И вот, когда они снова стали ложиться спать в своей "детской" комнате, Ростик снова говорит Ване:
- Ваня, я сегодня опять с тобой лягу...
- Нет! - Ваня даже дослушивать его не стал, а сказал - как отрезал.
- Ваня! - упрямо проговорил Ростик, как в прошлый раз. И только он хотел добавить, что он боится, как Ваня, словно прочитав его мысли, тут же пригрозил:
- А если ты сейчас скажешь, что ты боишься, то я возьму ремень и церемониться с тобой не буду - вмиг всю дурь выбью.
- Ваня, я же правда боюсь... - прошептал Ростик, для пущей убедительности округляя глаза.
- Кого ты боишься? Кого? - взъерепенился Ваня.
- Не знаю... Мне кажется, когда свет не горит, что кто-то в шкафу сидит, - Ростик для пущей убедительности покосился на шкаф.
- Ну, все! Где папин ремень? Сейчас я тебя отпорю...
И только Ваня сказал "отпорю", как внезапная мысль осенила его...
- Ваня... ну, Ванечка... при чем здесь ремень, если я боюсь! Я с краешка... ты даже меня замечать не будешь... можно, Ваня?
Ваня погасил свет и, пройдя мимо стоящего в лунном свете посередине комнаты растерянного Ростика, вытянулся на своей кровати.
- Достал ты меня уже! Понял? - проговорил Ваня и, помолчав немного и как бы смягчась, неожиданно добавил: - Иди, блин... ложись. Но сразу предупреждаю... если ты хоть самую малость шевельнешься, то порки тебе не миновать...
- Ладно, - с радостной готовностью согласился маленький Ростик, снова, как и вчера, умащиваясь на краю Ваниной постели...
Нет, не для того Ростик весь день хорошо себя вел и Ваню слушался, чтобы спать, когда ночь наступит, в постели своей, а для того Ростик с Ваней не оговаривался и от дома ни на шаг не отходил, как ему старший брат велел, чтобы была у него, у Ростика, возможность дальше идти по пути познания и прочих всяких интересных открытий. Ибо надеялся Ростик узнать в эту ночь, что за жидкость выстреливается из Ваниной пиписьки, да и саму пипиську тоже еще нужно было рассмотреть и исследовать повнимательней... А Ваня, когда он сказал Ростику "отпорю", вдруг неожиданно сообразил, что неспроста Ростик так настойчиво к нему в койку просится, и подумал внезапно Ваня: а что, если Ростику разрешить с собой лечь, а потом сделать вид, что он, то есть Ваня, уснул... не откроется ли здесь чего? - так коварно подумал Ваня... И вот лежат они на одной кровати, и каждый ждет терпеливо своего часа. Вдруг слышит Ваня, что Ростик как бы закашлялся, да только кашель у него какой-то ненатуральный и неестественный, - промолчал Ваня; дальше лежат... Вдруг чувствует Ваня, что Ростик его легонько в бок толкает и делает это, причем, совершенно сознательно - ничего Ваня не сказал на это, а только, изображая глубокий и непросыпный сон, задышал еще ровнее и глубже... "Ну, - думает Ростик, - пора!" Перевернулся он осторожно на бок - повернулся к Ване, лежащему на спине, лицом и даже немного придвинулся, чтобы заниматься исследовательской работой удобнее было... а Ваня знай себе спит - не просыпается! Откинул Ростик одеяло в сторону - спит Ваня пуще прежнего! Протянул Ростик руку...
А Ваня был хотя и в других трусах, но опять "семейных" - в темно-синюю вертикальную полоску... и чувствует Ваня, как рука Ростика, его теплая ладошка, коснулась через трусы вальяжно откинувшегося петушка, и тут же, по петушку скользнув, прытко нырнула в трусы... Блин! Ваня еле удержался, чтоб не вздрогнуть... Это что ж получается? Ростик, выходит, для этого так настойчиво просился с ним, с Ваней, спать? Чтоб у него, у Вани, пощупать да полапать петушка? Ростик... голубой он, что ли? Заколотилось у Вани сердце... а ладошка Ростикова, ладошка его горячая, обхватила, между тем, петушка и осторожно и нежно сжала его, исследуя на упругость... и петушок, доселе дремавший по причине индифферентного к нему отношения со стороны Вани, а также по причине некоторой усталости от всех тех изнуривших его тренировок и репетиций, какие Ваня ему полдня устраивал, одновременно слушая музыку бури и натиска, вдруг, почувствовав не совсем уверенное и на Ванино не похожее прикосновение, приподнялся, чтоб посмотреть, что это еще за новая Дуня Кулакова объявилась и откуда она тут вообще взялась... приподнялся петушок чуть-чуть, но, ощущая теплую познавательность и самый неподдельный к себе интерес, в тот же миг приободрился и, не долго думая, встал полностью, выскочив на простор из-под трусов: вот он я - любите меня!"Ну, пидарас!" - при помощи простонародного слова нелестно подумал Ваня про своего петушка, совсем вышедшего из-под контроля. Но сам - не шелохнулся, ожидая, что будет дальше... А Ростик, видя это рукотворное чудо, даже дышать перестал - снова, как и вчера, взмывая вверх, твердо торчала Ванина пиписька, но теперь в это удивительное состояние привел ее он, Ростик! Ах, как это было интересно и увлекательно...
Покосился Ростик на Ваню - спит Ваня... и тогда Ростик, чуть приподнявшись, чтоб удобнее было, и, горячей ладошкой толстую Ванину пипиську поудобнее обхватив, осторожно задвигал, как вчера, на Ваниной пипиське тонкую нежную кожу, зачарованно глядя в лунном свете, как от этих его движений появляется и скрывается на гриб похожая пиписькина макушка... "Ни хуя себе... метаморфозы! - мешая слова, принадлежащие широким народным массам, со словами, значение которых массы широкие не знают, замысловато подумал Ваня, чувствуя на своем петушке теплую Ростикову ладошку, сжатую вокруг петушка в кулачок. - Это он... блин, он что - дрочит мне, что ли? Хуй мой дрочит... " Лежит Ваня, спящим прикинувшись, и никак не может сообразить, что же это все значит, а самое главное - что ему, Ване, сейчас делать... Продолжать лежать, ожидая, что будет дальше? Прекратить немедленно этот творимый Ростиком беспредел - свет включить и Ростика, не откладывая до завтра, с пристрастием допросить, кто научил его так делать? Отдубасить маленького Ростика, чтоб навеки отбить у него охоту лазить к пацанам в трусы? А может, продолжая "спать", просто перевернуться на живот и - таким образом лишить Ростика доступа к петушку? Что, что делать?! Лежит Ваня на спине, раздвинув ноги, и так ему, Ване, этот творимый Ростиком беспредел приятен... никогда ведь еще ему, Ване, никто так не делал - все сам да сам... труженик, одним словом!"Неужели, - думает Ваня, - наш Ростик голубой? Или это, - думает Ваня, - еще ничего такого не значит?" И вспомнил Ваня внезапно, как один раз... да, один раз он, то есть Ваня, и друг его школьный, Вовчик с первого этажа... как они в шкаф однажды забрались, и там, в темноте платяного шкафа, трусики приспустив, друг у друга петушков в темноте рассматривали и один одному их, петушков, в шкафу дрочили... ну, может быть, не совсем дрочили, а только дергали да сжимали, но всё равно... вот, блин, дела! Про этого Вовку Белковского потом говорили... ну-да, в седьмом классе это было, они занимались тогда во вторую смену... и про Белковского поползли слухи, что его, когда он остался в классе после уроков дежурить, несколько старшеклассников защеканили - дали ему пососать... и он, то есть Вовчик, будто бы не очень сопротивлялся... и даже... даже, как говорили, совсем не сопротивлялся - у всех отсосал... ну, блин, дела! Ваня вдруг вспомнил, что, едва только слухи это появились, Вовка, ни с кем в классе не попрощавшись, внезапно исчез - перевелся в другую школу... и даже во дворе стал всех избегать, а потом они, Белковские, вовсе съехали - в другой город уехали... говорили, что Вовку этого будто бы щеканили уже другие старшеклассники - в другой школе... Да, забыл он, Ваня, обо всем этом забыл... а ведь все это было: дрочили они хуи друг другу, сидя у Вовки дома в платяном шкафу, но чья это была инициатива, теперь уже не вспомнить... хотя, разве то хуи были? Так, карандашики... Ваня с высоты своих полных шестнадцати лет хотел даже улыбнуться, на секунду расслабившись в тёплой и даже горячей ладони сопящего Ростика, но вовремя спохватился, что улыбка может выдать его неспящее состояние... а состояние, справедливости ради мы должны сказать, было у Вани очень и даже очень хорошее, - Ростик, по малолетству своему потеряв бдительность, вовсю ласкал Ваниного петушка, и Ваня уже невольно чувствовал, к чему дело идет и чем это все сейчас закончится...
Ах, как приятно и даже очень приятно было Ване! Даже возникло горячее, из сердца идущее желание прижать Ростика к себе, обнять его - крепко-крепко, поцеловать его, как утром, в стриженую макушку... но Ваня удержал себя и не позволил себе каких-либо голубых вольностей, потому как он, Ваня, голубым не был. Ростик, может, и был, а он - нет! И вообще - дикость... "Завтра... - подумал Ваня, сдерживая из последних сил свое возбужденное дыхание, - завтра что-нибудь я придумаю, как обо всем у Ростика разузнать... кто его научил так делать... и кому он еще так делал... отдубасю его завтра по первое число... а сегодня... - подумал Ваня, сдерживая дыхание, - сегодня пусть уже... пусть доделывает свое голубое дело до победного конца... " И только Ваня так пораженчески подумал, как почувствовал такую сладость необыкновенную... Ростик замер, приоткрыв рот: Ванина пиписька, вдруг задергавшись в его, Ростиковой, руке, неожиданно выплеснула из себя тонкую струйку, и струйка эта, упруго подлетев вверх, горячо шлепнулась Ростику на руку... блин, Ваня даже дернул ногами во сне! Кончил Ваня... и ничего вроде не делал - все за него Ростик сделал, а сердце в груди колотится, и даже жопа у Вани вспотела... "Ну, Ростик - пидарёнок маленький... завтра я тебе учиню допрос!" - думает Ваня, лежа на спине, а самому так пусто внизу живота и так легко и приятно, что думать вообще ни о чем не хочется. А Ростик, уже зная, что пиписька Ванина теперь сделается мягкой и уже не такой интересной, понюхал руку свою, Ваниной малафьей обделанную, вытер руку о край простыни и, думая, что это не последний раз - что впереди у него еще две недели, опять заботливо укрыл Ваню и себя одеялом и, незаметно к Ване прижавшись, уснул, вполне удовлетворенный первыми шагами на пути своих исследовательских изысканий... И вслед за Ростиком вскоре Ваня уснул, так и не решив: Ростик, брат его младший, уже голубой или еще нет.
