- Ах ты, сука! Ну-ка, навешайте ему пиздюлей.
И тут же на меня со всех сторон посыпались удары. Я отбивался, как мог. Нападающие оттеснили меня в сторону от Федота и Лены. Я уворачивался, лавировал, крутился на месте, стараясь не позволить им снова окружить меня. Я уходил от одних ударов, отбивал другие, время от времени давал сдачи, так что удалось продержаться некоторое время. Всё это время я следил краем глаза за тем, как развивались события на другом краю поляны. У меня как бы произошло раздвоение сознания. Одна часть меня продолжала сопротивляться озверевшим подонкам. Другая в это время наблюдала, как Федот за волосы поднял Лену на ноги и тут же заставил её наклониться. Лена стояла в этой неудобной позе, а Федот задумчиво её разглядывал. Она попыталась выпрямиться, но, получив удар кулаком в живот, потеряла последнюю волю к сопротивлению. Некоторое время Федот продолжал смотреть, как она стоит, согнувшись пополам, а потом обострившийся слух услужливо донёс до меня:
- Снимай штаны, сука.
Лена повиновалась торопливо, боясь новых побоев. Я видел, как она стаскивает с себя свой Wrangler. Джинсы были очень узкие, в обтяжку, и снять их было непросто. Лена стояла, согнувшись пополам, и старательно тянула вниз джинсы вместе с трусами, сантиметр за сантиметром открывая на обозрение свои белые ягодицы. Последняя картинка, запечатлевшаяся в моей памяти, была Лена, стоящая раком со спущенными штанами, и Федот неторопливо расстёгивающий ширинку со словами "открой рот". Я видел, как она открыла рот и терпеливо ждала, пока этот монстр достанет, наконец, свой инструмент. А потом я вырубился. По всей видимости, пропустил сильный удар в голову. В голове зашумело, я увидел, как земля встала на дыбы и ударила меня в лицо. Удары продолжали сыпаться, но я не чувствовал боли. Я сделал попытку подняться, но удар ногой в нос окончательно отправил меня в длительный нокаут.
Очнулся я через несколько минут. Очень болела голова. Во рту был металлический привкус крови. Любое движение отзывалось сильной болью. Я всё же поднял голову и с некоторым усилием сфокусировал зрение. В полутора метрах от меня четверо подонков насиловали мою Лену. Теперь она была уже полностью голая. Стоя на четвереньках девушка делала минет одному из них, жирному ублюдку в трусах в горошек. Лицо было наполовину скрыто её длинными чёрными волосами, но они чуть сдвигались, когда она делала движение головой вверх, и я видел, как из её губ, сложенных буквой "О", выскальзывал блестящий от слюны член Жирного. Подонок слегка покачивался, блаженно улыбаясь. Другой, маленький и прыщавый, пыхтел, пристроившись сзади. Ещё двое ждали своей очереди. Федота не было видно. Толстяк затрясся и с хрюканьем кончил Лене в рот. Она облизнула губы, сглотнула и снова открыла рот, готовая к приёму следующего. Я видел, как висит на её подбородке тягучая капля. От бессилия хотелось плакать. Подошёл следующий по очереди, долговязый и худой, расстегнул штаны, заправил свой полувялый агрегат в её услужливо открытый ротик. Через минуту начал постанывать от удовольствия Прыщавый, он всё убыстрял темп, и наконец кончил, трясясь, как в лихорадке, вынул свой мокрый, ещё торчащий торчком член и тут же уступил своё место грязному оборванцу со следами даунизма на конопатом лице. У меня мелькнула мысль, что добровольно такому уроду никто не даст. Однако, выродок не успел воспользоваться представившейся возможностью, откуда-то появился Федот с сигаретой в руке.
- Дай-ка я ещё разок.
Он оттолкнул конопатого дауна и пристроился сзади, продолжая курить. Сделав глубокую затяжку, он ткнул окурком в Ленину ягодицу. Она замычала, замотала головой от боли, не смея выпустить изо рта член Долговязого.
- Терпи, сука.
- Ты чо, Федот, охуел? Она же мне хуй откусит!
- Ни хуя не откусит. Зато мне пиздато. У них, блядей, знаешь как всё сжимается, когда больно? Кайф!
И он снова ткнул окурком. Лена не выдержала и закричала, выпустив изо рта всё ещё вялый член Долговязого, но тут же снова торопливо обхватила его губами и с ещё большим усердием задвигала головой, с опаской косясь на Федота. Я провёл языком по обломку зуба. Подленькая мысль возникла в моей голове. Увлечённые процессом, аборигены не обращали на меня никакого внимания. Кажется, никто не заметил, что я очнулся. Если я закрою глаза и притворюсь, что я всё ещё в отключке, у меня есть шанс, что они кончат и уйдут. Ну, в самом деле, что я могу сделать один против пятерых? Да они меня просто покалечат или убьют! Но крики истязаемой Лены становились всё громче. Я не мог продолжать малодушно лежать, зажмурившись, в то время, как моя девушка подвергалась такому чудовищному истязанию. Я снова открыл глаза, приподнялся, сгруппировался для прыжка, приготовился как мог... Но что это? Только ли боль заставляет бедняжку кричать? Я улавливаю в хрипловатых приглушённых стонах знакомые нотки. Да она же кончает! Я не мог в это поверить. Её грубо насилуют с двух сторон, издеваются, прижигают окурками, а она кричит от наслаждения под хохот подонков-насильников, кричит, не выпуская изо рта грязный член какого-то урода, кричит точно так же, как кричала вчера со мной... Федот в очередной раз ткнул окурком в Ленину попу, и оргазм поглотил её. Она тряслась и извивалась как безумная, оглашая окрестности настоящими воплями, и, наверное, упала бы, если бы не два кола, поддерживающих её с двух сторон, как вертел. У меня потемнело в глазах. Я плохо соображал, что делал, когда кинулся на врагов. Наверное поэтому меня очень быстро отправили обратно в нокаут.
Не знаю, сколько я был без сознания на этот раз, но когда пришёл в себя, их уже не было. Лена была одета. Смоченным в воде носовым платком она вытирала моё лицо.
- Ты жив, родненький мой? Ой, какие сволочи! Потерпи, я вот тут ещё вытру.
Её лицо было как в тумане. Оно то приближалось, то удалялось. Я приподнялся на локте, и меня вырвало. Я выплюнул выбитый зуб и вытер рукой рот от крови. Головная боль всё сильнее пульсировала в висках. Я лежал на боку, опершись на локоть, и тупо смотрел на обломок зуба, лежащий в блевотине. Одним глазом я видел намного хуже.
- Миленький мой. Какие подонки, какие подонки!
Я перевёл взгляд на неё, и это простое движение вызвало новый приступ тошноты. Всё вокруг было с каким-то сюрреалистическим багрово-красным оттенком. Эта пульсирующая красная мгла накатывала волнами, вызывая дурноту. Я снова почувствовал влажное прикосновение на своём лице. Лена склонилась надо мной с носовым платком в руках. Я попытался сфокусировать взгляд на её лице, но видел перед собой только клочок ткани, испачканный моей кровью, который то приближался, то удалялся. Она наклонилась и поцеловала мои разбитые губы. В мозгу, как под вспышкой фотоаппарата возникла сцена: Толстяк, трясясь, заливает Ленин рот струями своей спермы, капли стекают, она слизывает их... Я оттолкнул её грубо, и тут же меня снова вырвало. Я сидел, склонившись над собственной блевотиной, и чувствовал, как льются по щекам солёные слёзы, оставляя полосы на моём грязном окровавленном лице...
Я плохо помню, что было дальше. Мы шли очень долго, я падал, она поддерживала меня. Кажется, кто-то помог, чьи-то руки, какая-то машина, кровать. Чьи-то возбуждённые призывы отомстить, покарать... Сознание то и дело пыталось уплыть, и мне приходилось возвращать его усилием воли. Я рассказал о нападении, но скрыл всё, что касалось изнасилования. Группы возбуждённых мстителей отправились прочёсывать местность, а я, наконец, оказался в руках деревенского эскулапа. После беглого осмотра он вызвал машину и отправил меня в город. Всю следующую неделю я провёл в больнице с диагнозом "ушиб головного мозга и перелом двух рёбер". Лена навещала меня каждый день. Она рассказала, что вроде бы кого-то из тех кто там был всё-таки поймали и сильно избили, кажется, даже, что фамилия одного из них - Федотов, но мне это было почему-то безразлично. Я смотрел на неё и вспоминал, как она облизывала губы...
Вскоре начались занятия. Лена продолжала навещать меня. Она приносила фрукты, кормила меня, рассказывала все новости, приносила конспекты. Она больше не вспоминала о случившемся и внешне казалось, что между нами всё осталось по-прежнему. Однако, это было не так, и мы оба это знали.
Молодой организм восстановился удивительно быстро, и ещё через неделю я уже пришёл на лекции. Наши отношения с Ленкой становились всё прохладнее, и в конце концов прекратились совсем. Она вскоре завела роман с моим приятелем Лёхой Герасимовым, оказавшийся столь же скоротечным, сколь и бурным. Следующий поклонник надоел ей ещё быстрее, и к концу первого семестра она уже приобрела репутацию особы весьма легкомысленной и непостоянной.
После этого я переспал с Леной десятка полтора-два раз. Наши встречи носили случайный характер, и не отличались разнообразием. Это всегда была только одна ночь, как правило в её комнате в общежитии, иногда в присутствии соседок по комнате, старательно притворявшихся спящими. Она научилась сдерживаться, и теперь лишь изредка приглушённый крик прорывался сквозь плотно сжимаемые губы, извещая мир о Ленкином оргазме.
Лишь одна из этих ночей мне запомнилась - первая после долгого перерыва. Случилось это через три месяца после нашего разрыва, под Новый год. Мы устроили вечеринку в комнате девушек в общежитии. До Нового года оставалось ещё пару дней, но на первом этаже общежития шла новогодняя дискотека и девчонки здорово принарядились. Это была типичная студенческая вечеринка, с огромным количеством выпивки и весьма скромной закуской. Время от времени мы спускались вниз потанцевать, а потом снова поднимались, чтобы пополнить выветривающиеся градусы. В тот вечер я впервые обратил внимание на Наташу, студентку из параллельной группы. Это была блондинка (позже я убедился, что цвет волос на её лобке подтверждает факт натуральности цвета её волос) . Плотная, с небольшой грудью, крепкого спортивного телосложения, стриженая под мальчика, она не могла похвастать популярностью у ребят. Я тоже не замечал Наташу до той вечеринки, хотя она, как оказалось, была ко мне неравнодушна с самого первого дня. Но она вошла в комнату тем вечером, и я обомлел: гадкий утёнок превратился в прекрасного лебедя. Наташа, не знавшая, как нам казалось, предназначения губной помады, предстала перед нами, украшенная ярким, по моде тех лет, макияжем и маникюром, модная стрижка придавала ей задорный, и даже дерзкий вид, а узкое короткое платье из чёрной ткани, сменившее привычные джинсы, настолько плотно облегало фигуру, что почти не оставляло место для воображения. Довершали картину колготки с люрексом, приковывающие взгляд к Наташиным ногам, которые, может быть и были чуть полноватыми, но зато очень длинными. Я не отходил от красавицы весь вечер. Хорошо помню, как прижимая её под чарующие звуки бессмертной "Калифорнии", я нашёптывал ей на ухо весьма двусмысленные комплименты, и по её благосклонной реакции понимал, что шансы переспать с ней уже сегодня очень высоки. Забегая вперёд скажу, что в Наташиной постели я всё же оказался, но гораздо позже. А в тот вечер всему помешала Лена.
