Она притянула меня к себе, закинув почти на шею ножки, впилась коготками в мой торс и я почувствовал, как упругие, словно маленькие комочки резины пятки, скользят, то поднимаясь, то вновь забираясь по моей спине.
- Еще, еще, - шептала она и я удесятерял ласки в стремлении дать ей полное блаженство, хотел погрузиться еще хотябы на несколько миллиметров глубже в это тающее от сладострастия тело.
- Поцелуй меня, - попросила Елена, указывая на впадину, разделяющую вздымающиеся грудки.
- Мне кажется, что он достает до этого места.
Снова наступил параксизм страсти, неразделенной мною. Я уже не владел собой:прекратить ласку было свыше моих сил, хотя как будто не часть моего тела, а металический неумолимый поршень с тупой жестокостью терзает распростертое тело женщины. Иногда в ней опять мгновенным огнем вспыхивала жизнь, но эти минуты были все короче: судорога упоения наступала все быстрее. Казалось, все мое тело обратилось в один, лишенный мысли и воли, орган сладострастия.
Я сам был измучен, задыхался, жаждал, чтобы поток влаги потушил наконец, жар, не дающий ни мне, ни Елене наслаждение. Она молила:"Подожди, оставь меня. Я больше не могу, мне кажется, так можно умереть. Ведь это 6-й раз... " Но я не мог, был не всилах оставить ее, хотя от боли она временами стонала. Наконец, почувствовав приближение минуты, когда по затылку начала растекаться теплая волна удовлетворения, я, прижимая к себе ее груди, впился зубами в ее губы. Она, помогая мне, вновь закинула на спину ножки и обхватила меня всего. Тело женщины извивалось подо мной, руки рвали полотно простыни, сильная волна наслаждения захлестнула меня так, что я на несколько секунд потерял сознание. Когда я очнулся, она вся ослабевшая лежала подо мной, губы ее оторвались, ножки разжались и она безжизненно закрыла глаза. Пружины матраца жалобно заскрипели, когда я освободил ее от своей тяжести, шатаясь пошел к умывальнику. Я плеснул воды себе в лицо, почувствовал, как холодные струйки текут мне за воротник, придавая мне бодрости и вливая новый запас сил. Когда я вернулся к Елене, она по прежнему лежала на спине с раскрытыми ножками. Правая рука ее безжизненно свисала с кровати. Я нежно взял эту белоснежную в сумерках руку и осторожно положил ей на грудь. Как ни странно, но не смотря на испытанное мной только что наслаждение, эта обнаженное тело вновь привлекло меня, я, почти не касаясь ее, как ветерок поцеловал ее слегка раскрытые губы. Елена открыла глаза, очевидно заметила, что я снова хочу ее. Она протянула руку к столику кровати, приподнялась и я едва удержался, чтобы не вскрикнуть. Я испытал вдруг настоящее пламя тонкой кожи. Елена ухватила мой вновь оживший от ее близости член ладонью, наполненной одеколоном. Я был потрясен внезапной болью и повалился на смятые простыни, потеряв способность сознавать, что она хочет делать.
Склонившись надо мной, мальчишеской кудрявой головой, Елена дула на обнаженную кожу, и эта легкое дуновение давало необычайно нежное удовлетворение. Потом воспаленного места коснулись губы и влажный острый язычек, приникая к сухой коже и дразня бесконечной нежностью начал бродить по чутко вибрирующей живой струне. Ее руки бродили по моему телу почти не касаясь его. От ее вздрагивающих пальцев исходил ток все растущей страсти. Елена как бубто передавала на расстояние всю силу, воспринятую у меня в час непрерывной ласки. Кончики ее пальцев излучали сладострастие, томление, разливающееся по всему телу. И когда эти пальцы прикасались тугому, налившемуся клубку мускулов и кожи, я чувствовал, что минута освобождения приближается.
Прикосновение губ, языка длилось все чаще, все настойчивее и, наконец, они слились в одно неодолимое наслаждение - страстная предсмертная дрожь прошла по всему моему телу, стон вырвался из моего стиснутого рта. Густая, бурная волна взмыла и пролилась, впитываемая жадно приникшими губами Елены. Я видел, как по ее напряженному горлу прошел глубокий вздох, как будто она сделала глубокий сильный глоток. Я ослабел, теряя сознание от блаженства и бессилия. Елена нежно провела по моим мокрым, как у загнонной лошади, бокам мурлыча что-то про себя и тихонько улеглась рядом. Мне же пришлось встать, чтобы утолить жажду, пересохшего от пережитого волнения, горла. Я уже почти не помню, как я лег в постель рядом с ее замученным ласками телом и уснул. Сон был беспробуден и бесчувственен. Я открыл глаза только утром. Елены не было со мной. Я подумал сквозь сон, что, должно быть, еще не поздно и почти тотчас же снова погрузился в полузабытье. Неясные сновидения принесли мне смутные воспминания наступления ласк, пережитых накануне. Тревожным и радостным волнением взмыла отдохнувшая кровь, и в тотже миг я услышал четкий стук женских каблучков и шелест платья, приближавшегося к двери моей комнаты. Сон покинул меня мгновенно. Я почувствовал, что пробуждаюсь отдохнувшим, полным бодрости и сил. Я приподнялся на локти и вытянул голову по направлению к двери, из которой должна была появиться Елена, ждал так напряженно, как ..... Но нет, то была не она, шаги прошли мимо. Шелест платья раздался близко и затих в конце коридора. Это становилось страшным - отсутствие Елены продолжалось слишком долго. Какое-то неприятное и смутное предчувствие коснулось моего сознания. Я встал вдруг, не сознавая еще в чем дело, стал быстро одеваться. Платья Елены не было на кресле около кровати. Чемодан, в котором был приказ, торчал из под неплотно прикрытой дверцей платяного шкафа. В памяти моей мгновенно пронеслась едва освещенная фигура Елены, склонившаяся в темноте купе над моими вещами, ее испуганный голос:"Не сметь смотреть. " Ее отказ впустить меня в номер, когда я неожиданно быстро вернулся из парикмахерской. Чувствуя, как смертельный холод коснулся моих волос, я распахнул дверцу шкафа и увидел, что мой чемодан отомкнут. Приказ изчез. Сомнения быть не могло:эта женщина одурачила меня как мальчишку, достигнув своей цели. 26 лет достойной осмысленной жизни, семья карьера, честь- все рушится в приисподнюю. Я чувствовал, что гибель стоит за моими плечами, но может быть больше, чем ужас перед ответственностью, заслуженного позора, страха, невыгосимого стыда перед ответственностью, перед ответственностью за свою небрежность - меня мучала мысль, что для этой женщины я был не больше, чем случайным происшествием, которое ей пришлось пережить, чтобы достигнуть цели совершенно не связанной со мной. Она действительно играла мною, как котенок играет с мышью.
Меня переполняла злоба, и еще не выносимее было сознавать, что никогда больше глубокий, влажный, затененный шелковистой путаницей вьющихся ресниц, дышащий то суживаясь, то расширяясь сладострастный взгляд из под батиста рубашки не возникнет передо мной и не поразит каждый нерв неистовым и нежным призывом. Я понял, что лишился этой женщины и это было свыше моих сил. Я должен был разыскать ее, чтобы исполнить свой долг офицера и утолить свою жажду мужчины. Во чтобы то ни стало, я найду ее или спасу, или погибну с ней вместе. Через 10 минут я мчался в автомобиле по пыльной шоссе, ведущему к Оранам. Не стоит рассказывать, как я нашел верный след. Теперь я пожалуй даже не мог бы объяснить этого. Скорее мне помогла безошибочная интуиция. Все силы ума, нервов и еще чего-то неопределенного в нашем сознании, присутствие чего даже не подозреваем обычно, что в решающие минуты начинает действовать с необычной силой и точностью помогла мне, и к полудню, перебравшись через бесчисленные ряды тянувшихся позициям орудий, обозов, маршевых рот, грузовиков и телег, нагруженных скарбом крестьян, испуганных слухами о близком начале боев и, уходивших в бесмысленно на восток, услыхать в деревне Липляны, что совсем молодая, худенькая женщина в костюме сестры милосердия, за час перед этим наняла подводу, чтобы ехать в Ораны.
Такая маленькая и курчавая. Ей сказали, что до Ораны ехать нельзя, там немцы, так не слушает.
Машина неслась по выбитой дороге с бешенной скоростью, и я не сознавал уже бега времени. Наконец, вдали показалась жалкая таратайка, в которой рядом с угрюмым белорусом сидела женщина с белой повязкой на голове. Расстояние между нами сокращалось с каждой минутой. Женщина обернулась и я как будто увидел ужас изказивший ее лицо. Она отчаянно замахала руками, вцепилась в плечо возницы и он задергал вожжами, захлестал кнутом по лошади, которая неслась в скач. "Стой!"- закричали мы, выхватывая пистолеты и выпуская одну за одной все пули. Прижавшись к сиденью, крестьянин остановил бричку. Елена спрыгнула на землю и бросилась к маленькому леску, на расстоянии нескольких саженей от дороги. Я стиснул руку шофера:"Корнеев, живей, постарайся объехать с той стороны леса, караульте там, ловите ее, она шпионка!" Роковое слово было произнесено. На мгновение мне стало страшно, что спасти ее будет уже не возможно. Но думать уже не было времени и я бросился в чащу невысоких деревьев и густых кустов. Незнаю, как долго я пробыл в лесу. Все кругом было неподвижно и безмолвно:хрустнувшая подомной ветка заставила меня вздрогнуть. Даже птиц не было слышно в этой близости фронта. Много раз я хотел прекратить поиски и выйти в поле, чтобы позвать подмогу. Было ясно, что необходима настоящая облава, которая помогла бы обыскать каждый куст, осмотреть каждое дерево, но всеже не решался уйти. Меня сковывала мысль, что если ее найдут другие, я не смогу уже .... И вто же время я страшился, что она сможет уйти из леса и незаметно скрыться. Надвинулись тучи и стало темно -быть дождю. Я стал настороженно прислушиваться. В чуткой тишине малейший шорох отдавался в ушах. Коричневая белка беспечно взбиралась на высокую тонкую березу и я бессознательно следил за ней глазами. Она не замечала меня, и ее движения были легки и свободны. Она добралась почти до верхушки дерева, перепрыгивая с ветки на ветку передними лапами, привстала, приготовилась к новому прыжку и вдруг затихла, подозрительно новостирив уши. Вся поза ее выражала страх и недоверие. В косых больших глазах ее блестел испуг, как у попавшей в беду злобной старухи - сплетницы. Но она смотрела не на меня. И посмотрев в направлении, куда показывала ее мордочка, я увидел Елену. Она, судорожно вцепилась в ветви дерева и, прижавшись к стволу, как будто желая спрятаться под его защиту, сидела почти на корточках и смотрела на меня таким же злобным и настороженным взглядом, каким следила за ней белка. Я едва не вскрикнул от радости. Нет, это не была гордость офицера, достигшего своей цели и спасшего, быть может, всю армию. Меня пронизал страстный восторг встречи с любимой женщиной. Она была со мной!На едине со мной! В несколько прыжков я достиг дерева и стал взбираться по ломающимся сухим ветвям. Я ничего не говорил, я еще не мог найти слов. Мне надо было обнять ее, ощутить под руками стройное, по каждой черте, до последнего изгиба сладострастное тело. Она впилась в меня взглядом страха и ненавести, слегка приоткрыв по-детски рот. Наконец, моя рука коснулась ее ноги. Я дрожащими пальцами обхватил тонкие икры, но она сильным ударом каблука рассекла мне кожу на бодбородке и стала взбираться еще выше под согнувшимся, под тяжестью наших тел, полузасохшим ветвям. Ничего не сознавая, я поднимался в след за ней, дерево дрожало. Раздался треск обломившейся ветки и я, на мгновение, понял опасность:мы висели на высоте 10 аршин над землей. Я хотел что-то сказать, объяснить Елене, что хочу спасти ее, что она должна только отдать приказ и если хочет.... Я поднял свои глаза и увидел глаза, знакомые мерцанием страсти, светло-голубые глаза женщины великого безграничного сладострастия. В них горел огонь непередаваемой, ужастной ненавести. Елена держалась за склоненный ствол березы, как будто собиралась прыгнуть вниз, стояла широко расставив ножки на расходящихся, как обломанные рога огромного оленя, сучьях. Порыв налетевшего ветра раздувал ее платье и прямо передо мной темнел глубокий, ненасытный, затемненный густым шелком вьющихся волос, таинственный глаз. Раздался треск ломающихся сучьев. Почти теряя сознание я сделал движение вверх. Острый каблук ударил меня по голове. Тело Елены пролетело мимо и я услышал как оно ударилось о землю. В тот же миг я был около нее. Она лежала в бессилии, подвернув одну руку, платье завернулось, открывая белизну колен. Глаза горели болью и отвращением. Не думая о приказе, не произнося ни звука, я накинулся на тело, мял его руками, рвал скромное платье сестры милосердия, погружался в нежные овалы грудей зубами. Мои сапоги предавливали колени женщины, разжимая их, царапая тонкую кожу. Она отбивалась с ненавистью и отвращением, ее зубы вонзались со страшной силой в мою шею. Ногти покрывали мое лицо кровавыми царапинами, Она пыталась достать, из под придавленного моей тяжестью тела, другую руку, сломанную при падении. Но все было напрасно. Я придавил плечом ее изгибающееся в бешенстве и бессилии тело, руками развел в стороны мальчишечьи бедра, почти разрывая их и яростно проник в ее недра. Я не ласкал любимую женщину. Я вгонял жестокое орудие страсти в умирающее от страданий и ненавести тело преступника и в глазах Елены я читал неугасимую, нечеловеческую ненавесть. Но мне было все равно, я ждал невольной, чисто автоматической ласки, пробуждение страсти. Я был уверен, что через несколько мгновений уловлю в ее горящих бешенством глазах знакомое замирание, но в этот момент сумашедшая, нисчем не сравнимая боль свела мою шею. Елена здоровой рукой схватила, стиснула из всех сил, почти расплющила чувствительный клубок нервов, который накануне ласкала с такой непередаваемой восхитительной нежностью. Я закричал как безумный, теряя сознание от ужасной боли и развел руки. Елена вскочила и бросилась бежать. У меня не было сил для преследования. - Вот она! Лови! Держи!- раздались крики и я увидел отряд солдат, кинувшихся в погоню за Еленой. Корнеев, обеспокоенный моим слишком долгим отсутствием, привел солдат, чтобы разыскать меня. Через 2 минуты Елена была приведена. Я приказал со злобой ревности, самой страшной и непримиримой злобой, какую знают люди:"Это шпионка, обыскать ее. " Десять рук с удовольствием обшарили молодое тело. Приказа не было.
