Сказать, что у него свалился камень с души - это ничего не сказать. Это было как стакан ледяного компота посреди пустыни. ЭТО было просто и понятно.
- Ага - глупо улыбаясь, сказал он - я не просто плохой. Я чудовище. Мерзкий тип, который заботится только о себе, не думает больше ни о ком, и вообще, как таких песок носит?
Она кивнула с самым серьезным видом.
- Таких, как я, мамы шлепают по попке, ставят в угол, и лишают мороженного. Совсем. Но прекрасные принцессы ждут их в своих замках, и целуют прямо в отвратительную рожу.
Она повернулась, посмотрела на него через плечо. Молча.
- Ты тоже можешь меня поцеловать - уточнил он.
Видимо, она на секунду восприняла это в серьез. Рассеяно обвела взглядом окружающих, и вернула взгляд. Он был растерянным.
- Родители вернулись рано?
- Ну, рано. И что с того?
- Если ты согласна объясняться с родителями уже прямо сейчас, если тебе абсолютно плевать на общественное мнение - он старался придерживать голос, чтобы он не разлетался до чужих ушей - то что тебе стоит начать целоваться прямо сейчас? А если нет - то я правильно предполагал, что ты - взрослая личность, которая не будет делать необдуманных глупостей. Только обдуманные.
- Ага - засопела она - знаешь, как мне вчера было обидно?
- А знаешь, как это было обидно мне?
- Ну, может и было, но ты думаешь только о себе!
- Именно так. Только о себе, любимом и хорошем. Ну, и совсем чуть-чуть - о тебе. По крайней мере, ты сегодня сидишь здесь, на пляже - Андрей убрал ноги, чтобы проходящая компания на них не наступила - а не взаперти в комнате, а я сижу рядом, а не трясусь на вокзале в срочном порядке.
Она подумала, и спросила уже чуть менее обиженно:
- А почему на вокзале?
- А чтобы не встречаться с твоим папой, и не объяснять, что будет говорить его любимая дочка своему мужу. Когда-нибудь потом.
- Можно подумать, что его это волнует.
- Может, и не волнует. Но я не хочу проверять. А ты?
Она легла на живот, и болтая ногами, начала рисовать на песке кораблик.
- Купаться идешь?
- Неа.
- Ну, как хочешь. Делаешь ты. А я только соглашаюсь, или нет.
Она даже не подняла голову, когда он вставал. А Андрей в который раз подумал, что одними книжками сыт не будешь, и то, что он соврал этим людям на счет дрессировки не делает его ни дрессировщиком, ни властителем чужих душ. Начались глубокие самокопания, опять проснулась и завозилась внутри совесть, и начала бубнить, что самым великим грехом Иешуа считал трусость, а он самый что ни на есть трус, ибо даже всю ответственность за удовольствие общаться и соблазнять эту девчушку он свалил на нее саму. И что ему бессовестно везет, что она вообще поддается на его нехитрые заигрывания, вместо того, чтобы болтаться в компании сверстников. Мысль о том, что она могла бы смирно купаться с родителями и спокойно отдыхать была противна даже въедливой совести - собственно, они и познакомились именно потому, что она этого не могла.
На пляже они провели больше часа. За все это время Андрей и Алена не перекинулись больше и десятком слов. Ходили купаться раздельно, практически не замечая друг друга. И все таки... И все-таки они ходили так, чтобы не замечать друг друга. Мимо. Рядом. В зоне видимости. Может быть, не осознавая это, а может, просто думая о другом.
Он ушел первым. Ушел в номер, и валялся в постели до обеда, ни о чем особо не думая, и не особенно переживая - просто была тяжелая пустота, и ничего не хотелось. Ни читать, ни смотреть телевизор, ни спать. На обед он уехал в кафе в город, и даже честно пытался смотреть на девушек взглядом самца. Не хотелось. Вернулся к пансионату, и по дороге встретил ее родителей. Они гуляли по парку.
- Добрый день, а где Алена? Заболела?
- Нет, наверное - ответила мама - хотя, может быть перегрелась сегодня на солнце - она ведь почти не купалась.
- Вот глупая девчонка - рассердился Андрей почти искренне - ну, передавайте ей привет, пусть выздоравливает. Вы еще долго будете отдыхать?
- Да нет уже: Через четыре дня уезжаем.
- Ну, приятного отдыха. Очень было приятно.
- А вы что, уже уезжаете?
- Нет, я еще пару дней пробуду, но, в принципе, все что я хотел - я сделал. Девочка стала немножко поспокойнее, и вам стало проще, и ей комфортнее.
- Ой, это да: И вообще, огромное вам спасибо! Вы нам столько всего сделали:
Они рассыпались во взаимных комплиментах, попрощались, и разошлись.
Вроде бы все. Следы он замел, родители его ни в чем не должны подозревать. А что касается Алены: Ну, сам виноват. Нет бы снять девку на ночь, так ведь полез в детскую душу, и ладно бы в одну душу:
Он вышел из лифта на один этаж раньше. Потоптался на площадке, пошел к их двери. Постучал. За дверью была тишина. Он подождал, подумал, стучать ли еще раз. Уже поднял руку, как дверь приоткрылась.
Она высунула нос из-за двери, и мокрыми глазами смотрела на него. Он толкнул дверь, вошел внутрь, прикрыл за собой створку, и опустился на колени перед ней. Она прижалась к нему, уткнувшись носом в шею.
- Ну что ты, маленькая? Наглоталась лишней соленой воды?
- Умгумс:
- Ты сильно расстроилась?
- Не очень. Я тоже: блюду твою честь, и пудрю родакам мозги. Но все равно рада, что ты заглянул. Мы пойдем куда-нибудь?
- Я буду у себя. Наверху. Или забрать тебя прямо сейчас?
- Не, ща нельзя. Родаки придут, а ключи у меня. Видишь, какая я благоразумная?
- Вижу - он улыбнулся ей, оторвав от себя и заглянув в лицо - в отличие от меня.
- А ты то чего?
- А я - ничего. Вот в том то и дело, что ничего.
- Вот и хорошо. Так и продолжай.
Он поцеловал ее в нос, но она прижалась к нему губами, и поцелуй затянулся на несколько минут. Потом они оторвались, отдышались, и заулыбались. Он мазнул ее по носу, и выскользнул за дверь. На ходу поправляя все, что торчит.
Вечером ее сдали ему без всяких вопросов и проблем. Они даже не обещали, когда вернутся. А он потащил ее на карусели, где они весело изображали папу с дочкой, причем Аленка вернулась к своему естественному состоянию, вовсю капризничала, вопила, топала ногами, а он только улыбался, и все разрешал. Ну, почти все. Потом они поехали кататься на катере, и только тут Алена посетовала на отсутствие фотоаппарата. Но у обоих камеры были в номере, и пришлось довольствоваться восторженными криками, закатными видами и солеными брызгами.
Потом они гуляли по причалам, по улицам и набережной, и даже успели к ужину.
За окнами стремительно темнело. Он ждал стука в дверь, но его все не было и не было. Он все-таки включил телевизор, и около часа бездумно щелкал каналами, поймав себя на мысли, что реклама - единственно стоящее зрелище среди той мути, что идет по телевизору вечером. Потом надоело до чертиков. Он еще раз сходил в ванную, лег в кровать, оставив свет ночника. Минуты текли медленно, ожидание бесило. В какой-то момент он вдруг подумал, что надеется, собственно, только на свои грезы. Что ничего не произойдет, и как и каждый вечер, ему останется только мечтать о чем-то светлом и приятном, что бывает только в мечтах и сказках, и никогда - на самом деле. А может, это даже хорошо.
Но он удержался. Погасил свет, повернулся, и стоически мучился сомнениями и ожиданием.
Стук в дверь был легким, почти незаметным. Включив ночник, он почти кинулся к двери, но мягким, охотничьим шагом. Приоткрыл дверь, впустив ее, и тут же закрыл ее на замок. Она пришла без одеяла, в длинной майке, и было непонятно, есть под ней что-нибудь, или нет. Хотя, это было совершенно не важно. Он сгреб ее в охапку и потащил на постель. Целоваться они начали еще в пути.
- Маленькая развратница - говорил он, целуя ее носик, глаза, губы, подбородок.
- Ага - она была донельзя довольна - втюрилась в здоровенного мужика, и соблазняю его.
- А здоровенный мужик - подхватил он игру - как маленький ребенок повелся, и теперь плачет и горюет. Его надо пожалеть!
- А чего же он плачет? - спрашивала она, гладя его по волосам, нежно проводя по щеке и целуя еще раз - кто же его обидел?
- Вот эта гадкая, противная, поганая майка! - он схватил ее майку, попутно ущипнув сосок.
- Ах! - она очень натурально закатила глазки - чем же она так прогневала здоровенного мужика?
- А она обнимает тебя! Это она сидит на тебе, а не пускает здоровенного мужика! Надо ее наказать!
- Надо - с жаром подхватила Аленка - а как?
- А мы поставим ее в угол!
Он подхватил подол и потянул вверх. Алена подняла руки, помогая майке соскользнуть, и он медленно, не отрывая глаз от ее обнаженной маленькой груди, действительно бросил майку в угол.
Она сидела перед ним голенькая, залитая желтым светом ночника, и ее загорелая кожа мягко переходила в светлые мячики грудей. От темных волос на лобке по бокам бедер тянулись две светлых полоски, создавая очень изысканные и оригинальные трусики, которые совершенно не хотелось снимать. Она натянуто улыбалась, ища в глазах ответ, хотя бы намек на то, что ей очень хотелось.
Он медленно положил ей руки на плечи, и слегка развернул, чтобы свет упал на груди, провел по ним ладонями, и спустился до бедер, обхватив обоими руками ягодицы. Она приняла намек, и встала. Он прижался щекой к ее животу, сжав попу и прижав к себе ее тело, уткнулся в живот носом, и медленно-медленно поднялся губами к грудям, захватив сосок левой, поиграв с ним и бросив затвердевший и набухший сосок, нежно лизнул правый.
- Большой здоровенный мужик больше не плачет? - спросила Алена, гладя его по голове.
- Пока нет - осторожно ответил он.
- Тогда я напомню, что делаю - я. А большой здоровенный мужик либо соглашается, либо нет.
Он подождал минутку, прежде чем выпустить ее из рук.
- Большой мужик на все согласен. На горе и счастье, на радость и удовольствие. В любой извращенной форме.
Она потянула его вверх за локоть, и он встал с колен. А она легко запрыгнула на кровать, и тоже потянула с него майку. Он помог ей снять ее. Она внимательно осмотрела его грудь, тронула сосок пальцем.
