Шел сентябрь 1812 года.
В деревню Лысовка под вечер вступил продвигающийся из резерва Чертомлынский гусарский полк. Вся деревня сразу наполнилась огромным количеством людей, лошадей, повозками с фуражом, провиантом, прочей армейской утварью. Все было в движении. Слышались команды, ругань, смех гусаров, окрики офицеров, повсюду сновали любопытные дети. Но спустя три часа, вся эта беспокой компания, стала понемногу успокаиваться. В избы получше были устроены на постой самые знатные и самые родовитые из гусар. Они немного умылись и поели с дороги выпив для восполнения сил вина стали расхаживать по деревне, собираясь компаниями по несколько человек, живо обсуждали дневной переход, новости только полученные от вестовых. Конечно, всех волновало вчерашнее наступление французов. Гусары хорохорились, отпускали в адрес французов обидные колкости и игриво посматривали на выглядывающих из-за заборов и плетней молодых баб и девок. Потихоньку все гусары стягивались к господскому дому Барона Фон Фока, на приглашение любезного барона никто не мог ответить отказом. Барон необычайно хлебосольств овал, ведь он понимал, что сил у русской армии удержать неприятеля нет и все его добро в ближайшее время могло перейти к супостату, так уж лучше его прогулять достойно с товарищами. Погода была чудесная, столы были накрыты прямо на улице во дворе господского дома. Принимали гостей барон с супругою, старосты и наиболее из зажиточных крестьян.
Пир продолжался несколько часов, сославшись на мигрень, ушла спать баронесса, а гусары, обнявшись со старостами и старшинами горланили непристойные песни. И вот князь Ланской, охмелев окончательно, обратился к старейшинам, мол, полк в пути уже долгое время и все де истосковались по любви и ласке, а судьба воровка невесть, что уготовила впереди, надо бы войсковой люд повеселить. Хорошо бы карусель соорудить, да девок туда помоложе, да по жопастей. Хитрый староста знал, о чем речь идет, полки при следовании на маневры заходили и раньше на постой в деревню, но он прикинулся несведущим и набивал цену. Ланского поддержали товарищи и на перебой уговаривали старейшин как им надо перед боем кровопролитным отдохнуть вольно. В конце концов, сошлись на цене по пятнадцати рублев за жопу.
Утром во всей деревне и в господском доме топились бани. Мыли всех девок, солдаток у которых мужья были на службе царской и молодых баб, у которых ребятеночков было не более двух. Мужики на поляне за околицей сооружали карусель. Это был столб-ось, воткнутый в землю с насаженным на него большим колесом метров 15 в диаметре. Колесо было на высоте чуть более метра от земли. По окружности колеса к нему были приделаны держатели для рук. Девок и баб согнали к колесу в одних рубахах, поднесли им по чарке водки, заставили рубахи снять и за руки намертво прикрепили к колесу. А чтоб стыда не было, каждой на голову надели мешок. В итоге колесо представляло собой завлекательное зрелище, примерно двадцать баб стояло по кругу выставив ядреные нагие жопы. Напротив каждой живенько стал гусар в одном исподнем.
"Покрутили девоньки" - пронзительно завизжала одна из молодух и бабы с визгом, хохотом, наступая, друг дружке на ноги приставными шагами покрутили колесо все быстрее и быстрее. Смотря на мелькавшие перед их глазами, ладно сбитые, упругие девичьи зады, гусары скинули исподнее. Глаза у них искрились бешеным блеском, лбы покрывала испарина, губы и щеки нервно подрагивали от напряжения, а красавцы увеличились до невероятных размеров и салютовали багровыми головками с капельками выступившей жидкости блестевшей на солнце.
"Стой окаянные" - послышался крик девки постарше, и все бабы враз остановились. Гусары тут же подскочили, облапили вспотевшие от быстрой беготни девичьи тела, стали тискать за ляжки, за груди, с криками и хрипами блаженства стали проникать в них. На несколько минут колесо превратилось в вертящих жопами баб и сопящих, насаживающих их на свои уды гусаров.
"Вот, поди, ж ты как озоруют" - усмехаясь в усы, сказал староста. Все мужики деревни поглядывали на происходящее из кустов. "Мыслимо ли такое, чтоб за бабские ласки такие деньжищи давали. Вот уж дурни, так дурни" - сказал Фрол, презрительно плюнув в сторону гусар и крепко сжимая в мозолистой руке полученные от старосты деньги. Его Парашка повизгивала громче всех. Мужики одобрительно закивали головами. "Оно так, я вам скажу, на такие доходы можно 4 статные лошади купить, али коровы" - просипел Агафон. "Да, дело говорите мужики" - пробурчал в усы староста, улыбнувшись, он с каждой девки утаил по рублику и теперь думал, как сподручнее завести разговор с барином о покупке старой, но еще рабочей мельницы, что стояла за околицей с другой стороны села. Барон был тут же и весело посматривал на происходящее в пенсне из легкой коляски. Он немного был удручен неприятным разговором с супругой, которая очень отрицательно относилась к таким гусарским забавам, считая их дикостью, но с другой стороны он, как рачительный хозяин, должен же был заботиться об увеличении душ в его имении. А о том, что бабы рожать после карусели будут, как заведенные он не сомневался. Глядишь, как ни будь и Бонопартой сладится.
Тем временем по команде одной из баб карусель снова закрутилась. Гусары с обезумевшими от похоти глазами, шлепали баб по крутым задам, подзадоривая девок, веселей и сноровистей крутить колесо. Гусарам денщики поднесли шампанского, и те стали жадно пить, а потом лить этот холодный напиток на разгоряченные зады девок. Вся округа залилась звонким и веселым визгом.
Но, утомившись бабы, остановились и к ним снова припали гусары. Так карусель то останавливалась, то возобновляла свое движение. Вот уже выгнувшись и издав пронзительный вопль, от нее стали отходить по одному по два удовлетворенных, выкрикивая что-то на русском и на французском языках. Их место занимали товарищи. В конце уже все в край утомились. В общей суматохе приложиться к сладкому успели и несколько денщиков. Но мужики зорко смотрели за тем, кто платил за раздольную гульбу, и халявщикам спуска не давали. Несчастных изловили и под одобрительный смех гусаров стали совать их отростки в ульи на деревенской пасеке, приговаривая: "Что положено господам, то поганому люду делать не пристало".
Девок освободили от колеса, и они звонко хихикая, подхватив рубахи, побежали мыться на пруд. Увидав, что представление окончилось, разошлись по своим делам мужики. Гусары отдыхали до вечера. Вечером опять пили у барона и делились впечатлениями от сегодняшнего дня, Ленский, воспользовавшись отсутствием баронессы, сочинил непристойные стишки и читал их под зычный регот товарищей.
Все были довольны, только Федот был недоволен, ругательные слова говорил поганец в адрес старосты, так как страшно ревновал свою Татьяну. Собрав сход, сельчане трезво рассудили, что Федот не разумеет своей выгоды и ершится по молодости и что бы унять его молодую, лютую спесь, сняли с него портки, разложили его на лавке посреди села и всыпали прилюдно пятьдесят раз по неразумной жопе вожжами.
Ночью по тревоге гусары поднялись и спешно, пьяно матерясь, ускакали из деревни, за ними теряя на ходу походный скарб, умчался тыловой обоз.
В обед в деревню вошли стройными рядами, стряхивая пыль с синих мундиров, французы. Впереди шли высоченные гренадеры и несли знамена. Барин бежал с гусарами, но пограбить усадьбу не удалось так, как ее тут же стали охранять французы. Они расположились по всей деревне, чинили свою амуницию, чистили оружие и выглядели усталыми. Соорудив под конец дня нехитрую еду, поели.
Вот в этот то момент всех и согнали на еще один сход. Крестьяне ворчали, что их отрывают от забот по хозяйству, но в отрытую перечить опасались. Собрав всех в центре деревни, на телегу взобрался молодой щеголевато одетый господин с болезненным взглядом. Он на ломаном русском языке много говорил непонятных слов о революции, о каком-то крепостном праве. Показывал знамена и истерично кричал, что там прописаны такие невразумительные для большинства слова, как свобода, равенство и братство. Селяне скучали и оживились лишь тогда, когда этот горлопан стал говорить, что господское добро нужно поделить между всеми. "Забрать хозяйское добро, оно конечно завлекательно, но боязно как-то" - порешили мужики. А молодой хлыщ стал предлагать записываться во французскую армию, обещая новобранцам большие выгоды. Никто, кроме Федота ни согласился и оратор, махнув рукой, пошел пить вино с французскими офицерами.
Утром французы, наскоро поев похлебку с сухарями, двинулись дальше по направлению к Смоленску. В деревне в господском доме остались, только молодой господин, Федот и еще пятеро старых французских солдат. Рассудив здраво, что барину теперь его добро ни к чему, мужики ночью подошли к усадьбе, убили Молодого и Федьку, передушили солдат и быстро растащили по хатам хозяйское добро. Усадьбу подожгли, чтоб урядник из уезда не сумневалси, что это супостат озоровал и насильничал.
До утра, в избах бабы разбирая хозяйские наряды, нахваливали сметливых мужей и потчевали их ради такой прибавки забористой брагой и терпкой наливкой.
