитию, Геннадий вскочил на стол и не торопясь, растягивая удовольствие, вдавил тяжелой, перепачканной землей подошвой ботинка яички вожатого в столешницу.
Митрофанушка залился соловьем. Его глаза, вылезли из орбит и уставились на, светящееся добрейшей улыбкой, лицо Вождя Мирового Пролетариата.
Владимир Ильич с нескрываемым одобрением поглядывал на творящееся в комнате безобразие. Но при этом в глазах его поблескивали ехидные искорки.
Окончив экзекуцию, пионеры аккуратно уложили бесчувственного Митрофана на пол и, победно отсалютовав Ильичу, двинулись в расположение отряда.
