Она сходила с ума... О-о-о да, она сходила с ума... и уже давно между прочим .
Это не было сумасшествие кипящей крови подростка, хотя у неё кровь, она помнит тоже не розовая водица, это не было помрачение рассудка, которое так любят воспевать в соответствующей литературе. И не роковая жажда удовольствия терзала её душу и плоть - о нет, это было бы слишком просто для неё - нет, всё было совсем не так. Скорей это была безысходная тоска оставшегося последнего в живых динозавра после великого оледенения. Увы, она знала, чувствовала каждым кусочком своей кожи, да что там кожи - нутром, сутью своей ощущала: вокруг - одна звенящая пустота, таких, как она, рядом нет и быть не может, то ли вымерли как мамонты, то ли слиняли - мигрировали в более комфортные условия. Не могли они все вымереть нет, значит просто ушли отсюда - ка-а-а-к она понимала их!!!
С каждым днём глухое раздражение всё больше поднималось в ней клокочущим, но пока ещё сдерживаемым потоком. И лишь странно прозрачные, бездонно глубокие, как северные лесные озёра, глаза нет-нет да и обрушивали этот ледяной поток на очередного воздыхателя, пытающегося закадрить "девочку с севера" ( н-да-а, а ведь на самом деле девственница, хоть меняй имя на Вирджинию в конце-то концов). Её красиво очерченные, "рубчиком", жемчужные губы, свободные не знающие перекиси, цвета самородного серебра волосы, да и вся её фигурка совершенно непостижимым образом сочетающая хрупкость и непоколебимость, стремительность и неподвижность, мальчишескую стройность и женственную округлость, почти что младенческую пухлость и атлетическую проработку самых мелких мышц - всё это не могло не обращать но неё внимание. Ей шла любая одежда, она могла выглядеть кем угодно, пацаном в дранных шортах и топ-моделью с подиума - всё зависело даже не от одежды и грима ( в чём она неоднократно убеждалась ), а как ни странно от её настроения, кем она хотела чувствовать себя в тот момент. С равным удовольствием она могла часами сидеть перед зеркалом, окружённая многочисленными баночками, флакончиками и одно женское племя знает чем ещё, или до изнеможения заниматься в гимнастическом зале, бассейне, просто гоняя на байке, а могла, между прочим, и нарисовать и умопомрачительную "о-бал-ден-ную" картину.
Её непоседливость поначалу сводила родителей ( и не только их бедных ) с ума, но папа как всегда дальновидно познакомил её с миром единоборств и с тех пор знание айки-до, джи -у-джитсу, и крантец-до не раз служило веским и что более важно "одно-о-о-значным" аргументом для особо страдающих манией величия.
Но с недавних пор несмотря на то, что её фигура ( что греха таить ей даже самой нравились собственные обводы и ощущение тела, лишь смутное понимание того, что можно разменять миллион по рублю, останавливало её руки от роли своего первого любовника ) стала притягивать взоры окружающих, вокруг неё стал плавно организовываться вакуум, если раньше она была, как рыба в воде, в любой социальной среде, то теперь и она сама, да и судя по всему окружающие чувствовали её инородность по отношению к любой толпе.
И что самое смешное это не было всего лишь ощущением, многочисленные факты недвусмысленно давали понять, что "она вам не тут", даже несчастные критические дни, о которых трубят на каждом шагу, ей уже совершеннолетней неведомы и как объяснила ей мать, вряд ли будут ведомы вообще ( это у них семейное ), нечувствительность к боли ( точнее её контроль ) и многое другое о чём она боялась говорить даже с матерью, всё указывало на то, что природа жестоко прикололась и решила создать её в сугубо штучном экземпляре, чтобы она мучалась как никто на белом свете. Лишь однажды во сне кто-то, смутно знакомый, гулким голосом, сказал ей слова утешения - странную и незапоминающуюся фразу, после которой безысходность куда-то отступила - она поверила, что у неё тоже будет шанс встретить свою вторую половину, однако она остро ощущала, что врядли этот шанс будет продублирован.
А ведь с другой стороны, стоило ей бы только быть чуть поласковей пооткрытей, да просто влиться как раньше в эту толпу и, казалось бы, одиночество исчезнет. Она не раз пробовала сблизиться с окружающими ( и с мальчиками и даже с девочками ), но ничего кроме разочарования не почувствовала. Как на экране она видела тех, кого восхищала, её тело или лицо или чёрт-там знает что ещё. Будучи неплохим психологом, она даже видела: вот этого заводит её круглая попка, и он не прочь сграбастать её сзади, этого приковывает дерзко торчащие соски и он просто облизывается от голода по ним, и даже помутневший взгляд, брошенный на её губы,
был ей вполне понятен и, тем не менее, чужд.
Близкая подруга, с которой они не раз спали вместе, едва не стала её первой любовницей, тогда утомлённые бурным днём они блаженно лежали вмести, приняв душ и по обыкновению валяясь голышом на её кровати, дурачась и постанывая от усталости в мышцах. Подруга задела её сосок, а он как на грех у неё просто суперчувствительный, непроизвольный стон сделал глаза подруги большими как два блюдца, движения стали идти неровными рывками, а дыхание участилось. Склонившись над ней, роскошной гривой своих золотистых волос она провела по её телу, вызвав волну нового для неё ощущения, какого-то уюта и защищенности и она как-то сразу ( до последнего, весьиа редкого кстати, волоска на лобке ), почувствовала, что они в постели друг перед другом абсолютно голые. Подруга склонилась над ней, уловив, что её нравится прикосновение её волос, и стала, едва касаясь, её трепещущей кожи, медленно водить волосами по её внезапно требовательно изогнувшемуся телу. Как завороженная глядя ей в глаза расширенными зрачками, она медленно склонилась над её приоткрытым ртом, из которого уже шло такое горячее дыхание и со страхом посмотрела на её губы.
О-о-о её бедные губы не даром они были "рубчиком"- охваченные странным ощущением, в котором было жжение и холод одновременно, став неизмеримо более чувствительными они требовали бритвы и шёлка одновременно, разбухли от прилившей в них крови и даже ( она отчётливо - как под лупой, чувствовала это ) - покрылись мелкими бисеринками пота. Не веря своим глазам, подруга осторожно поднесла тонкий, дрожащий пальчик, осторожно прикасаясь к её вспухшим губам, каждоё её прикосновение вызвало сначала усиление жжения, острое как удар холодным лезвием бритвы ощущение прикосновения другого тела и непередаваемое чувство зависимости от чужой воли и ласки. Прикоснувшись кончиком пальчика несколько раз к её губам, они обнаружили, что от каждого прикосновения её тело словно бьет в губы невидимая молния и не в силах сдержаться она, словно от удара с силой выгибается и трепещет губами, не в силах сдержать тихий больше похожий на мольбу стон. Неуверенно, вопросительно глядя на неё, подруга чуть отняла пальчик вверх, словно спрашивая нужно ли продолжать эту странную пытку, её волосы по-прежнему уютным шатром окружали её распростёртое нагое тело и несмотря на шок и страх от пугающе острых и непривычных ощущений, ненавидя себя ( а больше подругу) за ту странную власть, что приобретена над ней, она слегка прикрыв от горячего стыда глаза, глядя в никуда, почти физически ощущая этот пальчик, потянулась за ним губами, лицом, всем своим дрожащим от стыда и наслаждения телом. Когда она ткнулась в него, новый удар ощущений буквально парализовал её. Широко распахнув от шока глаза, она увидела заполнившие пол-мира в этот момент глаза подруги, странно подёрнутые какой-то сюрреалистичной дымкой, подруга чисто машинально провела пальчиком по самому краю её губ, это простое движение казалось, просто разрезало губы пополам и отбросило её.
Порывисто дыша, как в тумане, она забыла обо всём. Теперь для неё во всё мире существовал только этот карающий и дарующий наслаждение пальчик, она, уже смертельно ненавидя, как раненый зверь, обречено поднимающийся в последний раз, потянулась к нему понимая, что скоро, очень скоро она будет ласкать этот пальчик так, как никогда в жизни не ласкала даже собственное тело, что этот пальчик войдёт в её тело и она найдёт ему там массу самых разных и восхитительных занятий, способных длиться если не бесконечно, то наверняка, она была в этом уверенна - 0-0-0чень долго!!! И тут с ней произошло тоже, что и на татами, что её сансей называл сатори - она неожиданно, как россыпь, радужных капель представила-увидела-услышала даже почуствовала как дальше будет это всё продолжаться. Словно набор блоков-связоки, ключей и ударов, подобно шахматным комбинациям веером пролетели перед ней все те ласки, которые предстоят им обоим сейчас и даже через много дней, словно со стороны она увидела взгляд подруги, в котором было нечто, неизмеримо (и в то же время так знакомо) старше всего, что она знала.
Она поняла, что вступила на абсолютно неизвестную ей территорию, она осознала что, если она сейчас будет продолжать оставаться на ней, то всё кончится после бури невероятных и сумасшедших, потрясающих по своей откровенности и искренности ласк ( она отчётливо представляла каких ), вкусом сока друг друга на губах и сладким как смерть забвением в объятиях друг друга. Она остановилась. Её остановил не тот факт, что они обе девушки, не то, что вкус подруги навсегда войдёт в её плоть и кровь, а её вкус станет её кровью. Не то, что они долгое ( весьма долгое время будут утомлённо засыпать и просыпаться в объятиях друг друга ), она чувствовало, что женское тело ещё не раз будет приятным атрибутом её жизни. Не мнения окружающих её остановили нет, а то что, от неё ярко вспыхнув сгорающим метеором, пугающе неуловимо исчезало нечто большее даже, чем тайна режущего и ласкающего ( сейчас она отчётливо понимала как это происходит ) пальчика. Словно от неё ускользала индульгенция всех прошлых и будущих грехов.
............................................................................................
...взгляд её неуловимо изменился, и взглянув в ещё туманные, но уже испуганные пониманием ухода момента истины, глаза подруги она счастливо-огорчённо ( !!! ), рассмеялась и шаловливо, с лёгкой местью даже, куснула ошеломлённую подругу за тот самый палец, принесший ей столько наслажденья и муки. Подруга не верящим взором поражённо рассматривала тот самый палец, уже привыкнув ( к хорошему привыкаешь всё-таки слишком быстро !) к его власти над её телом. Затем они секунду-другую смотрели друг на друга и стали счастливо, самозабвенно и даже, с каким-то чувством долга что-ли, мутузить друг друга, подушками, барахтаясь в постели как нашкодившие, но счастливо избегшие сурового наказания дети...
