Во-первых, этот мелкий пиздюк Сенька Борзиков ушёл домой и унёс с собой мяч. Во-вторых, и всё утро то не везло: во дворе крутилась одна мелкашня...
Гуля Калашникова с перекошенной недовольством гримаской на лице проводила взглядом исчезающего в подъезде Сеньку и предложила оставшейся мелочи играть в стоп-карикало на деньги. Малыши обрадовано засопели и полезли в карманы за вкладышами от жевачки "Your 1-st dollar".
И тут, в третьих, нарисовался откуда ни возьмись весь растрёпанный Воробей и сообщила запыхавшимся от стремительного продвижения по жизни в последние пять минут голосом: "Гулька, тама... опять пацаны нашу баньку по. . жгли... и два белобрысых каких-то ещё... "
* * *
Очередь к школьному кабинету биологии состояла из персон-носителей двух видов мировоззрения. Часть особей женского пола тринадцати лет от роду придерживалась той точки зрения, что колоть будут в руку и больно будет не очень. Другая часть была настроена не столь оптимистично и утверждала, что укол придётся всё же на задницу, и спокойно сидеть после этого можно будет лишь на унитазе...
Подошедшая к кабинету Танечка - обладательница батистово-голубого ковбойского галстука на шее и организатор внешкольного досуга учащихся школы - доступно объяснила, что уколов вообще не будет... и все очень обрадовались... а будет общепрофилактический медосмотр... и все очень встревожились...
Атмосфера слухов и внутренней паники охватила весь покоящийся в урочной тишине коридор. Утверждалось, что придётся снимать трусы перед теми дядьками и тётьками, которые сидели сейчас в кабинете и, наверняка, только прикидывались там врачами, а на самом деле всю жизнь мечтали увидеть кого-нибудь без трусов... При этом изначально склонная к пессимизму часть женского общества заявляла теперь, что придётся не только снимать трусы, но и расхаживать полностью голыми между столами с разными представителями медицинских профессий, словно на выставке топ-моделей... Несколько раз предлагалось всем дружно взбунтоваться и сбежать пока не поздно куда глаза глядят, к примеру в кино. Но на прошлой неделе один из девятых классов за поход в кино был морально растерзан объединёнными силами педагогов и родителей, в силу чего для остальных синематограф на данный момент утратил свою привлекательность и актуальность.
Гуле весь этот трёп был полностью до пизды - она стояла, облокотившись на стену, и читала "Дон Кихота" Сервантеса. Уколов она не боялась никогда, а пустую болтовню слегка презирала. Рядом извечно верным пажом её ошивалась Ириска Авицына, которая пыталась донести до подруги хоть осколки народного мнения и возникших дебатов.
"Гуль, а ты снимешь трусы, если скажут? . . А если там дядьки эти увидят? . . Гуль, по правде, скажи а! . . Я - боюсь... Снимешь, а? ... ", доставала взволнованным шёпотом Ирча.
- Сниму, не мешай!
"Да ты чё, Гуль! . . А если увидят? . . А?"
- Пусть видят, Ириска, брысь - мне три страницы осталось...
"У тебя всегда три страницы! . . Гуль, а девчонки говорят, что там на онанизм будут всех проверять... "
- На какой ещё онанизм?
"На простой! Дрочишь ты или нет - сразу узнают! . . Олька Стасова рассказывала, что у неё старшая сестра пошла к гинекологу и там сразу все сразу узнали, что она онанистка и дрочит... и матери потом рассказали... и мать полдня за Олькиной сеструхой по району с авоськой моталась, кричала "Убью, прошмандовка!"... ну ты знаешь тёть Катю - у ней запросто... "
В это время открылась дверь в кабинет биологии, и мужчина с седыми висками объявил, что "проходим по пять человек, по алфавитному порядку фамилий, на входе и выходе не задерживаем себя и своих товарищей!".
Первая пятёрка, с которой исчезла и Ириска, скрылась в дверях, а Гуля Калашникова почувствовала дрожь каменной тёплой стены под плечом и строки книги уже минут пять не вмещались в её голову.
Дрожала, конечно, не стена. Изнутри чуть колотило бедную Гулю, которая наслышана была о всём вреде и жуткой порочности онанизма. Вот уже два месяца она отлично знала несколько вычитанных ею в медицинской энциклопедии научных и полунаучных синонимов для этого позорного сексуально-физиологического явления. И вот уже две учебные четверти она ежедневно предавалась "женской мастурбации" и "подростковому рукоблудию", каждый уик-энд давая себе самую страшную клятву в следующий же понедельник навсегда оставить недостойное и общественно-постыдное занятие. Трижды ей удавалось продержаться до вечера вторника; один раз - до утра среды... Гуля выкинула с балкона свой смешной пенал-карандаш и заставила младшего брата отвезти на дачу её старый бэг, в который были уложены все имевшиеся в доме шариковые дезодоранты. Никуда не удалось деть собственные пальцы, а время проводимое ею в одиночестве на даче стало особо приятным... Гуля не верила во весь этот девичий бред на пороге медосмотра, но даже самая зыбкая вероятность оказаться публично уличённой в кошмарном грехе была для неё подобна внутреннему низвержению в пропасть порока.
Когда через две на третью пятёрки пришла очередь Гули, она была максимально подобрана и немного бледна. Чтобы пальцы не вздрагивали, приходилось всё время поджимать их в кулаки. Гуля даже почти не запомнила, как снимала с себя школьную сумку и верхние вещи, как взвешивалась и приседала перед женщиной в больших округлых очках, как прошла ещё через несколько врачей в дальний угол... Очнулась она перед сверлящим взглядом мужчины с серебристо-седыми висками блуждающим от её пупка к глазам и обратно. Гуля стояла полностью голая, в спущенных до коленок трусах, и автоматически прикрывала обеими ладошками покрытый мягкою шёрсткой лобок...
- Гуля. Калашникова. Так, значит, да? А вы драчунья, оказывается, моя милая!!! - врач с едва заметной улыбкой поднял пристальный взгляд и на этот раз оставил его смотреть Гуле прямо в глаза. - Не ожидал, не ожидал...
- Я... нет... что вы... - Гулины смоляные зрачки стремительно забегали по сторонам, ища невесть откуда сочувствия и скорой помощи и, не найдя, рухнули вниз, вытеснив из-под нижних век две непрошенные слезы.
Густая краска стыда залила постепенно всё лицо Гули, спустилась на тонкую шейку и заалела на пунцовых от волнения вздёрнутых вверх сосках зажатых между предплечьями грудей...
- Вот что, Гулечка! - врач что-то писал в своих бумажках. - Зайдите-ка ко мне после уроков! Я буду в вашем школьном медкабинете. Мне необходимо поговорить с вами, перед тем как я буду разговаривать с вашими родителями...
Стоит ли говорить, что два последних урока Гуля Калашникова провела в состоянии тихого ужаса... "Но как?!", - билась сдерживаемыми с трудом слезами о внутреннюю поверхность глаз несчастная мысль, - "Он ведь даже не посмотрел... туда... ". А слова доктора о предстоящей беседе с родителями приводили Гулю просто в ступорный шок...
Он сидел за столом медкабинета, занимая место школьной медсестры Раечки, и спина его молчала вместе с замершей на пороге Гулей... "Не говорите, пожалуйста... ", молвила Гуля заготовленную загодя фразу, как выяснилось про себя...
- Не говорите, пожалуйста, родителям! . . Я больше не... буду! . . - повторила Гуля с трудом и уже вслух.
- Вы уверены? - спина обернулась, и строгие глаза доктора вновь упёрлись Гуле прямо в зрачки. - Вы и впрямь уверены, что этого не повторится?!
В голосе его звучала настолько жёсткая сталь, что Гуля поневоле вспомнила оброненный с балкона, а на следующее утро найденный в царапучих кустах шиповника пенал-карандаш. И ей стало до невозможного стыдно - уверенной быть за себя она, похоже, больше уже не могла...
- Да... - едва слышно произнесла Гуля с опущенными ниже школьного этажа глазами. - Не говорите, пожалуйста, родителям, что я... мастурбирую... Меня мама не так поймёт! . .
- Ч. . что? - в глазах доктора мелькнула лёгкая растерянность, и в воздухе повисла неловкая пауза, по истечении которой растерянность доктора сменилась некоторой заинтересованностью. - Гуля... это с вами... давно?
- Нет... не очень... наверное с осени... - Гуля снова заливалась румянцем перед врачом.
А он уже подобрал скользнувший было смех сквозь улыбку и серьёзно произнёс:
- Что ж, родители пока подождут! Но мне необходимо тщательно исследовать ваш феномен, Гуленька! Раздевайтесь, пожалуйста!
И могучая спина в тёмно-сером обтягивающем пиджаке вернулась на место.
- Совсем? - голос Гули немного осел, но хоть сколь-нибудь положительное решение вопроса с родителями крайне ободрило её саму.
- Нет, до трусиков! - донеслось из-за квадрата спины. - А трусики с тебя снимать буду я!
Гуля оценила иронию и аккуратно сложила трусы поверх стопки с одеждой: "Я всё... ".
- Присядь, Гуля, вот здесь! - доктор развернулся теперь полностью и поставил напротив себя стул в двух шагах. - Писю уже можно открыть - ты на приёме у врача, а не на собственной свадьбе!
Он снял её ладони с лобка и положил их ей на расцарапанные загорелые коленки. "Погоди-ка!", он быстро поднялся, прошёл к двери и щёлкнул замком.
- Так, ну что тут у нас? - врач снова сел перед ней и, наклонившись, осторожно развёл в стороны её ножки.
Не совсем детская уже Гулина писька выглянула из длинных бело-розовых губок покрытых ещё редким тёмным пушком сбегавшим узкой струйкой завитушек к стиснутой попе. Гуля почувствовала, как неожиданно вместо всё заслоняющего стыда её наполняет привычно тёплое чувство из-под низа живота...
- Показывай! - произнёс доктор и убрал руки.
- Ч. . что... показывать? . . - Гуля замерла с приоткрытыми коленками.
- Показывай, как ты мастурбируешь! - пояснил доктор. - Дать тебе совет и оказать посильную помощь я смогу, лишь составив полное представление о виде и степени развитости заботящего тебя процесса! Пожалуйста...
Он взял её правую ладошку и вновь приблизил к голому Гулиному животу.
- Но... нет... я не могу... так... - слабо запротестовала Гуля, в то время как указательный и средний пальцы её привычно ухватились за выступающую нежную складочку на самом верху письки.
