Уходя, Алина незаметно запихнула в щелку между стеной и зеркалом в прихожей монетку, а именно рублик.
Она сроду не летала на самолете, немного боялась высоты, и ей очень хотелось вернуться к своему Юре.
Ей и вправду нравился этот вихрастый чудак.
V.
В самолете, в люксовом салоне Николай Семенович и Анжела были вдвоем. Охрана олигарха, две стюардессы, повар, и приятная женщина — врач летели в пассажирском отсеке.
На взлете Анжела основательно трухнула, особенно, когда борт оторвался от полосы, и, поджав шасси, повис в воздухе, но быстро освоилась и порхала по салону, как бабочка, от одного иллюминатора к другому. Все ей было так интересно, все в диковинку — и эти огромные и такие близкие облака, и ниточки рек и дорог внизу, и города, казавшиеся с высоты макетами. Девчонка была в вызывающе коротенькой юбочке, бизнесмен, грустно улыбаясь, любовался ею, он понимал, что так легкомысленно в дорогу она оделась не от желания соблазнять, а от неопытности и наивности, от банального непонимания волчьих законов этого мира.
Николай Семенович сидел в кресле у столика с фруктами и водой, у самого иллюминатора, спиной по ходу самолета, на носу у богача поблескивали очки в тонкой оправе, сначала он листал какие — то бумаги, потом просто смотрел в толстое стекло и молчал.
Анжелу не волновало это молчание. Во - первых, самолет был просторным, и в нем и за его пределами было много чего интересного, ей было что рассмотреть, где побегать и порезвиться. Во — вторых она поняла, что этот ухоженный толстосум, в белоснежной сорочке человек, в общем — до добродушный, и боятся ей нечего. Словом, немножко распоясалась.
Девчонка не знала, что у ее попутчика проблемы с сердцем, перелеты не всегда даются ему легко, а потому в пути он старается попусту не болтать, чтобы не тратить силы и не раскачивать эмоции. Сердечники знают, сколь разрушительны они бывают.
Порой она прямо и несколько бесцеремонно останавливалась в своем порхании и прямо глядела на мужчину, а он улыбался в ответ.
В процессе перелета к Николаю Семеновичу дважды приходила медсестра, сначала она измерила ему давление, потом сделала укол.
А потом он тихо уснул, прямо в кресле.
Анжела присела напротив, и стала рассматривать его. Она видела его белоснежную рубашку, смуглую шею, крепкие руки с синими венами.
А потом у него безобразно отвисла челюсть, и он пару раз глубоко и резко всхрапнул, в чаше нижней челюсти был виден язык, почти белый, пористый и неприятный. Озорнице хотелось сунуть туда травинку, но травинки не было, приходилось довольствоваться хулиганскими фантазиями. Хулиганка бесцеремонно пялилась на беспомощного попутчика, пожалуй, только теперь она поняла, что это уже глубокий старик, и ей вдруг стало жалко этого человека.
Ей даже захотелось погладить его руку, лежащую на столе, похожую на звериную лапу, как — то по товарищески пожать ее, что ли.
Но она не решилась...
В машине, по дороге из аэропорта Николай Семенович попросил разрешения у Анжелы завязать ей глаза косынкой, с условием, что она не будет подглядывать и будет оставаться «ослепленной», пока он сам не снимет повязку.
Девушка конечно же согласилась, она уже целиком доверяла этому своему странному земляку, хотя ей жутко хотелось рассмотреть незнакомый, иностранный город - порт, о котором она знала лишь по урокам географии, да по обзорам видео — блогеров.
На набережной олигарх помог спутнице выбраться из машины и, незрячую, за руку повел ее на волнорез.
Он чувствовал, как могучее дыхание близкого океана, его тревожный гул волнуют ее, как слабеют ее ноги, замедляется походка, и ступни нерешительно пробуют бугристую бетонную поверхность. Как воспалились и заострились крылышки ее ноздрей, как жадно, почти ненасытно, она вдыхает этот густой, холодный ветер, насквозь пропахший солью, морскими глубинами и водорослями.
Он вывел ее на самый передний край волнореза и снял с ее глаз повязку.
Необъятная, мощная, бездонная синева ударила в глаза девушке, ее ноги подкосились, и она рухнула на руки своему пожилому кавалеру.
Ветер схватил чуб Николая Семеновича, поднял его в гору, распушил и рассыпал челкой по лбу, от чего старик стал похож на озорного мальчишку.
Он смотрел сверху на ее губы, с уголками, поднятыми в блаженной полуулыбке, ах, как хотелось ему ее поцеловать, сначала нежно, потом жадно, взасос, выпить, высмаковать эти губы до дна, до песка, до ракушек! Но он помнил, кто он, а кто она - пожалуй, самый безнадежный вариант красавицы и чудовища и вернул ее на ноги.
А потом они, как какие — то бездомные прощелыги пили вино у какой — то бочки из пластиковых стаканчиков. И пожилая, раздутая тетка — наливайка, наполняя их стаканы, гневно говорила что — то другой тетке, топчущейся тут же, кивая на Семеныча и Анжелу. Анжела не понимала, что именно она говорит, потом уже, где — то за бочкой, в каком — то бурьяне, где наши путешественники, спонтанно, не понятно за каким хреном, прикинувшиеся нищебродами, пили это свое дешевое вино, девушка спросила, что сказала торговка спиртным своей подруге:
«Ты глянь, сам пьет и внучку свою поит», перевел олигарх и эти новоявленные пьянчужки хохотали до упада, захлебываясь этим паленым портовым пойлом. Вот так захотелось старику помальчишничать, и он мальчишничал.
Быть может, последний раз в жизни.
VI.
Ночью в номере гостиницы она сама пришла к нему в постель. Днем он предлагал прошвырнувшись по магазинам и улететь, но она попросила остаться всего на одну лишь ночку. Ей так хотелось увидеть звездное небо над океаном.
… В полночь, она юркнула под его одеяло, шмыгнула носом и затаилась, прижавшись к нему. Его тело было горячим, а ее холодным, и между ними пошел теплообмен. Они лежали и снова молчали. Странно, но в этом путешествии они почти не говорили.
Он ощущал своим бедром ее голое, девичье бедро, прошелся рукой по ее интимным впадинам и выпуклостям, понял, что она без трусиков и убрал руку. И тут же почувствовал, как ее рука змейкой скользнула ему в трусы и взяла член.
Он честно не хотел этого и не за этим сюда летел, но члену ведь не прикажешь, он унюхал голое, девичье тело и начал поднимать голову.
Анжела приняла как должное, что у Семеныча такой большой член, по ее мнению у такого мужчины, именно такой и должен быть прибор, она благодарно гладила его, как опасного, но прирученного зверя. Ей хотелось только гладить и все, и она гладила, не понимая, что уже перешла на ту сторону, откуда просто так не возвращаются, что член Николая Семеновича уже стоит в полной готовности, и ее щель увлажнилась и открылась. И что и член, и щель уже живут своей самостоятельной жизнью, и именно они будут диктовать дальнейшее поведение своим владельцам, и те уже никуда не денутся.
Старик смахнул одеяло, благо любовница была уже так же горяча, как и его детородный орган, она подстроилась под его температуру и, свившись змеей, поцеловала его просто, как целуют руку или губы, а потом поцеловала в кубики живота.
А любовник опрокинул ее на постели на спину и возвысился над ней грозным силуэтом. Она лежала перед ним тепленькая и голенькая, глядела на него во все глазища, а он забавлялся с ней: тискал пальцами соски, которые сначала были вялыми, а потом словно окаменели, целовал в губы, в животик, в лобок, в пупок, его опасный член щекотно касался ее лобка, промежности, тыкался в губки, ему не терпелось засадить ей глубоко и сразу, ее щелка источала слизь, остро пахла грибной свежестью и соблазнительно алела тонким шрамом, но он понимал, что ее пташка слишком мала для него, поэтому взял с тумбочки вазелин и смазал ее вазелином, поверх ее же природной смазки, тщательно промазав и шкурку вокруг перцового шовчика.
У него был тюбик для треснувшего пальца, помогал только вазелин. Наконец он переплелся с ней пальцами и жарко поцеловал ее сверху в губы. Он чувствовал, что и ей уже не втерпешь, она тяжело и горячо дышала, подавала ему на встречу свое лоно, жадно ловила руками его ствол, оглаживала его, как бы примеряя к себе, приглашая в себя. И он потерял голову, вместо того, что бы быть нежным, плавным и осторожным, прыгнул в низкое кресло, широко раздвинул ноги и поманил ее пальцем. Правда он все - таки понял, что надо потерпеть, дать ей свободу действий, только так ей не будет больно.
А она, вставь на постели на четвереньки, как юная кошечка грациозно прошла по ней, вальяжно петляя лапками, и дерзко посматривая на него, и они свалились в новый поцелуй — она с постели, он из кресла.
Он протянул ей руку, готовясь сманить ее с постели, но она была в такой охоте, что спрыгнула сама, присев и изогнувшись на полусогнутых ногах, она попыталась поймать член под собой, но он выскользнул, она издала негодующий рык, по которому партнер понял, что она в наивысшем эструсе.
Наконец, она вставила в себя головку, и разом опустилась на этот венозный ствол, пожалуй, отважнее, чем следовало бы.
Он сидел в ней так глубоко и плотно, что они боялись пошевелиться — было больно. Она застала его врасплох, он даже не успел запастись презервативом и теперь жалел - мало ли с кем трахается эта дворняжка. А ей казалось, что в ней надорвалось что — то, было больно и вытекала сукровица.
Но вот мало по малу они притерпелись друг другу, она была гораздо нетерпеливее его, она пыталась подниматься и опускаться на члене, но он сдерживал ее прыть, придерживая ее за попу, и регулируя движение, а потом сам терял терпение, хватал корявыми, жесткими пальцами ее ягодицы и безжалостно натягивал ее на себя, испытывая какое — то неземное блаженство.
И она уже не чувствовала боли, у нее возникло ощущение, что в нее запустили бабочку, и она порхает в животе, овевая крылышками и щекоча что - то самое живое, нежное и сокровенное.
